Архив
Шрифт:
— Они не предлагают срезать у директора зарплату и раскидать между собой, — помог Колесников.
— Вот именно, — кивнул Шелкопрядов. — Уверяю вас, Евгений Федорович, у нас в управлении хватило чувства юмора, чтобы в достаточной степени оценить эту шутку.
Конечно, это была шутка, которой Колесников завершил свое письмо. И шутку подсказал Брусницын, чтобы привлечь к письму внимание угрюмых чинов из управления. Ибо узреют в этом покушение на собственное благополучие и оклады.
На мгновение перед взором Колесникова вынырнул бесенок. Из подстаканника, ручку которого теребил Шелкопрядов.
Колесников через плечо взглянул в насупленное лицо Мирошука и, неловко поерзав, попытался сдвинуть стул таким образом, чтобы его поза не оскорбляла директора. Эту перемену заметил Шелкопрядов, но, будучи человеком, впервые встретившим Колесникова, объяснил это благоразумной осторожностью, а никак не проявлением доброй наивности.
— Знаете, — негромко проговорил Колесников. — Мне действительно очень трудно жить на такие деньги, очень трудно. Иногда просто не на что купить хлеб, как я ни экономлю. Я подумал, что письмо привлечет внимание к людям, таким как я. Ведь я не один в архиве. Женщинам, наверно, еще труднее, у которых дети.
Колесников умолк. Шелкопрядов почувствовал слабину в поначалу дерзком поведении молодого человека. На переносице управленца вздулись розовые бугорки, словно пантовые шишки у оленя.
— В своем письме вы пишете, что у заведующей отделом хранения Тимофеевой наступил пенсионный возраст. И вы…
— Да. Я считаю… Извините меня… я считаю, что я, как никто в отделе, подхожу на должность заведующего отделом хранения. Что касается Софьи Кондратьевны… она человек обеспеченный.
— А вы не принимаете в расчет, что Тимофеева, можно сказать, родилась в этом архиве? Ей оказаться вне архива…
— Считаю, конечно, — перебил Колесников. — Лично мне без архива хоть в петлю. Но Софья Кондратьев-на может остаться в архиве, в том же отделе, выполнять привычную работу. Я ее бы ничем не ограничивал.
— Вот как?! — воскликнул Мирошук. — Ну-ну… Молодцом!
Шелкопрядов поднял палец, усмиряя пыл директора, он и на Гальперина посмотрел строго, но тот хранил безучастный вид, созерцая свои ботинки.
— Кажется, я не сказал ничего дурного, — Колесников, свернув шею, разглядывал директора, который нервно маячил у дальней стены.
— В общем-то, конечно, — согласился Шелкопрядов. — Ничего дурного… Интересно, как отреагирует Софья Кондратьевна на ваше письмо?
— Вначале расстроится, потом, думаю, согласится со мной, — спокойно прервал Колесников.
— В своем письме вы коснулись не только Софьи Кондратьевны. По-вашему, многие не на своем месте.
— Я не писал, что Софья Кондратьевна не на своем месте, — дернулся Колесников. — Наоборот. Она опытный специалист…
— К примеру, Чемоданова, — произнес порученец забавную фамилию.
— А что Чемоданова? — встрепенулся Колесников.
— Тоже… что-то такое…
— Ничего подобного! — воспротивился Колесников. — Как раз Чемоданова… у нее такое же аховое положение, что и у меня. Она вполне может стать начальником отдела использования, вместо Шереметьевой. И это было бы справедливо. А почему-то назначили Шереметьеву. Более того, Шереметьева совмещает и должность заведующей читальным залом.
— На полставки, — заметил Мирошук.
— Вот, — подхватил Колесников. — А у нее муж военный. Майор.
— Вижу, вы всерьез изучили досье своих товарищей, — не удержался Шелкопрядов.
— А меня куда вы рекомендуете деть?! — почти расположительно спросил Мирошук и улыбнулся. — На вахту? Во вневедомственную охрану?
Теперь неугомонный бесенок оказался в пепельница которую почему-то подобрал со стола Мирошук. Бесенок смотрел на Колесникова удивленным взором и покачивал укоризненно остроконечной башкой. Колесников не выдержал искушения:
— Как можно?! — воскликнул он с комическим ужасом. — В охрану? Ведь у них же оружие!
— Вот оно что?! — засмеялся Мирошук и подмигнул Шелкопрядову. — Мне доверили руководство архивом, огромными ценностями. А вы отказываете доверить оружие, да?
— Да, — кротко кивнул Колесников. — И я об этом написал в своем письме.
Со стороны Гальперина раздался звук, похожий на сдавленный смех. Придерживая полы пиджака, Гальперин заворочался и стал тяжело и шумно извлекать себя из глубокого дивана. С первой попытки не получилось, и Гальперин покорился. Он остался на месте, с интересом наклонив крупную голову в сторону Колесникова. Казалось, он только сейчас обратил внимание на присутствие архивиста… Мирошук ходил по кабинету мелкими суетными шажками, бросая никому не адресованные рваные фразы:
— Все время на работе… Приступили к ремонту лестниц и общественных служб. Завез краску, мел… Выставка по рабочему движению получила грамоту обкома… Василий Михайлович лично одобрили… Это ж надо, мальчишка… Только о работе, о работе… Оказывается, коту под хвост… На всех у него досье… Все плохие, он один хороший…
– Успокойтесь, Захар Савельевич, — урезонил Шелкопрядов. — Архив на хорошем счету.
— И будет на хорошем счету, — Мирошук резко остановился, словно выключил мотор, улыбнулся. — Евгений Федорович, дорогой. Ну что вы так? Сразу письмо, сразу жалобы.
— Почему сразу? — принял Колесников дружеский тон директора. — Я был у вас. Просил, объяснял. Писал заявления, вы помните? Вы сказали, что нет возможности пересмотреть оклады.
— Их и сейчас нет, — прервал Мирошук. — Но если быть честным до конца… Что я вам предложил, а? Вспомните.
Колесников замялся, пытаясь вспомнить последнюю беседу с директором, прошло почти полгода.
— Я вам сказал, уважаемый Евгений Федорович, ваш вопрос целиком в компетенции заведующей отделом Софьи Кондратьевны Тимофеевой. В отделе есть свободные вакансии. Пусть Тимофеева и решает, что ей выгодней, — набрать дополнительных сотрудников или разделить свободные деньги между теми, кто уже работает. Если, разумеется, это не скажется на отдаче. Верно?