Аргонавты 98-го года
Шрифт:
– Я всегда был бесстрашным забиякой и никогда не встречал человека, который мог бы победить меня в силе и ловкости. Я был необыкновенно худощав и гибок как кошка, но больше всего помогало мне в борьбе мое неистовство. Я превращал человеческие физиономии в желе. В те дни все сходило. Затем, по мере того как вино начало овладевать мною - я делался все хуже и хуже. Было время, когда я собирался ограбить банк и застрелить человека, который пытался остановить меня. Слава богу. Я познал скверну моих путей в жизни.
– Вы уверены, что никогда не вернетесь к прежнему?
– спросил я.
– Никогда! Я переродился: не курю, не пью, не играю и вполне счастлив. Вино
Я хотел бы нарисовать или изобразить вам этого человека. Слова бессильны передать его странный облик. Я проникся к нему большой привязанностью и чувствовал себя его неоплатным должником.
Однажды, когда я, по обыкновению, был на почте, кто-то схватил меня за руку.
– Алло, шотландец! Вот чудесно! Я как раз собирался опустить тебе письмо.
– Это был Блудный Сын, одетый как щеголь.
– Я так рад, что поймал тебя. Мы уезжаем через два дня.
– Уезжаем? Куда?
– спросил я.
– Конечно, на Золотой Север, в Страну Полуночного Солнца, за сокровищами Клондайка.
– Ты, может быть, поедешь, - сказал я строго, - но я не могу.
– Нет, ты можешь и поедешь, старый чудак. Я уже решил все это. Пойдем, мне нужно поговорить с тобой. Старик очень снисходительно отнесся ко мне, когда я заявил ему, что не образумился и не желаю поступать на клеевую фабрику, даже временно. Я сказал ему, что у меня золотая лихорадка в сильнейшей степени и что ничто, кроме поездки на север, не излечит меня. Он был приятно изумлен этой идеей, щедро подкрепил меня и предоставил мне год сроку, чтобы нажить состояние. И вот я здесь и ты со мной. Я намерен забрать тебя. Помни, что это деловое предложение: я должен иметь товарища. Если ты бастуешь, - можешь проваливать!
Я пробормотал что-то насчет места помощника садовника.
– Брось! Ты скоро будешь выкапывать золотые самородки вместо картошки. Право, человече, это может быть единственный случай в жизни, и всякий другой ухватился бы за него. Конечно, если ты боишься лишений и тому подобное…
– Нет, - сказал я поспешно, - я поеду.
– Ха, - засмеялся он, - ты слишком большой трус, чтобы испугаться. А теперь нам нужно позаботиться об экипировке. Остается не так уж много времени.
Казалось, что половина Сан-Франциско помешалась на Клондайке. Всюду царили спекуляция и возбуждение. Все магазины имели специальные отделения для продажи снаряжения путешественникам, но смутны и дики были их представления о том, что требовалось на Юконе. Мы недурно устроили свои дела, хотя, как и все остальные, накупили много нелепых и бесполезных вещей. Внезапно я вспомнил о Блаженном Джиме и рассказал Блудному Сыну о своем новом друге.
– Это чертовски славный малый, - сказал я, - закаленный насквозь, прошел огонь и медные трубы.
Он едет один.
– Вот, - сказал Блудный Сын, - это как раз человек, который нам нужен. Мы попросим его присоединиться к нам.
Я свел их, и дело наладилось. Таким образом, 4 марта мы втроем покинули Сан-Франциско, чтобы поискать счастья на ледяном Севере.
Книга вторая
ПУТЬ
Глава I
– Однако у тебя довольно кислый вид. Ну-ка, повеселей, подтянись, что случилось?
– сочувственно осведомился Блудный Сын.
В самом деле, причина была уважительная. Я только что получил письма из дому от мамы и от Гарри. Письмо Гарри было колкое, почти укоризненное. Он писал, что мама чрезвычайно расстроена моей выходкой, сравнивал меня с камнем, летящим в пропасть, и выражал надежду, что я немедленно брошу свою сумасбродную мечту о Полинезии и благоразумно направлюсь на северо-запад. Письмо матери было полно упреков и местами почти отчаяния. Она писала, что слабеет, умоляла меня быть хорошим сыном, отказаться от своих странствий и тотчас же поехать к двоюродному брату. В конверт она вложила перевод на сорок фунтов. Это письмо, написанное тонким дрожащим почерком, полное ласки и любви, вызвало слезы на моих глазах, так что я мрачно склонился над бортом, следя за сутолокой отъезда. Бедная мама! Дорогой дружище Гарри! С какой страстной нежностью я представлял себе их обоих, далекий Гленджайль, шотландский туман, серебрящийся вереск и манящий ветер с моря. О, чистое, живительное дыхание его! И, однако, увы, с каждым днем воспоминания бледнели, с каждым днем я все больше привязывался к новой жизни.
– Я только что получил вести от своих…
– Э, плюнь, - воскликнул он, - теперь поздно отступать.
– Ты должен проделать штуку до конца. Матери все на один лад, когда сынки отрываются от их юбок. Моя коченеет от ужаса за меня и уверена, что дьявол имеет полную власть над моим будущим. Они довольно быстро умиротворяются. Теперь тебе нужно только работать и привыкнуть к обстановке. Я шнырял последние два часа по палубе и перезнакомился почти со всеми. Знаешь, мне сдается, что эта компания здесь запаслась решительно всем, кроме крепкой шкуры для самого дела. Большинство из них - комнатные люди, чернильные крысы или аршинники, которые за всю свою жизнь не видели в глаза тяжелого рабочего дня и не имеют представления о мотыге. Они уверены, что достаточно только добраться туда, чтобы вытаскивать из воды самородки, как вишни из коктейля. Дальше идти некуда!
– Расскажи-ка мне о них, - сказал я.
– Ладно, видишь этого парня около нас.
Я посмотрел. Это был тщедушный молодой человек, с мягкими тонкими чертами и необыкновенно свежим цветом лица.
– Этот малый был банковским клерком. Его имя Пинклув. Он хотел связаться с какою-то девицей, но директора, видно, не особенно настаивали на этом. Теперь он послал к черту свою службу и всадил все свои сбережения в это предприятие. Вон там в толпе на пристани его девица.
В мозаике человеческих лиц было вкраплено одно, показавшееся мне олицетворением девической прелести она без смущения заливалась слезами.
– Как счастлив этот бедняга, - сказал я, - что кто-то так огорчен его отъездом.
– Несчастен, хочешь ты сказать, дружище… Разве ты хотел бы иметь на себе путы, идя на такое дело?
Он указал на длинноволосого юношу с развевающимися концами галстука.
– Посмотри на этого бледнолицего чудака с видом артиста рядом с ним. Он резчик по дереву. Они зовут его Глобсток. Он сказал мне, что его ремесло резчика, наверное, пригодится, когда нам придется мастерить себе лодки на озере Беннет. А там третий, вон, посмотри, тот маленький, высунувшийся вперед.