Архивы Дрездена: Маленькое одолжение. Продажная шкура
Шрифт:
Гард смотрела на меня с лицом, непроницаемым, как у игрока в покер.
– И да, кстати, – добавил я. – Дайте мне еще образцы Марконе. Если я подберусь достаточно близко, это поможет мне отыскать его.
– Мой работодатель хранит их, соблюдая строжайшие меры безопасности. Он единственный, кто имеет к ним доступ.
Я фыркнул:
– Тогда дайте мне образцы из второго комплекта.
– Второго комплекта?
– Того, который храните вы. Того, о котором не знает Марконе.
Гард отбросила со щеки прядь волос соломенного цвета.
– С чего вы взяли, что у меня есть такие образцы?
Я блеснул зубами.
– Вы
Взгляд ее на мгновение скользнул к двери, потом вернулся ко мне.
– Давайте представим на минуту, что у меня есть такое собрание, – сказала она. – С какой стати я поделилась бы им с вами? Вы отрицательно относитесь к бизнесу моего нанимателя и можете нанести ему катастрофический ущерб, окажись такие образцы в вашем распоряжении.
– Господи, ну и чувствительны же вы – с учетом того, какой катастрофический ущерб причиняет его бизнес ежедневно тысячам людей.
– Я всего лишь защищаю интересы моего нанимателя. – Она блеснула зубами в ответной улыбке. – Почти как если бы я была наемником.
Я вздохнул и скрестил руки на груди:
– А если я возьму только образцы Торелли и Марконе?
– Значит, вы все еще сможете использовать это против Марконе в будущем.
– Если бы я хотел навредить Марконе, – возразил я, – мне всего-то достаточно было бы сидеть с упаковкой пива и пакетом крендельков и не мешать ему извиваться.
– Возможно, – признала Гард. – Поклянитесь мне, что вы не используете никаких других образцов, кроме Торелли и Марконе, что вы не используете их для причинения какого-либо вреда и что вернете их мне по первому требованию. Поклянитесь своей силой.
В сверхъестественном мире клятвы играют роль своего рода валюты. Они связывают человека не только теоретически, но и во многих других смыслах. Каждое нарушение обещания вызывает всплеск духовных энергий. Таким сверхъестественным созданиям, как сидхе, нарушенное обещание способно причинить чудовищную боль. Когда обещание нарушает чародей, тем более если он клялся своей силой, результат обратной реакции выглядит иначе: его магические способности уменьшаются. Не то чтобы эффект получается критическим – но стоит вам нарушить достаточно обещаний, и рано или поздно у вас не останется ничего.
С учетом того, насколько опасным сделался мир для чародеев за последние несколько лет, любой из нас был бы просто безумцем, рискуя своими способностями, а следовательно, и возможностью себя защитить. Даже малой их толикой.
Я расправил плечи и кивнул:
– Клянусь своей силой, что я буду соблюдать эти ограничения.
Гард прищурилась, слушая меня, и коротко кивнула. Потом сунула руку в карман – осторожно, чтобы не потревожить рану – и достала маленький серебряный ключ. Она протянула ключ мне.
– Юнион-стейшн, камера двести четырнадцать. Все промаркировано.
Я протянул руку за ключом, но пальцы ее сжались на секунду.
– Не дайте ничему, что вам дорого, стоять прямо перед ячейкой, когда вы ее откроете.
Я выгнул бровь и взял ключ:
– Ясно. Спасибо.
Она чуть натянуто улыбнулась мне:
– Не тратьте времени. Поезжайте.
Я нахмурился:
– Вы так переживаете за своего босса?
– Ни в коем случае, – ответила Гард, закрывая глаза и устало сползая на раскладушку. – Я просто не хочу оказаться поблизости в следующий раз, когда кто-нибудь явится вас убивать.
Глава 22
Машина Мёрфи выглядела так, словно побывала в зоне боевых действий, и на снегу под ней темнели разноцветные потеки. В результате мы поехали на пикапе Майкла. Я сидел в кабине с Майклом, а Мыш разместился в кузове. Да, знаю, это небезопасно, но реальность была такова: двое мужчин нашего калибра и собака размером с Мыша просто-напросто не помещаются в кабине фордовского пикапа. А если бы и поместились, для кислорода бы там просто не осталось места.
Мыша, похоже, холод совершенно не беспокоил. Всю дорогу до Юнион-стейшн он провел, выставив морду сбоку от кабины и счастливо высунув язык. Впрочем, встречный ветер не отличался особой силой: в плохую погоду Майкл водит машину очень осторожно.
После того как мы в третий или четвертый раз миновали машину, выехавшую на тротуар или уткнувшуюся в кювет, я перестал давить ногой на воображаемую педаль газа и понукать Майкла про себя, чтобы тот поспешил. Идти до Юнион-стейшн пешком чертовски дольше, чем ехать с более чем уместной осторожностью.
Всю дорогу мы молчали. Поймите меня правильно: Майкл вовсе не трепло. Просто обычно у него всегда находится что сказать. Он приглашает меня сходить с ним в церковь (чего я не делаю, если только кто-то или что-то за нами не гонится) или, как и положено гордому отцу семейства, рассказывает о проделках кого-нибудь из его детей. Мы обсуждаем Моллины успехи, погоду, спорт или еще чего-нибудь.
Только не в тот раз.
Может, он просто сосредоточен на дороге, убеждал я себя.
Да. Наверное, так оно и было. Очевидно, это молчание не могло иметь никакого отношения к тому, что некий чародей слишком часто открывает свой поганый рот.
Въезд на вокзальную стоянку перегораживала снежная баррикада, оставленная только что проехавшей снегоуборочной машиной, но Майкл просто добавил немного скорости, и «форд», пусть и по инерции, прорвался через этот барьер.
Фонари на стоянке не горели, а поскольку окна первого этажа оказались сплошь завалены сугробами, света внутрь почти не проникало. Многоэтажные стоянки выглядят угрожающе, даже когда вы можете их рассмотреть. Однако когда в них царит абсолютный мрак, они кажутся даже еще более угрожающими – за исключением небольших участков, выхваченных из темноты светом фар.
– Что ж, – заметил я, – по крайней мере, свободных мест здесь полно.
– Кому охота путешествовать в такую погоду? – хмыкнул Майкл.
Он зарулил на ближайшее к нам свободное место, и пикап резко остановился. Майкл покинул кабину, вынул из нее большую спортивную сумку, в которой носит Амораккиус на людях, и закинул ремень на плечо. Я вышел, и Мыш тоже спрыгнул на землю из кузова. Пикап скрипнул и покачнулся на рессорах, освободившись от веса моего большого пса. Щелкнув карабином, я пристегнул поводок к ошейнику, а потом повязал ему на шею штуку вроде передника, на которой написано, что он собака-поводырь. Конечно, это ложь на голубом глазу, зато ходить так в общественных местах гораздо проще.