Арфист на ветру

МакКиллип Патриция Анна

– Ты не используешь наши глаза...

– Нет. Иногда я куда яснее вижу во мраке. Мой разум простирается и объемлет мир вокруг меня, но с маленькими расстояниями не так легко управиться... – Он вернул Моргону звездную арфу. – Даже столько лет спустя я помню, на какую гору, поток, на какой ропот огня и на какой птичий крик я настроил каждую струну.

– Я бы хотел послушать, как ты на ней играешь, – сказал Моргон.

Волшебник решительно покачал головой.

– Не стоит, право. Я прескверно играю в последнее время, и Данан может это подтвердить. – Он обернулся к королю. – Если ты действительно собрался в Имрис,

медлить не следует. Бои скорее всего начнутся на пороге зимы, и вряд ли есть время, когда бы ты был там нужнее. Имрисские воины терпеть не могут зимних кампаний, а Властелинам Земли что зима, что лето – все едино. Они и погода будут безжалостными противниками.

– Что же, – произнес Данан, помолчав. – Либо я стану драться с ними имрисской зимой, либо мне придется драться позже, но здесь, в моем доме. Завтра же начну собирать людей и корабли. Эша я оставлю здесь. Ему это не понравится, но он мой земленаследник, и было бы бессмыслицей ставить под удар в Имрисе обе наши жизни.

– Он захочет пойти вместо тебя, – сказал Ирт.

– Знаю, – Голос короля звучал спокойно, но Моргон почувствовал в нем силу могучего камня, который, возможно, один раз за все свое существование с грохотом придет в движение. – Он останется. Я стар, и если я паду... Когда валятся огромные, битые бурями вековые деревья, они причиняют наибольший ущерб.

Руки Моргона вцепились в подлокотники.

– Данан, – взмолился он, – не ходи. Нет никакой необходимости ставить под угрозу твою жизнь. Ты укоренился в наших умах с первых лет существования Обитаемого Мира. Если ты погибнешь, во всех нас умрет немалая доля надежды.

– Необходимость есть. Я буду сражаться за все, что мне дорого. За Исиг. За все жизни, связанные с жизнью моей горы. За тебя.

– Ладно, – прошептал он. – Ладно. Я найду Высшего, если даже придется вытрясти мощь из его разума, чтобы он высунулся из своего тайного убежища, чтобы остановить меня.

В ту ночь он долго беседовал с Рэдерле после того, как покинул королевский зал. Он лежал рядом с ней на мягких шкурах у огня, и девушка молча слушала, как он рассказывает о своих намерениях и замыслах Данана, о новостях, которые принесла в Исиг Нун, о ее отце.

– Хотела бы я знать, – сказала она, завязывая в узелки волоски бараньей шкуры, – не рухнула ли в Ануйне крыша от криков, которые наверняка вызвало такое решение.

– Он бы не принял его, если бы не считал, что война неизбежна.

– Это верно. Он давно видел своими вороньими глазами, что назревает война. – Она вздохнула, дергая шерсть. – Наверняка Руд и Дуак проспорят всю дорогу до Имриса.

Она задержала взгляд на огне, и Моргон, увидев выражение ее лица, коснулся ее щеки.

– Рэдерле, а ты не хочешь ненадолго вернуться домой и повидать их? Ты можешь быть там через несколько дней, если полетишь, а затем встретишься со мной где-нибудь. Скажем, в Херуне.

– Нет.

– Я тащил тебя по Торговой дороге в жару и пыль, я довел тебя до того, что ты согласилась оборачиваться, из-за меня ты угодила в лапы Гистеслухлома, а затем я бросил тебя лицом к лицу с Властелинами Земли, а сам сбежал...

– Моргон...

– А затем, после того как ты вошла в силу и проделала за мной весь путь по Задворкам Мира к горе Эрленстар, я удалился на север и покинул тебя, не сказав ни слова, и тебе пришлось обыскать ради меня половину северных

земель. Затем ты повела меня домой, а я с тобой почти даже не разговаривал. Во имя Хела, как тебе удается до сих пор выносить меня?

Она улыбнулась:

– Не знаю. Мне иногда и самой это странно. И тогда ты касаешься моего лица рукой в шрамах и читаешь мой разум. Твои глаза знают меня. Вот почему я следую за тобой через весь Обитаемый Мир, босая и полузамерзшая, проклинающая солнце и ветер или – себя, потому что у меня хватило ума полюбить мужчину, который не имеет даже постели, в которую я могла бы заползти на ночь. А порой я проклинаю тебя, потому что ты произносил мое имя так, как ни один другой мужчина на свете его не произнесет, и я готова слушать его до самой смерти. Вот так, – добавила она, в то время как он немо смотрел ей в глаза. – Могу ли я тебя покинуть?

Моргон прижался лицом к ее лицу и заглянул глубоко-глубоко в ее янтарные глаза. Она обвила его руками, целовала, затем, подняв ладонь, прикрыла его рот, и Моргон негодующе замычал.

– Я хочу говорить, – сказала она.

Он сел, глубоко дыша, и подкинул в огонь новое полено.

– Отлично.

– Моргон, что ты станешь делать, если этот чародей с руками арфиста предаст тебя? Если ты найдешь для него Высшего, а затем поймешь – слишком поздно, – что он еще коварней, чем Гистеслухлом?

– Я уже знаю, что так оно и есть. – Он помолчал, обхватив руками колени. – Я только об этом и думаю. Ты видела, как он применял свою мощь в Лунголде?

– Да. Он защищал торговцев во время битвы.

– Значит, он не Властелин Земли, их мощь связана.

– Он волшебник.

– Или кто-то другой, для кого у нас нет названия... Этого-то я и боюсь. – Моргон пошевелился. – Он даже не пытается отговорить Данана вести рудокопов в Имрис. Они не воины, там всех их истребят. И Данану незачем испускать дух на поле битвы. Он как-то сказал мне, что, когда придет пора умирать, хотел бы стать деревом под солнцем и звездами. И все-таки они с Иртом знали друг друга много веков. Может быть, Ирт понимал, что без толку спорить с камнем...

– Если он – Ирт. Хотя бы в этом ты уверен?

– Да. Он меня убедил. Он играл на моей арфе.

Рэдерле молчала, проводя пальцами взад и вперед по его спине.

– Что же, – тихо заметила она. – Тогда, может быть, ему и стоит доверять.

– Я пытался, – прошептал он. Рука девушки замерла. Он опять лег рядом с ней, слушая, как причитает в огне горящая сосна, и прикрыл глаза рукой. – Я не справлюсь. Я не могу победить его в споре. Не могу даже убить его. Все, что я могу, – это ждать, пока он не назовет себя сам, а к тому времени может быть уже слишком поздно...

Миг спустя она что-то сказала, но он не расслышал, что именно, ибо тут шевельнулось во мраке его ума нечто не имеющее определения. Сперва это походило на мысленное прикосновение, которому он не мог противостоять. Он стал исследовать это явление, и оно скоро сделалось звуком. Губы Моргона приоткрылись; изо рта вылетел сухой и скорый выдох. Звук усилился до воя, подобного вою ветра над морем, ветра, сметающего причалы, вытащенные на песок лодки, рыбачьи хибарки, затем превратился в рев моря, вздымающегося, бьющего о скалы и захлестывающего их, – море устремилось в поля, валило деревья, гасило все звуки, стирая вопли гибнущих людей и крики животных.