Арестантка
Шрифт:
— Ну да, ты дома, блудный сын, — он снова улыбнулся. — Алисия, принесла твой любимый десерт.
Он показал куда-то влево, там загорелась лампа, высвечивая Алисию в длинном синем сверкающем платье, идеально подчеркивающем фигуру. Она была прекрасна. Улыбка, от которой во рту разливался вкус клубники, изгибы тела, от которых покалывало подушечки пальцев, так хотелось скользнуть рукой по её талии на бедра, ощутить приятную прохладу шёлка.
Алисия отломила кусок чизкейка вилкой и маняще кивнула мне. Глаза её сверкнули соблазнительной зелёной искрой. Я забыл, как дышать. Неужели всё. Закончилось. Я дома, отец дома.
Я подошёл к Алисии, съел десерт с протянутой вилки. Господи, какой вкусный был чизкейк. К чёрту Канта. К чёрту чувство справедливости. Я всё равно ничего не исправлю. Не стоит пытаться. Достаточно просто жить, наслаждаясь благами жизни.
Я сел с Алисией рядом. Она положила мне руку на бедро. Черт возьми. Сладостная истома кошачьей лапкой легла на грудь. Я посмотрел на её губы, полные, бархатистые, манящие. Мне невыносимо захотелось их поцеловать. Пусть она меня ударит, пусть мне придётся отсидеть в карцере сколько-то суток. Плевать. Я потянулся к ней, и вдруг её изображение будто мигнуло. На месте губ Алисии я увидел другие губы: тонкие с красиво очерченной каймой.
Сердце защемило каким-то другим чувством, не вожделением, что владело мною секунду назад, а теплотой и нежностью.
— Обезьяну твою бешеную, — пренебрежительно сказала Алисия, когда её изображение снова стало нормальным, — Мы сдали в зоопарк.
Меня ошарашили грубые слова Алисии, она прежде всегда была вежливой.
— В Службу Имперской Безопасности, — поправил её отец.
— Обезьяну? — спросил я, зависнув в десяти сантиметрах от лица невесты.
— Ну эту чумазую бунтарку, — лицо исказилось отвращением.
— Принс, — прошептал я, с ужасом думая о том, что с ней сделают. — Где она?
Я в гневе оттолкнул Алисию, которая теперь сама лезла ко мне с поцелуем. Посмотрел на отца, готовый броситься на него с кулаками. Так кипела во мне тревога.
«Скафандр повреждён на 20 %, запасов кислорода хватит на пять минут, необходимо вернуться на корабль», — сказал отец почему-то голосом нейросети.
Потом он исчез, и Алисия, и стол, и чизкейк. Всё погрузилось в темноту.
«Пять минут», «необходимо вернуться на корабль» — среди черноты сомкнутых век мелькали части послания. Мои руки судорожно задергались, когда я понял, что парю в невесомости. Что это значит? Я? Я в открытом космосе? Вспышками образов мелькнули события последних часов. Принс, Кракен, лазерная сетка, таран. Ладони сжались в кулаки, словно пытались схватиться за пустоту. Дыхание участилось: легкие жадно вбирали ставший сладким воздух из запасов бронескафа.
«Кретин, надень перчатки», — донеслось откуда-то из памяти.
Низкий женский голос пробился сквозь звуки стрельбы, мазнул теплом…. и тревогой одновременно. Принс. Как она? Где?
Таран прошёл успешно или нет? Я широко открыл глаза и огляделся. Мрак бескрайнего космоса напугал до жути. Звезды маячили вдалеке. Лазерная сетка вокруг огромного серпа «Форс-Мажора» ослепляла мерцанием словно паутина огненных нитей. Вдалеке вяло плыл «Блуждающий» Дайсона. Кажется, он получил серьёзные повреждения.
Страх и усталость мешали думать. Будто увещевали, что эй, Трой, всё бесполезно. Да и зачем тебе жить? Из-за тебя отец в тюрьме… Бывшим мятежникам ты тоже не помог, только
Еле-еле я вырвал свой разум из вязкого болота отчаяния. Я сделал хорошее — освободил Принс. Да и черт возьми… Мы же готовили план работы на «Форс-Мажоре».
«Конь, местоположение», — отправил я мысленный запрос.
Ответа не пришло. Вот засада. Холод спустился вдоль позвоночника к пояснице. Такого убийственного одиночества я не испытывал ещё ни разу в жизни. Или робот был уничтожен, или я был слишком далеко. Нет. Может, корабль гасит сигнал?
Я повертелся. На плавность движений в безвоздушном пространстве тело реагировало паническим страхом. Всё. Без Коня я здесь и погибну. Мне не добраться до корабля. Вроде бы смерть — избавление. Теперь не нужно будет думать, как всё исправить, как жить дальше. Просто расслабиться и принять неизбежное. Но последнее воспоминание перед тараном — лицо Принс сквозь гермопластик, красивая кайма её тонких губ — отдавало чем-то постыдно приятным и вдыхало жизнь в мой почти сломленный рассудок. Я должен ей помочь. Во что бы то ни стало.
«Почему я не могу связаться с Конём?», — спросил я у нейросети.
«Форс-Мажор блокирует любую связь извне, вероятно робот на корабле, состояние оценить невозможно».
«В этом скафандре есть маневрирование?»
«Кнопка на предплечье включит разгон».
Только я потянулся к кнопке, как на внутреннем дисплее шлема появилось уведомление:
«Внимание, кислорода осталось на четыре минуты, экстренно пополните запас».
Каждый вздох теперь казался драгоценным. Я уже собрался нажимать на кнопку, как увидел, что мимо меня в безвоздушном пространстве проплывает ещё один человек в бронескафандре. Кто-то из десантников. Меня охватила странная радость, и одновременно страх. Человек неподвижно парил, отдавшись власти безжалостного космоса.
Был ли он жив, я не знал. Скорее всего, без сознания или мёртв.
Возможно это были последние минуты моей жизни, а я тратил их на раздумья о том, как подобраться к десантнику. Человечность во мне сражалась с чувством самосохранения. Сердце билось где-то в горле. Нет. Я не могу ему ничем помочь. Просто не успею. Палец в тяжёлой перчатке уже почти надавил на кнопку разгона.
Кант, кажется, нервно постукивал пальцами по моему мозгу, вызывая головную боль. Человек не может быть средством, только целью. Да-да. Но почему в этой парадигме нет меня? Почему никто не помог мне? Как я оказался в открытом космосе? Почему я не могу сделать хоть что-то для себя. Просто выжить, например? Меня не должен волновать какой-то десантник. У него-то руки точно в крови, и он никогда не думал, что человек не может быть средством. Откуда в моей голове такие малодушные мысли? Кем я буду, если не попробую его спасти?
И я нажал на кнопку, дал разгон. Не в сторону корабля. Ускоряясь, я чувствовал одновременно странную лёгкость и беспомощность. Ужасную беспомощность маленького человека во власти недружелюбного космоса. Мне с трудом удавалось корректировать курс. Я подлетел к парящему десантнику, врезался в него, не в силах затормозить. Еле-еле успел ухватить его за предплечье, и мы завертелись в нелепом танце невесомости. Я пытался направить нас в сторону корабля. Каждый мускул моего тела напрягся, пот потёк со лба. Всё же удалось сманеврировать и развернуться к «Форс-Мажору».