Архипелаг Исчезающих островов(изд.1952)

Платов Леонид Дмитриевич

— Четверть часа, не меньше, — ответил я.

У меня было тревожно на душе. А вдруг опреснитель не подействует? Впервые его применяли в таких грандиозных масштабах.

Федосеич широкими шагами расхаживал по мостику, то и дело поглядывая на сигнальщиков, сидевших в “вороньем гнезде” на грот-мачте. Сабиров, пристроившись рядом со штурвальным, нервно зевал.

Андрей бросил на меня украдкой тревожный взгляд. И он тоже нервничал, бедняга, даже он!..

Пятнадцатая минута была на исходе.

Союшкин суетливо перебежал

со своим биноклем к другому борту. Сабиров вытащил носовой платок, чтобы отереть разгоряченное, потное лицо, хотя в воздухе было по-прежнему холодно, но не успел сделать этого и застыл с платком в руке, засмотревшись на льды впереди.

— Разводье курсом норд! — крикнул сигнальщик сверху.

Да, по курсу корабля появились разводья. Опреснитель действовал! Восточно-Сибирское море сбрасывало с себя оковы зимы.

На наших глазах происходила удивительная перемена. Пловучие льды теряли свой голубовато-белый оттенок, темнели, желтели. Среди торосов появились снежницы.

— Командуйте — полный вперед, — сказал Андрей Федосеичу и, обернувшись ко мне: — Второй залп опреснителями, Алексей Петрович!

На пути “Пятилетки” появилась узкая полынья. Льдины неохотно расступались перед кораблем. Теплая вода, поднявшись вверх, подтачивала их, лишала силы. В разводьях дымилась вода. Клочья тумана, густея с каждой минутой, носились надо льдом.

В августе в Арктике лед тает. Но этот процесс очень медленный и вялый. Его надо было подхлестнуть. Мы и сделали это своими опреснителями.

Конечно, чудесное преображение полярной природы совершалось в ограниченном районе. А нам больше и не надо было. Важно было проторить дорожку во льдах — не расплавлять их до конца, а только размягчить до такой степени, чтобы с ними мог совладать ледокол.

Через полчаса температура воздуха поднялась до плюс одного градуса и стал моросить дождь. Тучи закрыли горизонт. Все на мостике поспешили надеть клеенчатые плащи.

Да, это была весна! По календарю был август, но по всем признакам это была полярная весна. Мы принесли с собой весну в Арктику!

Как упоительно звучал в ушах шорох раздвигаемого льда! Лед уже не грохотал, не громыхал зловеще, а только покорно шуршал.

Корабль с легкостью продвигался вперед. Сопротивление врага было сломлено.

— Какая скорость? — спросил Андрей Сабирова. Тот сверился с показаниями лага:

— Шесть узлов 26 .

— Каково, товарищи?

— Лучше и быть не может!

Однако не прошло и десяти минут, как Арктика ринулась в контратаку.

26

Шесть узлов — шесть миль в час.

Мы ощутили это по содроганиям палубы под ногами. Все труднее давалось ледоколу продвижение вперед. С разгону он

бросался на лед, давил, мял его, отходил назад, беря новый разгон, и все же рывки становились все короче и короче. Резко упала скорость.

— Идем два узла, — доложил Сабиров Андрею. Тот молча вглядывался в лед.

Действие опреснителей кончилось. Слой теплой воды, приподнятый на короткий срок, снова опустился вниз. Льды окрепли, придвинулись к кораблю. Опять сверкнуло над нами белесое, “ледяное” небо.

— Ну же, “Пятилеточка”! — услышал я жалостное бормотанье. — Нажми, милая! Нажми! Еще разок, еще! Расстарайся, пожалуйста!..

Я оглянулся.

Сабиров, стоявший рядом, побагровел и закашлялся. Это он бормотал, в самозабвении обращаясь к родному кораблю, как к человеку.

— Третий залп, Алексей Петрович, — сказал Андрей не оборачиваясь. Брови его были упрямо сдвинуты.

Теперь Федосеич не мешкал. Он сразу же двинул корабль на льды, спеша использовать драгоценное время прогрева, с боем отвоевывая каждый метр пути.

Васечка Синицкий доложил Андрею, что в районе микроклимата возник местный циклоп. Ветры помогали нам. Вихрь растаскивал льдины в разные стороны, расширял искусственную, созданную нами полынью.

— Над Землей Ветлугина обычно зона антициклонов, — сказал Андрей. — Льды грудятся туда, концентрическими кольцами окружают землю. Надеюсь, что циклон поможет взломать этот ледяной пояс.

По его приказанию, я дал четвертый залп, почти непосредственно за третьим, чтобы “подбросить дровец в циклон”, как пошутил Васечка.

Плохо было то, что навалило туман. Федосеич включил прожекторы, усилил наблюдение, отправил на бак впередсмотрящих. Видно было на расстоянии не более кабельтова 27 .

У аппарата с опреснителями остался Вяхирев. Меня Андрей отправил в рубку к эхолоту.

Зигзаг эхолота был пока что удручающе однообразным. Линия бежала но квадратикам кальки, чуть, заметно изгибаясь.

В штурманской рубке было тихо. Только часы мерно тикали да шелестела бумага. Все было так знакомо, так буднично, словно бы мы и не находились уже внутри “белого пятна”. Вошли, прорвались!..

27

Кабельтов — 185 метров.

На пороге появился Андрей:

— Ну как, Леша?

— Без перемен. Глубины неизменны…

Глаза у Андрея были очень красные, воспаленные. Он не говорил таких слов, как “крепись”, “мужайся”. Просто молча стоял над вращающимся валиком эхолота и смотрел на меня. Слова? К чему были слова? Мы как бы мысленно обменялись рукопожатием.

— Продрог? — спросил я.

— Нет. Просто так… Пришел перекинуться словечком.

— Как жаль, что туман! — сказал я.