Арфеев
Шрифт:
Но улыбка была его чертовски хороша.
— Мы как раз с мамой о тебе говорили. — Голос, пропитанный басом и хрипом из-за многолетнего курения, врезался в голову и только усилил начинавшуюся мигрень. Она медленно, очень медленно окутывала сознание и переходила к правому глазу, желая сделать то, что делает обычно.
Выжимать его крепкими щупальцами.
Рома смотрел на отца и не мог произнести ни слова. Он просто стоял и тяжело дышал, пока кровь приливала к лицу. Тело обдало жаром и парализовало. Кто-то невидимый натянул на горле тонкую струну и затягивал её, перекрывая все пути в лёгкие. Мир вокруг исчез. Пропал и растворился. Теперь всё пространство заполнили усмехающиеся карие глаза, в зрачках которых сквозила
Отец встал с табуретки и вытянулся во все свои два метра. Мать на его фоне казалась маленькой мышкой, с безудержным восхищением глядящей на своего мужчину. Сам же он подошёл ближе, раскинув руки в широком размахе и как бы приглашая в тёплые отцовские объятия. Когда между ним и Ромой остался всего один шаг, в повисшей тишине раздался голос:
— Только тронь меня, и я расквашу тебе морду.
Эти слова подействовали и заставили остановиться сукиного сына, но не сняли улыбку с противного лица. Наконец потрясение удалось взять под контроль, хоть и не полностью. Всю свою жизнь Рома чувствовал себя хищником, опасным зверем. Создавая бизнес, он не боялся быть наглым и брал своё. Устанавливая полезные связи, он был в меру дерзок и притягателен, в особенности для противоположного пола. В спортзале его мышцы приковывали взгляд занимающихся рядом женщин, и каждый, кто достаточно хорошо был знаком с Ромой, знал, что лучше ему дорогу не переходить. Он был подобен льву, о котором все были наслышаны и предупреждены. Когти его большую часть времени пребывали в спокойствии, но чтобы показать силу и утвердить своё место, иногда их приходилось выпускать, обнажая ещё и клыки.
Рома был бизнесменом, а значит и хорошим психологом. На встречах с деловыми партнёрами он всегда обращал внимание на язык тела и глаза, ведь именно они могут показать то, что пытаются скрыть язык и рот. Незаметно для самих оппонентов, они уступали Роме доминантную позицию, даже если встреча проходила на их территории. Потому что он был хищником. Спокойным, улыбающимся, но всё же хищником, и люди чувствовали это. Чувствовали его уверенность.
Но сейчас…
Сейчас хищник стоял перед ним. Более крупный, взрослый и опытный. Ах да, он ещё был его отцом.
Впервые Рома почувствовал себя жертвой, хотя отказался бы это признать даже перед самим собой. И не просто жертвой, а жалкой мышкой, забившейся в угол в надежде спрятаться от приближающегося кота. Огромного, страшного кота. Человек, стоящий перед ним, был единственным в мире, кого Рома по-настоящему испугался. И больше всего его поразило то зеркало, что встало между ними. Будто он смотрел на себя, искажённого годами, морем алкоголя и чем-нибудь ещё.
Отец смотрел на него сверху вниз, а он на него — снизу вверх, и это только подпалило очаг ненависти. И это хорошо. Ненависть — это очень хорошо. Она затуманивает мозг и уничтожает страх, который уже успел парализовать собой тело. Ненависть — отличный инструмент для того, чтобы разорвать основы сомнений и начать действовать.
Рома смотрел в карие, пропитанные уверенность глаза и сказал лишь два слова, скрыв дрожь в своём голосе:
— Пошёл вон.
Ощущение крошечности только усиливалось, и где-то далеко, где-то очень далеко еле слышно задвигались стены.
— Ничего себе! — Отец повернулся к матери и, указав на их общего сына, усмехнулся. — Это ты его так воспитала?
— Ром, ты что такое говор…
— Заткнись. — Звучание собственного голоса прибавило уверенности, а накаляющаяся ситуация прыснула в кровь адреналин, так что мигрень разом потухла, но не исчезла. Мама коротко ахнула и вжала голову в плечи, когда её сын угрожающе посмотрел на неё, во взгляде читалось: «Не лезь не в своё дело».
Потом он вновь посмотрел на отца, и началась дуэль карих глаз.
— Пошёл
— Ого! — Под длинными чёрными волосами лицо исказила гримаса фальшивого удивления. — Да ты, я погляжу, не из робкого десятка! Знаешь, когда я был молод…
— Иди ты нахер со своими рассказами! — Слова пробились сквозь стиснутые зубы, удерживать кулаки под контролем становилось всё сложнее и сложнее. Рома понимал, что закипает невероятно быстро и может пропустить тот момент, когда сорвётся. Так было в том кинотеатре, где он расквасил нос бородатому козлу, не следящему за своим языком. Так постоянно было в школе, когда он ещё не научился обуздывать гнев и сдерживать его, поэтому портфолио Роминых драк было огромным. Лишь окунувшись в мир бизнеса, серьёзных людей в серьёзных костюмах и летающих над головой денег, он понял, что следует держать себя в руках, даже если так и хочется дать подонку по зубам. И поэтому добивался сделок на своих условиях, давя на оппонентов спокойствием, хоть внутри бушевало ненасытное пламя.
В этом ему помогал один верный способ, которому она научился, просматривая интервью со многими знаменитостями.
Перезагрузка.
Рома отошёл от кухни и повернулся к ней спиной. Льющийся позади свет растворялся в коридоре, но его оказалось достаточно, чтобы отыскать глазами что-то наподобие тумбочки. Он положил на её края руки, закрыл глаза, глубоко вдохнул и затаил дыхание. Через пару секунд поток воздуха мерно вышел из лёгких, полностью опустошив их. Ураган мыслей, эпицентром которого являлся гнев, начал утихать и растворяться вокруг при каждом следующем вдохе и выдохе. Весь мир покрыла сплошная чернота, скрывшая от Ромы абсолютно всех и оставив лишь его самого. Не было ни чёртовых карих глаз, ни испуганного лица матери, ни этой дурацкой, но так хорошо работающей улыбки. А значит, весь мир был лишь в его голове.
И вот оно. Началось.
Пальцы слегка сжали края тумбочки, а вены под рубашкой натянулись подобно канатам. Его звали Роман Арфеев, и он был хищником. Чёртовым хищником, рёва которого боялись все! Ни одному человеку не удалось обуздать его страхом, и он не позволит сделать это отцу. В этом человеке нет ничего, вообще ничего родного! И если он хочет разговаривать… что ж, добро пожаловать на бизнес-встречу! Но простите, дамы и господа, общение будет очень жёстким.
— Что это с ним, Оль?
Король, что проделал себе дорого сам. Мужчина, от общения с которым девушки таяли подобно льду на солнце. И разве мог он себе позволить стать жертвой в провонявшем мочой подъезде, стоя перед подонком, зубы которого видели зубную щётку только в эпоху динозавров? Мог он себе такое позволить? Спрятать клыки, когда ситуация требовала выпустить когти и пойти на врага? Конечно, не мог. Рома никогда не желал встречи с отцом, но раз тот сам пришёл в гости, на территорию Роминой семьи, то тогда получит по всем своим грёбанным заслугам. А их у него на целое пожизненное.
Глаза открылись с последним выдохом и тут же нашли в темноте очертания тумбочки. На неё легла большая тень, закрывающая лучи кухонного света, и тень эта шевелилась, ползла по крышке и чего-то выжидала. Перед тем, как Рома рассмеялся и повернулся к пришедшему подонку, последним, что он вспомнил, была серо-голубая медуза.
И её щупальца-струны, крепко сжимающие горло.
Как только они зашли обратно на кухню, Рома закрыл дверь, разбавив тишину резким щелчком. Нависшая над ними лампочка слегка потухла и снова засияла, будто подмигнув собравшейся здесь семье. Ночной ветер иногда заглядывал к ним через открытую форточку, но надолго не задерживался и улетал по своим ветреным делам. Стены стояли на месте, а потолок не пытался обнять пол, так что всё было хорошо.