Аргидава
Шрифт:
– Только поклянись мне, Маруся, что ты никому не скажешь, что я тебе сказала, и никому не скажешь, что ты обещала, что никому не скажешь! – прошептала Мирочка, когда они забрались на старую сливу-венгерку, где обычно делились секретами и разговаривали о серьезном.
– Как поклясться?
– Ну скажи так: да чтоб я стала толстая и прыщавая, да чтоб я провалилась на академконцерте, да чтоб я заиграла левую руку, да чтоб у меня пропал музыкальный слух и! да чтобы в мой день рождения! родители забыли! меня! поздравить! И чтобы все-все забыли поздравить и ничего, ни-че-го, абсолютно ни-че-го не подарили!
– …ничего не подарили, – со слезой в голосе, холодея от ужаса, повторила Маша ужасную клятву, – ни-че-го. Все-все. И бабушка чтоб ничего.
– Никогда, – категорично подтвердила Мирочка.
Простодушная Маша сейчас же готова была забыть дату своего рождения навсегда, никогда не получить щенка в подарок, но узнать, куда подевались дети всего двора в одночасье, как будто их увел крысолов со своей дудочкой.
Мирочка не интриговала, не играла глазами и не шантажировала. Маруся была ее другом, и Мира хотела с ней поделиться. Хороший Мирка была человек. Да, собственно, и сейчас она молодец.
– Ты знаешь, что под старым городом есть подземный ход?
«Подземный ход! – В затылке зашумело, защекотало в носу, дохнуло притягательной тайной. Машка покачнулась и чуть не свалилась с дерева. – Подземный ход! Значит, он есть?! Значит, правда. Они были там, в подземелье! Они там были. И меня не взяли с собой! Дурацкий рояль. Дурацкая музыкальная школа. Дурацкий Бах. Все дурацкое! Они меня не дождались. Как они могли?! Это я! Я должна была войти туда первой, потому что ну как же?!» Кто им рассказывал про одесские катакомбы, про подземелье Киевской лавры, про подземные ходы Гатчины, про тайные подземелья Шамбалы, в конце концов, все-все, рассказанное Тишей, прочитанное и подслушанное на кухне, когда она сливалась со стеной и делалась незаметной, чтобы ее не выгнали спать, потому что поздно, а завтра в школу, и дали послушать, о чем говорят Тиша и его друзья, из дальних странствий возвратясь!
– Да они и не собирались тебя ждать. – Мирочка недоуменно пожала плечами: – Понимаешь, Вовця сказал, чтобы тебе ни слова не говорить, потому что ты странная…
И дальше Мирочка как раз и рассказала, как все обсуждали, что Маша задумывается вдруг о чем-то, как вроде засыпает стоя. И – вот-вот! – страшно смотреть ей в глаза.
– И зови не зови, ты стоишь и видишь что-то нам невидимое. И бормочешь что-то нечленораздельное. А вдруг ты вот так замрешь в подземелье, что с тобой потом делать, как быть? Звать родителей. Тогда они все узнают. Будет скандал. Поэтому тебя решили не брать.
Машку просто убило даже не то, что ей не верили и не взяли в компанию идти в подземелье, что почему-то боялись и, по сути, предали ее великодушных родителей, позволявших собираться у них дома, играть допоздна, брать домой любые книги, слушать любые пластинки, – нет. А то, что в компанию попала младшая Мирочкина сестра Раюня! Раюня! Которая всегда докладывала родителям о всяких проступках и провинностях, которые Маша с Мирочкой совершали, маленькая трусливая Раюня, которая боялась собак, котов, куриц и любила манную кашу! Манную кашу! Раюню взяли, а Машу нет!
– А ты, Мирка?! Ты?! Почему ты не сказала им, чтобы меня тоже взяли?! Почему ты пошла без меня?!
Горько рыдая, Машка слезла с дерева, ободрав локоть, повернулась и пошла домой. Как жить дальше, как дружить с этими вот предателями, куда, на какой необитаемый остров плыть на самодельном плоту по реке Прут, собрав наскоро котомку с самым необходимым: парочкой конфет, бутылкой лимонада, книжкой «Таинственный остров», теплыми носками, фонариком, котом Тяпой, двумя бутербродами с сыром – один для нее, другой для Тяпы? Или тремя. Два для Тяпы. Как дальше учиться на «отлично» по всем предметам и по поведению, как расти большой и красивой, смеяться, добиваться успехов в учебе, спорте и труде, как читать книжки и не думать про этот страшный день, кого приглашать на дни рождения и предновогодний вечер, чтобы украшать елку с папой и есть мандарины, орехи и конфеты, которые дедушка к Новому году присылал из Одессы? Как жить?! Как дальше жить?!
У Машки болело внутри, в горле и ниже, она прикладывала руку к правой стороне груди и жаловалась маме, что это болит сердце.
Как же я ее понимаю, мою Машу, и чувствую ее боль. Сейчас, пережив немало всяких обид и разочарований, оскорблений и обманов, я знаю, что там, в районе груди, болит душа. Гудит неслышно для других, и нестерпимый этот гул вызывает боль во всем теле.
Мирочка, добрая подружка, потрусила за своей Марусей, забегая вперед и заглядывая ей в заплаканную физиономию, приговаривая:
– Ну что ты плачешь, знаешь, как там было страшно, ты бы там очень испугалась.
– Да-а?! – склочно выла Машка. – Ты же не испугалась?! Раюня же не испугалась? Чего бы это было мне бояться, когда все вместе?!
– Все равно страшно. Вроде все вместе, а каждый боится поодиночке. Между прочим, Раюня вообще шла с закрытыми глазами, я держала ее за руку.
– А ты? – шморгнула Маша носом. – Ты тоже боялась?
– А я… – Мирочка, умная, рассудительная Мирочка, помолчала и тихо добавила: – Я должна была себе доказать.
Мирочка тогда наотрез отказалась показать Машке, где находится вход. Намекнула только, что недалеко, что вниз ведет лестница с перекладинами как будто в обычный подвал, а потом в стене оказалась и открылась тяжелая разбухшая дверь на ржавых петлях. И, перед тем как в нее войти, каждому из участников испытания дали плоский огарок парафиновой свечи, нести его надо было на сложенных вместе, как для крестного знамения староверов, указательном и среднем пальцах, чтобы не обжечь руки, и огарок мог погаснуть в любой момент. С этим вот огарком в пальцах одной руки и Раюниной мокрой от страха лапкой – в другой Мирочка шла по специально нарисованному на клочке бумаги маршруту. (Машка скулила, всхлипывала, но внимательно прислушивалась к Миркиному рассказу. «Карта! Специально нарисованная карта! А меня, Машу, не взяли!») Они шли прямо, потом вправо, потом влево, потом опять вправо пригнувшись, а ход становился все уже и ниже («Не взяли!!!»), и только потом, протиснувшись боком, почти ползком они попали в большое сводчатое помещение с грубо сбитым деревянным столом по центру, на нем стояла керосиновая лампа и несколько высоких парафиновых свечей в плошке. За столом сидел забравшийся туда заранее Вовця Марущак и ставил в специальном списке птички, мол, дошла и не пикнула, испытание прошла. И на вопросы, был ли это тупик, а если не был, куда вел ход дальше, Мирочка пожала плечами. Тогда ей было не до вопросов. Мирочка доказывала себе, отвечала за Раюню и вообще – было довольно страшно. («Ну вот, – думала Маша и опять всхлипывала, – она так и не узнала, идет ли куда-то дальше этот подземный ход. Если бы меня взяли, я бы узнала!») И на вопросы, для какого такого тайного общества, для каких таких героических дел проходили эти испытания не взявшие Машку с собой дворовые друзья, Мирочка так и не смогла дать вразумительного ответа, потому что компания больше туда не собиралась и ничего такого тайного совершать не предполагала. По-видимому, фантазии Вовци Марущака на большее, чем само испытание, не хватило. Но много лет Маша помнила, что ее не взяли и что она «должна доказать».
Именно Миркина фраза «Доказать себе» успокоила Машу, она вытерла слезы и сопли, она мысленно тоже дала себе слово «до-ка-зать». Что? Как «что»? То же самое, что и Мирочка. И что-то еще, что сформулировать тогда для себя не смогла. Тайна подземного хода была страшно притягательна. У Машки было предчувствие, что это подземелье еще сыграет в ее жизни важную роль. Какую, она тогда не знала, но интуиция, ее верный напарник и друг, никогда не подводила, не разочаровывала и не обманывала.
Ах, есть такое загадочное слово «серендипити». И тот, кто понимает, что это такое – умение видеть и читать знаки, предвидеть, предугадывать события, – живет гораздо интересней, чем те, кто просто плывет по течению, равнодушно оглядывая зеленые или скалистые берега.