Арестант особых кровей

Тана

— Как же так, гражданочка? — спросил заместитель начальника трудовой колонии планеты Хесс, некто «Д. Дадено», и посмотрел на меня с укоризной. — Как вы оказались здесь?

— Как и все: была доставлена на аэробусе.

— Я не о том. За что вы получили срок?

— За принципы.

— Нет, вы получили срок за превышение полномочий, порчу чужого имущества и оскорбление начальства. — Дадено вздохнул так горестно, словно его искренне интересовала моя судьба и мой срок. —

Неприятно, гражданочка. Я привык к самым разным арестантам — кого только не отправляют на Хесс! — но полицейских здесь еще не бывало. Вы первая.

«Хоть в чем-то я первая», — поздравила я себя и потерла то место на плече, куда меня сегодня ужалила игла. Сразу по прибытии на Хесс мне, как и остальным в партии новеньких, поставили блокатор психической энергии, эо. Укол не то, чтобы очень болючий, просто я «счастливый» обладатель трипанофобии и до трясучки боюсь уколов, шприцов и прочего подобного.

— Укол будут ставить раз в неделю, — пояснил Дадено, заметив, как я морщусь, трогая плечо. — Вы быстро привыкните.

— Вряд ли, — усмехнулась я.

— Привыкните-привыкните. Для психокинетика потеря эо поначалу сродни инвалидности, но скоро вы поймете, как прекрасна и удивительна жизнь безо всяких психических способностей.

Я недоверчиво посмотрела на мужчину, желая понять, искренен он или нарочно меня дразнит. Здоровенный, смуглый, темноглазый, он явно был метисом — в его внешности просматривались черты как младших, так и старших рас. А эта его улыбка — что она значит?

Увы, без эо я не могу толком составить мнение об этом Дадено — слишком привыкла полагаться на энергетику и узоры ауры. А по одной только внешности решать, что он за фрукт — дело гиблое. Я всегда проваливала тесты по физиогномике.

— Знаете, я выпускник той же академии, где учились вы, — все тем же голосом сочувствующего доброго дядюшки сказал Дадено. — Тот же факультет, та же специальность. Нас с вами учили одному и тому же. Так скажите, — он склонился ко мне, и под весом его тела панель замигала, — как вы могли нарушить главное правило психокинетиков и злоупотребить силой? Что заставило вас поступить так?

Этот вопрос мне задавали в последнее время слишком часто, но вот незадача: правда никому не была интересна. Больше я ничего доказывать не буду, итак все уже за меня решили, и подтверждение тому то, что я здесь, на трудовой планете.

Ядовитая улыбка появилась на моих губах, после чего я елейно произнесла:

— Вы хотите знать, зачем я назвала якобы пострадавшего «оборзевшим мажором» и сломала ему нос?

— Да.

— Он меня взбесил, — равнодушно ответила я и стала изучать ноготь, который слегка прищемила сегодня в аэробусе.

— Когда начальник призвал вас к ответу за это, он тоже вас взбесил?

— Да, еще больше. Я была в ярости.

— И потому разбили его кар?

— Конечно. Я же была в ярости, — продолжая изучать ноготь, ответила я.

Дадено цокнул языком и вернул своему грузному телу нормальное положение; кресло под ним жалобно застонало. Сложив руки на груди, волосатый кстати — курчавая поросль выглядывала из-под ворота белой рубашки — он протянул:

— Развлекаетесь? Ничего, скоро вы забудете про свои улыбочки. Не на курорте ведь вы оказались, да и сумма, которую вам надо отработать, весьма и весьма велика. — Он свернул окошко на панели легким прикосновением, и закрыл мое личное дело. — Вы

надолго здесь, гражданочка. Надеюсь, долгий срок поможет вам осознать, за что и почему вы оказались на Хессе, и сделать правильные выводы.

— Не беспокойтесь, — снова улыбнулась я, и снова ядовито, — выводы уже сделаны.

— Спишу вашу самоуверенность на возраст. Мы с вами поговорим еще… позже, когда освоитесь. А сейчас идите и открывайте для себя волшебный мир физического труда и дисциплины. Добро пожаловать на Хесс!

Из кабинета замначальника колонии меня вывели двое широкоплечих молодцев с ничего не выражающими лицами. Один шел впереди, другой сзади, я смотрела по сторонам. «Стороны» взгляд не радовали, смотреть особо было не на что. Коридоры, коридоры, причем в темных и серых тонах. В этой серости вдруг появилось яркое пятно. «Пятном» оказалась женщина, одетая в вырвиглазно яркий желтый костюм; женщина заполняла уборочных роботов чистящим порошком. Такой яркий цвет костюма нужен, чтобы издалека видно было, что она арестантка?

Мои «сопровождающие», напротив, были одеты неприметно, в темно-серые форменные костюмы; мрачность костюмов разбавляли зеленые логотипы колонии. Один из молодцев подтолкнул меня вперед, и сделал он это довольно грубо, хотя толкать меня причины не было.

Меня провели в душное помещение с влажным воздухом; у правой стены стояли высокие кабины — гигиенизаторы. Какая прелесть! В таких кабинках обрабатывают больных…

К нам подошел хозяин этих гигиенических владений, рыжий круглоглазый апранец; для своей расы, кстати, он был недостаточно круглоглаз, не слишком-то выделялись глаза на его лице, да и типичной апранской рыжести шевелюры я не заметила. Отметив что-то в своем служебном планшете, он окинул меня взглядом.

— Так-так, рост метр семьдесят пять, оволосения на теле нет… Зайдите в третью кабину, полностью разденьтесь, вещи сложите в красный ящик, и нажмите красную кнопку. Когда процедуры кончатся, нажмите желтую кнопку. Затем достаньте из желтого ящика белье и костюм. Одевшись, выходите.

Сказав это, он указал мне на эту самую третью кабинку.

Я пошла к кабинке, радуясь про себя, что меня определили в трудовую колонию, а не в тюрьму. В тюрьмах, особенно в тех, куда попадают не богатые, не знаменитые и не политические, с заключенными обходятся куда жестче, и об отдельной кабинке гигиенизатора и обращении на «вы» остается только мечтать. Я зашла в кабинку, разделась, с тоской посмотрела на свои вещи, свои удобные, привычные вещи, убрала их в красный ящик и нажала красную кнопку.

…Пережив трехминутную экзекуцию под названием «гигиеническо-профилактические процедуры», я нажала на желтую кнопку. Теплые потоки воздуха бережно, даже ласкательно высушили мое раскрасневшееся тело — полагаю, это будет единственное приятное ощущение за день. В желтом ящике нашлось бесшовное белье телесного цвета, яркий красный костюм, почти такой же яркий, как мои волосы, и длинные носки. Обуви не было.

Я вышла из кабинки. Если после душа чувствуешь себя обновленным, то после гигиенизатора радуешься тому, что выжил. Кожа горела, волосы свесились жалкими полусухими висюльками, щипало глаза, жгло в месте укола — зато я была настолько чистой, что могла считаться стерильной. Апранец бегло осмотрел меня и вручил пару ботинок. Убедившись, что они мне впору, он махнул рукой моим «телохранителям» и отошел.