Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Но когда-то у тебя была ведь настоящая семья.
Она вздохнула и отвернулась к окну.
— Ну да. Только очень давно.
— Я помню отца. Немного. А так рос сиротой.
Она поморщилась.
— Dio, Гарри! — Ее пальцы сжали мне локоть. — У тебя что, вообще никого не было?
— И уж если я нашел кого-то, — продолжал я перехваченным — так сдавило горло — голосом, — я пойду на все, чтобы защитить его. На все.
Так и продолжая глядеть в окно, Анастасия вдруг зашипела — похоже, от злости.
— Маргарет. Чертова эгоистичная сучка.
Я удивленно покосился на нее. Это едва не стоило нам жизни, потому что обгонявшая машина подрезала нас, и я еле успел затормозить.
— Ты… ты была знакома с моей матерью?
— Все Стражи знали ее, — негромко ответила Анастасия.
— Она что, тоже работала Стражем?
Анастасия, помедлив, покачала головой.
— Она считалась угрозой Законам Магии.
— Что это значит?
— Это значит, она сознательно балансировала на грани нарушения Законов — так близко, как только могла. При каждом удобном случае. Всего через год после того, как ее приняли в Совет, она развернула агитацию за внесение изменений в Законы.
На некоторое время я сосредоточился на дороге. До сих пор никто из Совета не говорил мне столько о той загадочной женщине, что подарила мне жизнь. Руки как-то разом вспотели, сердце колотилось быстрее, чем полагалось бы.
— Каких изменений?
— Ее бесило то, что в Законах нет ни слова о добре и зле. Она возмущалась тем, как чародеи используют свои способности, чтобы выманивать у людей деньги, унижать смертных и манипулировать ими. И больше всего тем, что основная цель Законов, по ее словам, — не мешать таким чародеям и не запрещать другим следовать их примеру. Она хотела дополнить Законы понятием справедливости, одновременно ограничив отдельные сферы применения магии.
Я нахмурился:
— Надо же, монстр какой.
Она медленно выдохнула.
— Только представь себе, что получилось бы, если бы она добилась своего.
— Я не подвергался бы на протяжении долгих лет незаслуженным преследованиям Стражей?
Губы ее сжались в жесткую линию.
— Стоило бы такому понятию как «справедливость» найти отображение в своде наших Законов, как Совет неминуемо оказался бы втянутым в события, происходящие во внешнем мире.
— Ужас какой, — хмыкнул я. — Горстка чародеев, пытающихся насаждать в мире добро… что может быть страшнее?
— Смотря какое добро, Гарри, — вполголоса заметила Анастасия. — Нет таких, чтобы считали себя законченными мерзавцами, а свои действия преступными. Многие из самых жестоких тиранов в истории руководствовались благими намерениями или предпринимали действия, которые сами считали «жесткими, но оправданными». Каждый из нас сам себе представляется героем.
— Угу. Трудно, например, определить, кто был доброй, а кто злой стороной во Второй мировой.
Она закатила глаза.
— Ты, Гарри, учился по истории, написанной победителями. Я-то сама пережила это, так что могу сказать тебе: в те дни все было далеко не так однозначно. Да, говорят о зверствах в нацистской Германии. Однако на каждый реальный случай приходится пять или шесть выдуманных. И как, скажи, распознать, где правда, где пропаганда, а где голый вымысел и мифы тех, на кого напала Германия?
— Но, может, задача стала бы проще, найдись там два или три чародея, чтобы помочь? — предположил я.
Она искоса посмотрела на меня.
— Тогда, следуя твоей логике, Совету стоило бы уничтожить и Соединенные Штаты.
— Чего?
— У твоего правительства тоже руки в крови, — невозмутимо пояснила она. — Если ты, конечно, не считаешь индейцев, у которых отняли эти земли, злодеями, заслужившими такое обхождение.
Я нахмурился:
— Что-то мы далеко ушли от обсуждения моей матери.
— Да. И нет. То, что она предлагала, неминуемо вовлекло бы Совет в конфликты смертных. И, следовательно, в политику смертных. Признайся честно: если бы Совет прямо вот сейчас объявил войну Америке за ее былые преступления и нынешний идиотизм, ты бы подчинился приказу нападать?
— Блин, нет, конечно, — возмутился я. — Штаты, разумеется, далеки от идеала, но все же лучше того, чем довольствуется большинство людей. Ну, и здесь у меня гнездо, как-никак.
Она устало улыбнулась.
— Вот именно. И поскольку в Совет входят члены со всего мира, как бы и где бы мы ни действовали, почти наверняка найдутся обиженные тем, как обошлись с их родиной. — Она пожала плечами и тут же поморщилась от боли. — Я бы, например, возражала, если бы Совет выступил против любой из стран, где живут мои родственники. Пусть они меня, возможно, и не помнят, но поступить иначе было бы неправильно.
Некоторое время я обдумывал ее слова.
— Ты хочешь сказать, что Совету пришлось бы воевать с кем-то из своих?
— И сколько таких ситуаций потребовалось бы, прежде чем от Совета ничего не останется? — спросила она. — Войны и распри могут тянуться не одно поколение даже без участия кучки чародеев. А уж урегулирование этих конфликтов еще сильнее впутает нас в дела смертных.
— Ты имеешь в виду власть, — тихо произнес я. — Совет попытался бы заполучить политическую власть.
Она внимательно посмотрела на меня.
— Одна из причин, по которым я уважаю тебя больше, чем других твоих сверстников, — это твое пристрастие к истории. Именно так. И нет лучше способа обрести власть над другими, чем черная магия.
— Что полностью подпадает под Законы Магии.
Она кивнула.
— Поэтому Совет сам себя ограничивает. Любой чародей волен использовать свои способности так, как ему заблагорассудится — при условии, что он не нарушит при этом ни одного из Законов. Лишенный возможностей черной магии, даже самый злонамеренный тип может нанести обществу смертных лишь ограниченный ущерб. Сколько бы они ни причинили тебе неприятностей, Гарри, Законы Магии не имеют никакого отношения к справедливости. И Белый Совет тоже. Единственная их цель — ограничить возможность использования силы. — Она снова едва заметно улыбнулась. — Ну, и еще Совету удается иногда творить добро, защищая человечество от сверхъестественных опасностей.
— И тебе этого достаточно? — спросил я.
— Это далеко от идеала, — согласилась она. — И все же лучше того, что могло бы быть. И то, строительству чего я посвятила всю свою жизнь, тоже там.
— Туше, — вздохнул я.
— Спасибо.
Я погладил ее пальцы.
— Значит, ты считаешь мою мать недальновидной.
— Она была непростая женщина, — сказала Анастасия. — Гениальная, непредсказуемая, страстная, увлекающаяся, идеалистка, обаятельная, отвратительная, жесткая, беспечная, заносчивая — и да, недальновидная. Не говоря о множестве других качеств. Очень ее интересовала область серой магии, как она ее называла; она постоянно оспаривала запреты на опыты в этой области. — Она пожала плечами и снова скривилась. — Совет Старейшин поручил Стражам присматривать за ней. Что на поверку, черт подери, оказалось почти невозможным.