Аргонавты Вселенной (с иллюстрациями)
Шрифт:
Тогда Сокол забыл об отвращении, которое внушал ему огромный паук. Выкрикивая что-то несвязное, он бросился на чудовище, замахиваясь киркой. Паук остановился. Кривые лапы протянулись снова к геологу, пытаясь ухватить его. Клювоподобная пасть лязгнула, на ее краях появились тусклые желтоватые сгустки.
«Должно быть, яд», — успел подумать Сокол.
Что было силы он ударил паука киркой. И в то же мгновение почувствовал, как кривые передние лапы чудовища ухватили с обеих сторон его тело и потянули к себе. Сокол попытался выдернуть кирку, чтобы ударить еще раз. Но она глубоко вошла в
Сокол ощутил, как его ноги оторвались от земли. Он повис в воздухе, зажатый лапами чудища. И все же он, не выпуская рукоятки кирки, старался высвободить ее. Перед глазами Вадима, отделенный от них только прозрачным стеклом шлема, мелькнул острый клюв. Пауку удалось подтянуть геолога к пасти. Клювы раскрылись еще шире и охватили шлем. Послышался скрежет. Острые края клювов скользили по ровной, гладкой поверхности толстого стекла.
— Только бы выдержало стекло, только бы выдержало!..шептали побелевшие губы Сокола.
Скрежет усилился: паук старался разгрызть шлем. Желтые струйки густой жидкости потекли по стеклу: вероятно, это и в самом деле был яд, который выпускали из клюва ядовитые железы чудища.
Теперь Вадим оказался в еще худшем положении: загрязненное стекло шлема мешало ему видеть. Но он по-прежнему пытался вытащить кирку, напрягая все свои силы.
И вдруг скрежет прекратился. Вадим услышал, как треснула ткань скафандра, что-то укололо его в бок, и в ноздри Сокола ударил отвратительный смрад — такой резкий, что от него начали слезиться глаза.
«Разорвались трубки кислородного аппарата»! — с отчаянием решил Сокол и еще раз яростно дернул рукоятку кирки. Наконец-то она поддалась. Еще одно усилие — и кирка высвободилась. Тогда, изгибаясь в крепких лапах паука, Сокол начал наносить киркой удары — куда придется, почти ничего не видя перед собой и только замечая, что всякий раз кирка впивалась в тело чудовища. Сколько ударов он нанес — Сокол не помнил. Но вот лапы паука ослабели, и Сокол почувствовал, что он падает…
Геолог сидел на земле, протирая стекло шлема рукой в перчатке, и блестящими от радости глазами смотрел, как паук, припадая на кривые лапы, медленно уползает в сторону.
А Николай Петрович? Что с ним?!.. Эта мысль заставила Сокола вскочить на ноги. И тотчас же он почувствовал острую боль в боку.
Рындин лежал около скалы. Он не шевелился. Синие губы его безжизненно приоткрылись, грудь не подымалась. Он был или без сознания или…
Пересиливая режущую боль, Вадим обхватил Рындина поперек туловища, поднял его и едва не упал: словно раскаленное железо врезалось ему в бок. Но Сокол, превозмогая боль, втащил тело Рындина по лесенке к люку, открыл его и тяжело свалился вместе со своей ношей внутрь шлюзовой камеры.
Подняться у него уже не было сил. Он дотянулся до кнопки внутренней двери, которая вела в центральную каюту. Последним отчаянным усилием Вадим вполз в каюту и втянул за собой тело Николая Петровича.
Дверь с мягким шумом автоматически закрылась за ними.
Дрожащими руками Сокол откинул с головы шлем и наклонился над лежавшим на полу Рындиным.
В неподвижном теле Николая Петровича нельзя было заметить ни малейшего признака жизни. Он не дышал. Полуоткрытые, затуманившиеся глаза на посиневшем и сразу осунувшемся лице безразлично смотрели в потолок.
— Николай Петрович!.. Николай Петрович!.. — тормоша Рындина, в отчаянии звал Сокол.
Рындин неподвижно лежал на полу, не отвечая Вадиму Соколу ни жестом, ни словом, ни дыханием…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ,
Галя ясно чувствовала, как в ее левый висок торопливо стучал маленький острый молоточек: тук… тук… тук… Девушка знала: вот еще секунда — и конец. Грозное рычание и поднятая лапа с широкими зубцами… неужели это — последнее, что ей приходится услышать и увидеть в жизни?
Сколько может вспомнить за считанные доли секунды человек, когда над ним нависла страшная, неотвратимая опасность, когда, кажется, пришел конец всему?
Дом… школа… институт… лекции Вадима Сергеевича… все-таки, наверно, он любит ее, милый Вадим Сергеевич, хотя за все время путешествия он не сказал ей об этом ни одного слова…
Всего несколько мгновений — и столько воспоминаний, мыслей о прошедшем, дорогом, близком! Оно ушло навсегда, это безвозвратное милое прошлое, потонуло в страшном реве разъяренного чудовища.
И вдруг сквозь этот рев прорезался сухой треск. Что это, выстрел? Нет, не может быть, откуда?
Но вслед за. тем уже совсем близко, чуть не над самой головой девушки, прозвучал второй выстрел, более громкий, раскатистый, похожий на взрыв. И страшное животное, оборвав рев, оглушительно взвыло.
— Помощь? Откуда?
Галя порывисто подняла голову, но тотчас снова опустила ее, услышав твердый, настойчивый голос Ван Луна:
— Девушка, лежать, не шевелиться! Никаких движений, прошу. Не мешайте мне!
Ван Лун стоял на выступе скалы, свисавшей с верхней части пещеры неподалеку от отверстия подземного хода. В его руке была автоматическая винтовка, из дула которой тянулась тоненькая струйка дыма, заметная в луче нагрудного прожектора, прорезывавшем полумрак пещеры. Ван Лун всматривался в то, что освещал на дне пещеры его прожектор.
Огромное чудовище, которое уже занесло над Галей широкую зубчатую лапу, теперь отчаянно размахивало ею в воздухе. Меткий выстрел Ван Луна, в долю секунды успевшего прицелиться и нажать спуск, раздробил эту лапу. Разрывная пуля его винтовки показала, на что способны эти маленькие снаряды. Твердый панцырь лапы лопнул, как яичная скорлупа, мясо в месте разрыва разлетелось на куски — и лапа держалась только на уцелевших сухожилиях. Животное уже не ревело, а дико выло, медленно и неуклюже оборачиваясь назад. Оно тупо соображало: вот только что опасный враг лежал перед ним, он был обречен — и вдруг страшные звуки раздаются с другой стороны. Чудовище озиралось, отыскивая второго противника. Длинные его усы прощупывали воздух. Животное забыло о Гале. Оно увидело яркий луч прожектора. Именно этого и хотел Ван Лун.