Арфист на ветру
Шрифт:
– Сейчас день или ночь?
– Полдень. Ты проспал почти двое суток. Мне тебя не хватало. Только с Хугином и можно было поговорить.
– С кем?
Ее улыбка стала шире.
– Ты помнишь мое имя?
Он кивнул.
– Ты двухтысячелетняя женщина по имени Рэдерле.
И сел спокойно, держа ее руку, восстанавливая вокруг себя привычный мир. Наконец он встал; Рэдерле обвила его рукой, чтобы поддержать. Ветер вырвал у него из руки дверь, едва он ее приоткрыл, и первые снежинки новой зимы закрутились и ворвались в помещение. Они сокрушили молчание в его душе, хлестнули по телу, холодные и настойчивые,
Хар явился к нему в тот вечер, когда он лежал у огня в своей спальне. Моргон медленно перебирал в памяти познания, которые недавно приобрел. Рэдерле оставила его одного, и Хар, войдя, вернул его к действительности. Король-волк сел, а Моргон выпрямился, пошевелил поленья в очаге, пробуждая задремавший огонь.
– Я пришел, – мягко сказал Хар, – чтобы получить свою плату.
– Ты вправе получить все, что только тебе угодно.
Огонь медленно колыхался перед ними, и Моргон снова затерялся в себе, на этот раз среди собственных воспоминаний.
Король двигался среди них наобум, не зная, где что найдет. В самом начале исследования он в полном изумлении отпустил Моргона.
– Ты ударил старого слепого волшебника?
– Да. Не мог же я его убить.
Глаза короля-волка вспыхнули ледяным светом. Хар как будто собирался что-то сказать, но вместо этого вновь поймал нить воспоминаний Моргона. Он сновал взад и вперед: с Торговой дороги в Лунголд и к горе Эрленстар, к неделям, которые Моргон провел на севере, играя в лад с ветрами. Хар видел, как умирает арфист; он слушал, как Ирт разговаривает с Моргоном и Дананом в Исиге; слушал, как Рэдерле загадывает Моргону загадку, которая вывела его из безжизненного края и снова привела к живым. Затем он резко отпустил Моргона и прошелся по спальне волчьим шагом.
– Дет.
Это имя неожиданно повеяло на Моргона ледяным холодом, как если бы Хар одним словом сделал невозможное правдой. Король остановился рядом с Моргоном, глядя в огонь.
– Право, не знаю, что делать, – произнес Моргон. – Он обладает большей мощью, чем кто-либо другой в Обитаемом Мире. Ты почувствовал его хватку...
– Он всегда удерживал твой разум.
– Знаю. И я не могу с ним драться. Не могу. Ты видел, как он увлек меня на Торговой дороге. Поманил пальцем... В Ануйне я мог бы убить его. Я даже не захотел. Более того, я искал зацепку, чтобы пощадить его. Он дал мне ее. Я думал, что он навсегда исчез из моей жизни, ибо я не оставил для него места в Обитаемом Мире, не оставил места, где бы он мог играть. Оказалось – такое место есть. Он сыграл мне. Он снова предал меня, и я видел, как он умирает. Но он не умер. Он только заменил одну маску другой. Он создал меч, которым я его едва не убил. Он бросил меня, словно кость, Гистеслухлому, и в тот же день он спас меня от Властелинов Земли. Я не могу его понять. Я не могу бросить ему вызов. У меня нет доказательств, а он ловко увернется от любого обвинения. Его мощь страшит меня. Он на все отвечает молчанием, подобным молчанию деревьев... – Голос его постепенно затих, и он обнаружил, что вслушивается в безмолвие Хара.
Моргон поднял голову. Король все еще смотрел на огонь, но Моргону почудилось, будто он любуется пламенем из дали
– Моргон, – сказал король, – будь осторожен.
Моргон понял, что это не предостережение, но мольба. Король опустился на корточки и с нежностью обнял его за плечи, как если бы обхватил нечто неуловимое, неосязаемое, начавшее воплощаться лишь в его руках.
– Хар...
Король отбросил незаданный вопрос. Он удерживал взгляд Моргона с редкой напряженностью, глядя через его глаза в самую сердцевину его смятения.
– Пусть арфист сам назовет свое имя...
13
Больше никаких ответов ни на один вопрос король-волк ему не дал. В глазах Хара затаилось что-то еще, о чем он не желал говорить, и Моргон это чувствовал. Понял это и Ирт, спросивший в их последний вечер в Ирье:
– Хар, о чем ты думаешь? Мне что-то слышится за всеми твоими словами.
Они сидели у огня. Ветер свистел над крышей, вытягивая в дымоход обрывки дыма. Хар поглядел на волшебника поверх пламени. Лицо его по-прежнему было суровым и древним от того, что он видел, но в голосе, когда он ответил волшебнику, прозвучала лишь обычная сдержанная доброжелательность:
– Это не стоит твоих забот.
– А разве я не вправе в этом усомниться? – проговорил Ирт. – Здесь, в этом зале, где ты загадками прокладывал себе дорогу к истине через столетия?
– Доверяй мне, – попросил его король.
Глаза волшебника что-то искали в его лице, проницая двойную тьму.
– Ты собираешься в Имрис.
– Нет, – резко вскрикнул Моргон.
Он перестал бороться с Иртом и с осторожностью ступал в присутствии волшебника, точно видел в нем могучего и непредсказуемого зверя. Но эти слова Ирта, прозвучавшие как убеждение или приказ, заставили его взвиться.
– Хар, что ты сможешь сделать в Имрисе? Разве что пасть в бою...
– У меня, – ответил Хар, – нет намерения умирать в Имрисе.
Он простер ладонь над огнем, явив бледные полумесяцы мощи; и это молчаливое движение потрясло Моргона.
– Тогда каковы твои намерения?
– Я дам тебе ответ за ответ.
– Хар, мы не играем!
– В самом деле? Что находится на вершине Башни Ветров?
– Не знаю. Когда узнаю, я опять приду сюда и скажу тебе. Наберись терпения.
– Мое терпение иссякло, – сказал Хар.
Он встал и принялся беспокойно расхаживать по залу; в какой-то момент он оказался сбоку от кресла волшебника. Подобрав полено, он преклонил колени, чтобы положить его в огонь.
– Если не станет тебя, – сказал Хар, – едва ли будет важно, где я. Верно?
Моргон не ответил. Ирт подался вперед, опершись одной рукой для верности о плечо Хара, поймал горящую щепку, которая катилась к его ногам, и швырнул ее обратно в очаг.
– Нелегкое дело – подобраться к Башне Ветров. Но, думаю, войско Астрина сделает это возможным.
Он выпустил Хара, стряхнув с ладони золу, и король поднялся во весь рост. Моргон, поглядывая на его мрачное лицо, проглотил свои возражения, и теперь в мозгу его не осталось ничего, кроме страстной решимости.