Архивариус

Мирецкий Игорь

– Ингви, ты что здесь делаешь? – недоверчиво разглядывает меня с ног до головы офицер из нашего участка.

Остальные девять тоже пялятся, разинув рот.

– Шеф попросил быть здесь, – вру я, даже не моргнув. – Лишняя рука вам не помешает. А где Радислав?

– Выйдет с минуты на минуту, – отвечает он, кажется, поверив. – Вместе со своей сожительницей. Ты с ней вроде бы уже знаком. Она записалась встречать его там, во внутреннем саду Архив-Службы.

Отлично.

– Ой, что это?! – кричу я, показывая пальцем на дверь у них за спиной. – Что это?!!

И

как только они все оборачиваются, достаю парализатор и укладываю их один за другим выстрелами в спину.

Простите, братцы. Так надо.

ГЛАВА 8

– С другой стороны, – попытался сам себя подбодрить Ингви, – через минуту меня могут встретить мои внуки и правнуки.

– Тоже неплохой вариант, – согласился Голос. – А теперь вставай. Пора.

Ингви поднялся со скамейки. От волнения у него тряслись ноги.

– Видишь ту калитку? Посреди дощатого забора. Иди к ней и открывай.

Ингви медленно, стараясь еще хоть немного потянуть время, поплелся туда.

– Удачи тебе, – сказал Голос ему в спину.

Пересохшими губами Ингви пробормотал что-то вроде «спасибо, и тебе того же» и влажной рукой взялся за ручку калитки.

Вздохнув, он потянул дверцу на себя.

Мирослава, стоящая перед ним, выглядела точь-в-точь такой, какой он видел ее в последний раз. Тот же синий сарафан, та же толстая коса до пояса, те же босые ноги...

* * *

Спустя полчаса он уже знал с ее слов всё, что так долго не давало ему покоя.

Однажды теплым июньским вечером в их корчму пришел странник. Вместо того, чтобы заказать себе ужин, он первым делом поинтересовался, не ее ли зовут Мирославой. По акценту было сразу понятно, что перед ней стоит кто-то из южных славян. Мирославу переполнило предчувствие беды. Дождавшись подтверждающего ответа, странник молча достал из кармана и положил перед ней на прилавок тот самый амулет, который она ровно год назад дала в дорогу своему возлюбленному.

– Меня зовут Филипп, – тихо сказал странник. – Ингви был мне другом.

Взяв амулет, Мирослава прижала его к сердцу, и рыданье сдавило ей грудь...

Как рассказал ей позднее Филипп, он и восемь других паломников, с благоговейным трепетом изучив пещеры Иоанна Крестителя и Илии Пророка, вернулись к тому месту Иордана, где оставили Ингви, и обнаружили на берегу его бездыханное тело с торчащей из шеи стрелой. Деньги убитого были не тронуты, осел по-прежнему стоял привязанным неподалеку. Водрузив тело на животное, они двинулись к расположенному поблизости Иерихону и похоронили Ингви среди небольшой рощи на полпути между местом крещения Иисуса и этим древним городом. Крест над могилой смастерили из двух толстых веток, связав их тонкими прутьями.

Весь следующий месяц Филипп, по его словам, путешествовал по всей Святой Земле – от Мертвого моря на юге до Галилейского моря на севере. Затем, вернувшись в Константинополь, он после долгих размышлений и молитв решил немного повременить с уходом в монастырь

на Афоне. Сначала, в этом он был почему-то твердо уверен, ему необходимо отправиться в Новгород и известить обо всем Мирославу...

– Это тоже тебе, – протянул ей Филипп не очень большой, но тяжелый мешок, завязанный сверху. – Я не знал, что мне еще с этим делать.

Развязав веревочку, Мирослава увидела, что невзрачный с виду мешок набит серебром и золотом.

Как пояснил изумленной Мирославе странник, это богатство Ингви некогда получил от своего датского вождя за то, что спас ему жизнь во время битвы. Путешествуя, Ингви обычно носил мешок с собой, но если знал, что вскоре вернется к какому-то месту, то во избежание ненужного риска зарывал клад в землю, а с собой брал лишь небольшую часть. Полностью доверяя Филиппу, он прямо при нем спрятал деньги перед их путешествием из Иерусалима на Иордан.

– Я не взял отсюда ни гроша, – гордо сказал Филипп. – Очень скоро, когда я уйду в монастырь, деньги мне вообще не понадобятся. Думаю, Ингви обрадовался бы, узнав, что я отдаю их тебе.

Мысль о монастыре потрясла Мирославу. Не будучи особо набожной, в отличие от своего возлюбленного, она никогда раньше не задумывалась о том, что кто-то выбирает себе такую жизнь. Но сейчас, непонятно каким образом, мысль о монастыре завладела ею. Филипп, сидящий перед ней, являлся ее физическим воплощением. Вот только не появилось еще на Руси женских монастырей...

За ту неделю, что Филипп гостевал у них в корчме, Мирослава, в тайне от родителей и как бы невзначай, выведывала у него всё, что он знает о монастырях и монастырской жизни.

Рассказывал Филипп много и охотно. Отец его, и Филипп не считал нужным этого скрывать, служит «великим сакелларием» при самом Патриархе Константинополя. В ведении такого церковного чиновника, пояснил он, находятся абсолютно все монастыри Византии. Да, без такого блата – улыбнулся обычно хмурый Филипп – оставалось бы только мечтать о монашеской обители на Святой горе Афон... Есть в Константинополе, продолжал он, и женский монастырь, называется «Одигон».

– Твой отец сможет меня туда устроить? – оборвала Мирослава, смотря ему прямо в глаза.

Филипп, по-видимому, понял, что сболтнул лишнего. Но было уже слишком поздно. Мирослава была одержима идеей. Ко всему прочему, Филиппа не покидало чувство вины перед ней за смерть Ингви. Ведь это он, а не кто-то другой, уговорил Ингви отказаться от немедленного возвращения к ней сразу после выполнения обета. Зачем он только потащил его за собой на Иордан? Как мог оставить там одного?

Подготовка побега не заняла у Мирославы много времени. Тихо выбравшись из дома посреди ночи, она встретилась с Филиппом в заранее условленном месте, и, сев на дожидавшуюся их лодку с гребцами, они отправились в путь. Мешок с сокровищем был оставлен на кровати Мирославы и сопровожден берестяной запиской. Проснувшись поутру, родители сразу поняли бы, что теперь им обеспечена безбедная старость и нет больше никакой надобности гнуть спину в корчме. А себя Мирослава просила не искать.