Арена, Кукольный театр и Добро пожаловать в сумасшедший дом!
Шрифт:
И тут все изменилось, словно по волшебству. Разом погасли все огоньки, исчез багровый свет, освещение в зале стало прежним. Затихло хлопанье кожистых крыльев, а может, просто утонуло в шуме очнувшейся публики.
Фокусник закрыл глаза и через силу прохрипел:
— Повелеваю все забыть! Никто и никогда не вспомнит о том, что здесь случилось. На это у меня еще хватит сил…
Он с трудом повернулся и поднял ящик.
— Надо быть осторожнее, малыш. Держи вот так. — Он легонько ударил по ящику своей палочкой, крышка распахнулась и оттуда вылетели три белых голубя. Мягкий шорох их крыльев нисколько не походил на жуткое кожистое
С выражением мрачной решимости на лице отец Герби Уэстермана спустился по лестнице и твердым шагом направился в кухню. Там на стене висел кожаный ремень для правки бритвы.
— Генри, дорогой, — сказала миссис Уэстерман, помешивая кипящий суп, — конечно, он зря стрельнул в машину, когда мы возвращались домой… Но ведь это всего лишь простая вода. Стоит ли так строго его наказывать?
— Дело не в этом, — мрачно покачал головой Генри Уэстерман. — Вспомни-ка: мы купили этот пистолет на базаре и после этого никуда не заходили; только в церковь, договориться с отцом Риком насчет конфирмации. Тогда где же, по-твоему, этот бандит заправил свой пистолет? В церкви, вот где! Из чаши со святой водой!
Походкой тяжелой, как само возмездие, отец с ремнем в руке поднялся наверх. Послышались ритмичные удары, им вторили столь же ритмичные вопли.
Так вознаградили Герби Уэстермана, спасителя мира.
Подарок
Был ранний тихий вечер. Доктор Джеймс Грэхем, известный ученый, возглавляющий правительственный проект необычайной важности, сидел, глубоко задумавшись, в своем любимом кресле.
Наступили его любимые часы. Именно здесь, в тихом полумраке гостиной, после долгого дня суеты и напряженной работы в лаборатории, он чаще всего находил остроумные и безошибочные решения самых трудных задач. Но сегодня ни формулы, ни чертежи совершенно не лезли в голову. Грэхема одолевали грустные мысли о судьбе единственного сына, который возился со своими игрушками в соседней комнате. Мальчик, абсолютно здоровый физически, был умственно отсталым. Когда несколько лет тому назад стало ясно, что ребенок неизлечимо болен, Грэхем, безумно его любивший, был буквально убит. Но со временем он привык и к несчастью. Горечь ушла, в душе остались лишь грусть и бесконечная нежность к сыну.
Вдруг кто-то позвонил у двери. Очнувшись от своих мыслей, Грэхем пошел в прихожую. Перед тем как выйти в холл, он зажег свет в гостиной; задумавшись, он и не заметил, как стемнело. Странно… кто бы это мог быть? В другой день Грэхем непременно рассердился бы — какого черта так поздно, к тому же без приглашения и предупреждения. Но сегодня он даже обрадовался: можно будет отвлечься от тягостных размышлений.
Он отворил дверь. На крыльце стоял совершенно незнакомый человек.
— Доктор Грэхем?
Грэхем кивнул.
— Моя фамилия Нэйменд. Если возможно, я хотел бы поговорить с вами.
Грэхем окинул его взглядом. Невысокого роста, худощавый, лицо — самое обычное, каких тысячи. Опасаться вроде бы нечего.
— Ну… заходите, располагайтесь, — пригласил он.
Некоторое время незнакомец сидел молча, как бы собираясь с мыслями, потом крепко сцепил пальцы, подался вперед и горячо заговорил:
— Доктор Грэхем! Вам ведь ясно: то, над чем вы сейчас работаете, обрекает человечество на гибель. Есть и другие открытия, тоже опасные, но ваше… Оно не оставляет ни единого шанса. Оно просто бесчеловечно!
«Псих!» — подумал Грэхем и мысленно выругал себя за легкомыслие. Надо было еще на пороге спросить, о чем будет разговор.
— Оружие, которое вы разработали… — начал было незнакомец, но вдруг замолчал и оглянулся на дверь.
Из детской выбежал мальчик лет пятнадцати. Нэйменда, сидящего в глубоком кресле, он не заметил и прямым ходом подлетел к отцу.
— Пап, ты мне почитаешь? — Веселый детский голосок мог бы принадлежать ребенку лет четырех, но никак не пятнадцатилетнему подростку.
Грэхем обхватил его за плечи, а сам бросил испытующий взгляд на посетителя, гадая, знает ли тот, что мальчик болен.
— Погоди, Гарри, — ласково сказал Грэхем. Его голос выдавал всю глубину любви и нежности. — Папе сейчас некогда, но папа скоро освободится. Поиграй пока у себя в комнате. Я скоро приду и почитаю тебе.
— Я хочу «Малыша Цыпленка»! Почитаешь про Малыша Цыпленка?
— Как скажешь. А теперь беги. Хотя нет, постой-ка, Гарри. Познакомься с мистером Нэймендом.
Лицо Гарри озарилось улыбкой, смущенной и радостной.
— Привет, Гарри, рад тебя видеть. — Нэйменд улыбнулся в ответ и протянул мальчику руку.
Гарри взял гостя за руку и долго ее не отпускал. Было видно, что ему очень хочется влезть к Нэйменду на колени.
— А теперь иди к себе, Гарри. — Грэхем легонько подтолкнул его к двери. Гарри повернулся и вприпрыжку помчался в соседнюю комнату, позабыв закрыть дверь.
Грэхем и Нэйменд переглянулись.
— Чудесный паренек! — сказал Нэйменд, и голос его звучал вполне искренне. — Не дай бог, чтобы рассказ Малыша Цыпленка оказался правдой.
Грэхем в недоумении посмотрел на него.
— Вы помните то место, где Цыпленок рассказывает, что небо обрушилось на землю? Чудесная книжка, с детства ее помню.
Когда Грэхем понял, что его сын и вправду понравился гостю, Нэйменд показался ему симпатичным.
Но теперь он вдруг вспомнил, зачем тот явился. Грэхем терпеть не мог болтовни об абстрактном гуманизме.
— Боюсь, мистер Нэйменд, что мы только понапрасну тратим время, — решительно сказал он. — Я уже тысячу раз слышал все, что вы собираетесь мне сказать. Может быть, вы и правы в какой-то степени, да вот только я тут совершенно ни при чем. Я — ученый, прежде всего ученый. Все в один голос кричат, будто я изобрел абсолютное оружие. В какой-то степени это так, но моя-то цель совсем другая. А это оружие, что называется, промежуточный результат, не более того. Главное для меня как для ученого — продвинуть науку еще на шаг вперед и тем самым способствовать прогрессу человечества. В этом и заключен, по-моему, высший гуманизм, высшая человечность!
Эта маленькая речь прозвучала так горячо и с такой уверенностью, что гость, видимо, понял всю бесполезность своего визита.
— Что ж… раз так, мне остается только откланяться. Вы ведь просто не хотите говорить об этом, правда, доктор Грэхем? Я сейчас уйду, только вот… Может у вас найдется что-нибудь выпить? Желательно покрепче…
Грэхем уже успокоился.
— Конечно, найдется, — любезно сказал он. — Виски с содовой подойдет?
— Самое то.
Грэхем отправился на кухню за выпивкой, а когда через некоторое время вернулся, Нэйменд как раз выходил из детской со словами: «Спокойной ночи, Гарри». Грэхем слышал, как сын радостно откликнулся: «Спокойной ночи, мистер Нэйменд». Голос его звенел от счастья.