Аргентинец
Шрифт:
Любочка поманила проходившего мимо официанта.
– Счёт, пожалуйста!
Клим оглядел веранду в надежде увидеть Нину, но её нигде не было.
– Мы едем домой, – произнесла Любочка тоном, не допускающим возражений. – У меня голова болит.
5
Всю дорогу она распекала Клима:
– Ты что, не догадался, что Нина пыталась тебя окрутить? Она три года не снимала траур и вдруг явилась в ресторан, разряженная в пух и прах. Я вчера ей сказала, что мы пойдём в «Восточный базар», – и вот, пожалуйста!
– Что ты на неё взъелась? – удивился Клим. –
В его голове всё ещё звучало танго, а в мышечной памяти, от кончиков пальцев до сгиба локтя, застыло томительное чувство – как он обнимал Нину.
Любочкины глаза сузились, а нижняя губа задрожала, как бывало в детстве, когда она собиралась заплакать.
– Не обольщайся особо, – произнесла она, глядя в сторону. – Нина тебе денег должна. Много.
Свернув на Ильинскую улицу, пролётка остановилась у особняка с мраморными медведями. Клим спрыгнул в нагревшуюся за день пыль.
– Что это вы так рано вернулись? – спросила кухарка Мариша, открывая дверь.
Клим прошёл мимо неё в отцовский кабинет. За всё это время он так и не удосужился разобрать папки с ценными бумагами – бухгалтерия и всё, связанное с финансами, наводило на него смертную тоску.
Он покрутил колёсики старинного американского сейфа и достал папку в чёрном коленкоровом переплёте. Вексель, подписанный графом Одинцовым, Владимиром Алексеевичем, нашёлся сразу: пять лет назад муж Нины занял у старшего Рогова двадцать тысяч рублей под семь процентов годовых, а в обеспечение оставил небольшой льнопрядильный завод в деревне Осинки. Всё было оформлено честь по чести: вот подпись нотариуса, вот печать, вот марки гербового сбора. Срок платежа приходился на 1 октября 1917 года.
Значит, это была правда: Нина охотилась не за Климом, а за его богатством. А ведь он уже успел нафантазировать бог весть что.
Глава 2. Благородная дама
1
Клим бросил хождения по театрам и ресторанам и теперь дни напролёт проводил в банках и у присяжных поверенных. Отец оставил ему чуть меньше трёхсот тысяч, и, чтобы расквитаться с делами, нужно было распродать имущество, перевести рубли в валюту и отправить весь капитал в Буэнос-Айрес.
Но оказалось, что продать дом не так-то просто. Денег у людей не было, а разбогатевшие на господрядах чиновники и купцы не стремились вкладываться в недвижимость. Временное правительство могло в любой момент конфисковать здание под свои нужды. Коме того, страхование практически развалилось: случись пожар – кто будет оплачивать убытки?
Вечерами Клим заглядывал в людскую и выспрашивал у кухарки о гостях, приходивших к Любочке. Он надеялся, что Нина вновь объявится – хотя бы для того, чтобы договориться о платеже по векселю. Но она так и не пришла.
Клим рассматривал вексель, выписанный её мужем. Самому явиться к ней и спросить, как она будет расплачиваться? Сумма большая, сроки подходят…
Разузнав, где живёт Нина, Клим несколько раз проходил мимо её дома на Гребешковском откосе, смотрел издали на окна, украшенные лепниной, и возвращался ни с чем. Накручивал досаду, сомневался в себе, чего с ним давно не случалось.
Смятение, раздражение… Чем именно взволновала его эта женщина? Клим ничего о ней не знал… Одно наложилось на другое – сначала восторг, потом угрюмая растерянность и вызов самолюбию: «Как так, неужели меня не ценят самого по себе?»
По ночам Клима одолевали яркие фантазии, от которых невозможно было уснуть. Графиня Одинцова представлялась ему в поблёскивающем синем платье с беззащитным декольте, куда он то и дело соскальзывал охальными глазами. Но чем дольше Клим тянул время, тем меньше надеялся на… он и сам не знал, на что. Он уезжал – Нина оставалась. Надо было перестать морочить себе голову и отдать её вексель присяжным поверенным. Пусть они разбираются.
2
Клим сидел в отцовском кабинете и листал подшитые в папку документы. «Владелец сей облигации имеет право на процент…» На окне жужжала муха; в Вознесенской церкви звонили к обедне.
– Барин, к вам пришли! – постучала в дверь Мариша и подала Климу визитную карточку, на которой значилось: «Графиня Одинцова».
Клим вмиг забыл об облигациях.
– Проси! – велел он и скинул папку в выдвижной ящик стола.
Однако в кабинет вошла совсем не Нина, а дородная пожилая дама в чёрном кружевном платье.
– Меня зовут Софья Карловна, – произнесла она, протягивая Климу руку.
Он пожал её, стараясь не показывать досады. Ладно, не всё так плохо: эта дама наверняка приходилась родственницей Нине, и у неё можно было кое-что разузнать.
Софья Карловна опустилась кресло и долго не сводила с Клима тяжёлого взгляда светло-голубых глаз.
– Вы унаследовали вексель моего сына, – наконец выговорила она, – но моя невестка, которая, собственно, должна с вами расплатиться, попала в очень нехорошую ситуацию.
– А что случилось? – встревожился Клим.
Софья Карловна глубоко вздохнула, будто собираясь с духом.
– За время войны мы очень обеднели: мужиков и лошадей забрали в армию, и работать на полях стало некому. Моя невестка познакомилась с председателем Продовольственного комитета, и он убедил её, что она должна возродить старый льнопрядильный завод в Осинках.
Клим вспомнил господина Фомина, с которым ушла Нина. На затылке у него была складка – как щель для монет у свиньи-копилки.
– Так чем я могу помочь? – сухо спросил Клим.
– У Нины нет наличных денег, – отозвалась Софья Карловна, – и она хотела попросить об отсрочке. Фомин отправился в столицу, чтобы добыть для неё государственный подряд на изготовление рукавиц для армии, и Нина надеется, что это позволит ей расплатиться по векселю.
Ну, вот всё и выяснилось. Нина вовсе не собиралась «окрутить» своего кредитора: она всего лишь хотела заключить перемирие после крайне неудачного знакомства.