Аргонавты 98-го года. Скиталец
Шрифт:
Затем мы спустились вниз, в обширную долину, полную безмолвия, не нарушавшегося казалось с начала времен. Это место было так странно и тихо, что казалось населенным духами. То была зримая тоска, то была тишина, изваянная из камня и дерева. Я не решился бы спуститься в эту долину один, но даже теперь, когда мы втроем погружались в ее обитаемый смертью сумрак, я содрогался от ужаса.
Индейцы почитали эту долину. Они рассказывали, что издавна здесь совершались странные дела: долина наполнялась шумом, дымом и огнем, земля раскрывалась, изрыгая больших драконов, уничтожавших людей. И, действительно, все здесь напоминало огромный кратер потухшего вулкана: повсюду пузырились горячие источники, и серый пепел пробивался сквозь поверхностный слой почвы.
Дичи там не было и следа. В середине долины лежало уединенное озеро, черное и бездонное, обитаемое гигантской белой водяной змеей, неповоротливой, слепой и очень старой. Скитающиеся старатели клялись, что видели ее в час сумерек и что ее незрячие, широко открытые глаза были слишком ужасны, чтобы изгладиться из памяти.
В эту мертвую, как бы окутанную паутиной, пещеру, мы спускались, спускались почти отвесно, по склонам сухих тощих гор, оберегавших ее уединение. Здесь, окруженные унылыми высотами, мы были так же далеки от мира, как если бы находились в бледном одиночестве луны. Иногда долина казалась открытым ртом и губы ее были мертвенно серы. Иногда она напоминала чашу, в которую закат изливал золотое вино и наполнял трепетом до краев. Иногда она представлялась серой могилой, полной безмолвия. И гам-то, в этой обители теней, где трупы душили деревья и мох под ногами заглушал шаги, где мы говорили шепотом и веселье казалось бы насмешкой, где каждый ствол и камень вопили об отчаянии, там, в этой Долине Мертвых Существ, мы нашли Джима.
Он сидел у потухшего костра, весь сжавшись, обняв колени, устремив глаза на угасающую золу. Когда мы подошли ближе, он не двинулся, не проявил никакого удивления, даже не поднял головы. Его лицо было очень бледно и изрезано складками страдания. Это было самое странное выражение, какое мне когда-либо приходилось видеть на человеческом лице. Оно заставило меня сжаться. Его глаза пугливо следили за нами. Мы молчаливо окружили его костер и с минуту не произносили ни слова. Затем наконец Блудный Сын заговорил:
— Джим, ты вернешься обратно с нами, не правда ли?
Джим посмотрел на него.
— Тише, — сказал он, — не говори так громко. Ты разбудишь всех мертвых молодцов.
— Что ты хочешь сказать?
— Мертвых молодцов. Лес полон ими, теми, которые не могут успокоиться. Они кишат вокруг, привидения. Ночью, когда я сижу у костра, они выползают в темноте, подбираются ко мне все ближе и ближе и начинают нашептывать мне всякие вещи. Тогда мне делается страшно, и я отгоняю их.
— Что же они нашептывают, Джим?
— О, они рассказывают мне о многих вещах, эти молодцы в лесах. Они говорят о тех временах, когда жили здесь в долине; о том, как они были великим народом, имели женщин и рабов, как они воевали, пели и напивались, и какое у них здесь было королевство, вот тут, где теперь смерть и запустение. И как они покоряли все другие народы вокруг, убивали мужчин и брали в плен женщин. О, это было давно, давно, задолго до Потопа.
— Ладно, Джим, не обращай на них внимания. Собери свой узел. Мы сейчас отправимся домой.
— Домой? У меня больше нет дома. Я беглый и бродяга на Земле. Кровь моего брата вопиет ко мне из земли. Я должен скрыться от лица Господа, и каждый, кто найдет меня, обязан умертвить меня. У меня нет дома, кроме пустыни. Туда я пойду с молитвой и постом. Я убил, я убил.
— Полно, Джим, это был несчастный случай.
— Так ли, так ли? Один бог знает. Я знаю, что мысль об убийстве омрачала мое сердце. Она была там всегда и неизменно. Как я боролся с ней! И как раз в ту минуту все казалось воскресло с новой силой. Я не помню, чтобы желал того, что сделал, но я думал об этом.
— Пойдем домой, Джим, и забудь об этом.
— Я забуду это, когда реки перестанут стекать с горных вершин. Нет, они не дадут мне забыть, — привидения. Они нашептывают мне все время. Тсс… Тсс… Разве вы не слышите их? Они шепчут мне теперь: — Ты убийца Джим, убийца, — говорят они. — Печать Каина на тебе, Джим, печать Каина. Затем маленькие листочки на деревьях подхватывают шепот, и воды журчат его, и сами камни вопиют против меня, и я не могу заглушить этих звуков. Не могу, не могу.
— Полно, Джим.
— Нет, нет, дьявол очищает мне место в золе. Я не могу больше вернуться к Господу. Он отверг меня, и свет его благодати померк для меня. Никогда больше, о, никогда!
— Вернись, Джим, ради своих старых товарищей, вернись домой!
— Хорошо, ребята, я пойду, но из этого не будет добра. Я раздавлен и кончен.
Мы медленно собрали его немногие пожитки. Он питался хлебом, которого оставалось уже очень немного. Если бы мы не настигли его, он умер бы с голоду. Он пошел за нами, как дитя, но, казалось, весь был во власти острой меланхолии.
И в самом деле, невеселая компания спускалась по этой печальной мертвой долине. Деревья были завешаны мрачными серыми покровами и пепельным мох окутывал наши ноги. Я думаю, что это было самое мертвое место, какое я когда-либо видел. Самый воздух казался мертвым и застоявшимся, как будто был недвижим от века и никогда не приводился в колебание никаким ветром. Пауки и странные пресмыкающиеся существа покрывали деревья, и при каждом шаге, будто белый газ, поднимался туман москитов. Дорога казалась бесконечной.
Великое уныние охватило нас. Ноги спотыкались, плечи гнулись. На лицах друг друга мы читали необычайную усталость, холодное серое отчаяние. Наши голоса звучали пусто и необычно, и мы редко перекидывались словом. Казалось, будто долина, подобно вампиру, высасывает жизнь и силы из наших жил.
— Боюсь, что старик собирается сыграть с нами штуку, — прошептал Блудный Сын.
Джим беспомощно тащился сзади, и мы с тревогой следили за ним. Он, казалось, сознавал, что задерживает нас. Его усилия подтянуться были трогательны, мы делали вид, что также утомлены, чтобы не приводить его в отчаяние, и двигались медленно, медленно.