Аргентина: Квентин
Шрифт:
Исчезло небо, пропала бесконечная серебряная тропа, сменившись полумраком палаты с черным распятием на стене. Недвижное тело под серым одеялом, белая повязка, желтое лицо.
— Уникальный случай! — азартно зашептали прямо в ухо. — Ну совершенно уникальный, хоть в святцы вписывай. Такую, извините, грешницу, как вы, полагается доставлять в Джудекку вне очереди и с полицейской сиреной. И вдруг — ап! Осечка!..
Уже не смех — железный тяжелый грохот. Мир скрылся за темным непрозрачным занавесом.
— Жаль, госпожа Фогель, вы не в том состоянии, чтобы
Мухоловка взглянула в глаза тьме.
— Вам-то что? Подсидеть кого-то хотите? Или операцию-многоходовку разрабатываете?
— Умница! — громыхнуло над миром. — А если умница, то не задавайте лишних вопросов. Вы уже в операции. Чтобы легче было идти… Ваш рыцарь и сам жив-здоров, и знает, что вы не умерли. В телеграмме от Строцци было «Синьорина Фогель», а не «Анна», простейший шифр, но какая большая разница! Да, вы без сознания, да, без малейших шансов, да, просто растение. Однако сердце бьется, можете сами убедиться. Это продлится недолго, но пока вы идете по Filo di Luna, можно очень многое успеть. Намекну: вам предстоит суд, а на суде требуется защитник. Пока мы его готовим, извольте слушаться. Идите!
Темная завеса треснула, распадаясь на клочья-лоскутки. И все вернулось. Небо, легкие облака, бесконечная серебряная дорога.
— И что мне сейчас придется выбирать? — прежним живым голосом спросила Анна Фогель. — Снова между смертью и смертью?
— И между Адом и Адом. Поверьте, разница между Джудеккой и, скажем, Третьим Кругом неимоверная. А еще есть Лимб… И цените, мы к вам со всем уважением, даже во множественном числе…
Она внезапно вспомнила, что когда-то умела улыбаться.
— Вы — а сколько вас? Давайте уж сразу: фамилии, адреса, агентурные клички. И заодно представьтесь.
Возле уха хохотнули.
— Как говорится, раз имеешь ум, то и числа сочти. А я? Я здесь и не здесь, я кругом и нигде, я в воздухе птица, я рыба в воде… Про рыбу уже было? Я в снежную бурю — мороз и ветра. В пустыне — песок, а в горах я скала…
4
Телефон зазвонил в тот момент, когда Уолтер уже собирался выходить, даже пиджак застегнул.
— Пригласи меня в ресторан, сержант, — сказала черная трубка.
Перри предпочитал ужинать в баре — там уютнее, и галстук разрешено не повязывать. Но разве можно приводить даму в бар, да еще вечером?
В трубке засмеялись.
— Я бы тебя сама пригласила, но как-то неудобно,
— Нет-нет! — заспешил он. — То есть да-да! Сейчас спускаюсь. Только, Марг, у меня галстук. То есть у меня три галстука, но с узлами проблема. Как ни стараюсь, все равно получается петля из Синг-Синга.
— Я умею завязывать узлы, — серьезно ответила женщина. — И развязывать тоже. И не забудь траурную повязку, здесь соблюдают приличия.
Черный креп лежал в шкафу. Переспрашивать молодой человек не решился, но Марг пояснила сама:
— Так положено, мы не супруги и не родственники. Кроме того, тебе не придется танцевать. Но если хочешь, все отменим.
Уолтер Квентин Перри конечно же ничего не отменил.
* * *
Папка с меню была тяжелой, словно гаубичный снаряд, винная карта была ей под стать, третьим в арсенале оказался яркий буклет с завлекательной надписью «Особые блюда для скалолазов». Молодой человек тыкнул пальцем наугад: «Перловая каша «Норванд» со льдом». Дальше читать расхотелось.
— Выбор тут большой, но не слишком интересный, — равнодушно бросила Марг. — Лучше возьми здоровенный кусок мяса с кровью. Это больше подходит мужчине, чем всякие суфле. А на меня не обращай внимания.
Уолтер только вздохнул. Легко сказать — не обращай! На верной спутнице Кирии было длинное белое платье в стиле «Чикаго», в волосах — тонкая серебристая лента. Знакомая брошь с синим камнем возле горла, ей в тон — тонкая нитка ожерелья из сапфиров, перчатки до плеч, тоже знакомые. Порез на лице почти исчез под пудрой и смотрелся старым шрамом.
…Ямочек, увы, нет. Лицо строгое, напряженное.
Перри внезапно подумалось, что женщине — этой женщине! — больше бы пошла скромная полевая гимнастерка и летний загар. Потом воображение разыгралось, уйдя за всякие границы, и молодой человек предпочел уткнуться носом в меню в поисках искомого истинно мужского блюда.
— Знаешь, Уолтер, я поняла, что мне трудно с тобой разговаривать.
От неожиданности Перри чуть было не уронил тяжелую кожаную папку.
— П-почему?
— Потому что ты молод, красив и полностью в моем вкусе. Хочется стать двадцатилетней девчонкой, болтать чепуху и не отводить от тебя глаз. Преимущество возраста в том, что девчонка такого сказать не сможет, а я могу. И не смей на это отвечать, мальчик, у тебя еще язык не вырос. Делай заказ, себе — по желанию, а мне стакан воды. Покуда не поешь, разговора не будет.
— Да, мэм! — только и смог выдавить из себя бывший сержант.
Пока он расправлялся с мясом, Марг молча курила, время от времени касаясь губами края стакана. Уолтер почему-то вспомнил бабушкины слова о том, что только преломившие хлеб могут жить в дружбе. Попытался не думать об этом…
— Марг!
Хлебница стояла слева, и под руку попалась маленькая теплая булочка. Уолтер поднял ее над скатертью.
— Оторви половину.
В голубых глазах что-то блеснуло. Женщина наклонилась вперед.