Арена мрака
Шрифт:
Он увидел темные круги под глазами, словно вся смуглость кожи ее лица исчезла, а остались лишь эти черные полумесяцы. Волосы, которые он гладил, под его ладонью были безжизненными, мокрыми, а приникшее к нему тело было костлявым и высохшим.
Она улыбнулась, и он заметил черное зияние в углу рта. Он тронул ее за щеку и спросил:
– А это что?
Гелла смутилась.
– Ребенок, – ответила она. – Я во время беременности потеряла два зуба. – Она улыбнулась и спросила как-то по-детски:
– Что, уродина?
Моска медленно покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Нет.
И потом вспомнил:
– А как ребенок? Ты его отдала?
– Нет, – ответила она. – У меня были преждевременные роды, и ребенок прожил всего несколько часов. Я только месяц назад вышла из госпиталя.
А потом, догадываясь, что он ей не верит, она пошла к шкафу и вытащила какие-то бумаги, перетянутые бечевкой. Она выбрала из пачки четыре документа и передала их ему.
– Прочитай, – сказала она, ничуть не обидевшись и не рассердившись, зная, что они живут в таком мире, где необходимо постоянно доказывать свою правоту и где доверия нет и быть не может.
Официальные печати и штампы рассеяли его сомнения. Почти с сожалением он понял, что она не солгала.
Гелла снова пошла к шкафу и достала оттуда сложенные детские вещи. Она показала ему ползунки, кофточки, крохотные штанишки. Моска узнал материал, из которого все это было сшито.
И понял, что у нее ничего другого не было, поэтому и пришлось разрезать собственные платья, даже нижнее белье, и перешивать все так, чтобы одежда пришлась малышу впору.
– Я знала, что будет мальчик, – сказала она.
И вдруг Моска разозлился. Он злился, что она такая бледная, что она так исхудала, что у нее выпали зубы, что у нее больше нет ее элегантных платьев, что она лишилась всего, что имела, и не получила взамен ничего. И он знал, что его сюда привела не ее нужда, а его собственная.
– Как же все глупо! – сказал он. – Как чертовски все глупо!
Моска опустился на кровать, Гелла села рядом.
Смущенные, они какое-то время сидели молча, уставившись на пустой стол и единственный стул, а потом медленно подались друг к другу, и словно древние язычники, отправляющие какой-то священный ритуал, должный скрепить их союз с неведомым и страшным божеством, и не зная еще, принесет им этот ритуал беду или удачу, они легли на кровать, и их тела слились. Они испытали сладостное наслаждение: он со страстью, пробужденной выпитым и чувством вины и раскаяния, а она – с любовью и нежностью, в полной уверенности, что их благая встреча принесет им обоим счастье. Она приняла боль, пронзившую ее все еще не исцеленное тело, жестокость его страсти и его недоверие к самому себе, ко всему на свете, зная ту истину, что, в конце концов, из всех людей, кого он когда-либо знал, ему нужнее всего она и ее вера, ее тело, ее доверие, ее любовь к нему.
Глава 5
Время в это второе мирное лето мчалось быстро. Работа на военно-воздушной базе была простая и легкая, и казалось, Моска находится здесь только для того, чтобы составить компанию Эдди Кэссину, слушать его россказни и прикрывать его, когда он напивался и не появлялся на службе.
Да и Эдди Кэссину делать особенно было нечего.
Каждое утро на минутку заглядывал лейтенант Форте, подписывал бумаги и уходил в управление транспортных операций – посмотреть, как проходят полеты, и потолковать со своими коллегами-пилотами. После работы Моска ужинал с Вольфом и Эдди, иногда к ним присоединялся Гордон – в «Ратскелларе», клубе для американских офицеров и гражданских служащих.
Вечера он проводил с Геллой у себя в комнате.
Они читали, слушали радио, настроенное на какую-нибудь немецкую станцию. С наступлением теплых летних сумерек они ложились в постель.
Музыка из радиоприемника не смолкала в их комнате до поздней ночи.
На четвертом было тихо, но этажом ниже каждый вечер устраивались шумные гулянки. В летние ночи на Метцерштрассе из разных окон гремели радиоприемники, и джипы, в которых сидели американские военнослужащие в защитной форме с симпатичными голоногими немочками, притормаживали у их дома, оглашая всю округу визгом тормозов и девушек. Смех и звон стаканов доносились до слуха случайных прохожих, которые удивленно оглядывали здание общежития и торопливо спешили прочь. А уж совсем под утро можно было услышать пьяную брань Эдди, выяснявшего под окнами отношения с очередной своей подружкой. Иногда гулянки быстро закруглялись, и летний ночной ветерок, который разносил пыльный смрад руин, ерошил листву и шумел в ветках деревьев, окаймлявших улицу.
По воскресеньям Гелла и фрау Майер готовили ужин в чердачных апартаментах домоправительницы – обычно кролика или утку, которых Эдди и Моска покупали на ближней ферме, со свежими овощами оттуда же. Серый хлеб, купленный в армейском магазине, кофе и мороженое довершали меню. Покончив с трапезой, Моска и Гелла оставляли Эдди с фрау Майер наедине и отправлялись на долгие прогулки по городу или в городские предместья.
Они проходили мимо здания полицейского управления, изрезанного серыми шрамами от взрыва, мимо клуба американского Красного Креста:
Моска с неизменной сигарой во рту, Гелла – в его застиранной белой рубашке с закатанными выше локтя рукавами. На площади перед клубом толпились ребятишки и клянчили сигареты и шоколад.
Исхудавшие мужчины в вермахтовских шапках и перекрашенных армейских гимнастерках спешили подобрать окурки, которые время от времени выбрасывали появлявшиеся в окнах верхних этажей американские солдаты. Солдаты лениво глазели из окон, провожая взглядами женщин и высматривая для себя хорошеньких фройляйн, которые медленно прогуливались под окнами взад и вперед, огибая здание вокруг, так что под конец начинало казаться, что они катаются на невидимой карусели: уже примелькавшиеся лица постоянно маячили перед глазами потешающихся зрителей. А теплыми летними вечерами эта площадь напоминала шумный базар, от чего даже забывалось, что сегодня воскресенье, – уж очень не соответствовала здешняя атмосфера обычной для воскресного дня покойной тишине.
Длинные, защитного цвета армейские автобусы и забрызганные грязью грузовики то и дело подъезжали к площади и высаживали солдат, расквартированных в близлежащих деревеньках. Некоторые приезжали издалека – аж из Бремерхавена. Приезжие солдаты были одеты в отглаженные мундиры, а их бриджи были аккуратно заправлены в до блеска начищенные высокие армейские ботинки. Попадались и англичане, которые вынуждены были париться на жаре в своих шерстяных кителях и беретах. Моряки американского торгового флота, производившие странное впечатление драными штанами, грязными свитерами и всклокоченными кустистыми бородами, мрачно топтались у входа в клуб, дожидаясь, пока военные полицейские проверят их документы.
Иногда немецкие полицейские в перекрашенных солдатских мундирах очищали площадь от несчастных попрошаек-мальчишек, сгоняя их в ближайшие переулки, подальше от клуба, и разрешали им сидеть на ступеньках соседнего дома, где располагалось управление связи. Фройляйн чуть ускоряли шаг, совершая свои карусельные прогулки, но их не трогали.
Моска покупал в клубе Красного Креста бутерброды, и они шли дальше, смешиваясь с толпой спешащих в городской парк немцев.
По воскресеньям враги отправлялись на традиционный моцион. Немцы чинно, с достоинством вышагивали, всем своим видом давая понять, что они – главы семейств, многие из них посасывали ненабитые трубки. Их жены толкали перед собой детские коляски, а впереди крутились дети постарше – степенные и словно немного усталые.