Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Я стараюсь удостовериться в том, что этого не произойдёт, — продолжил я. — Но из-за природы этой… проблемы… я не могу доверять никакой информации, полученной от людей, с которыми имею дело.
— Ах, — сказала она. — Ты хочешь, чтобы я вынесла суждение о моей сестре.
— Мне нужен кто-то, знающий Мэб, — пояснил я. — Тот, кто знает о пришедших в движение событиях. Кто-то, кто знал бы, если бы она… эээ… Изменилась.
— И что заставляет тебя думать, что я обладаю знаниями, которые ты ищешь?
— Потому что
я ВИДЕЛ вас во время подготовки к бою у каменного стола, несколько лет назад. Вы равны Мэб. Я видел вашу силу. Вы не получаете такую власть, как эта, без знаний.— Это правда.
— Я должен знать, — сказал я. — Мэб в здравом уме? Является ли она… всё ещё Мэб?
Титания изображала олицетворение статуи ещё долгое время. Потом она отвернулась и посмотрела в сторону озера.
— Я не знаю. — Она послала мне косой взгляд. — Я не говорила со своей сестрой с времен ещё до битвы при Гастингсе.
Это мало чем уступает тысячелетиям отчуждения. Ненормальность эпического масштаба. Настолько натянутые семейные отношения, до которых обычные люди просто не могут себя довести.
— Я собираюсь войти в семейный бизнес, — сказал я. — Потому что до смерти испугался того, что может случиться, если я этого не сделаю, и потому, что это необходимо сделать. Я понимаю, что вы с Мэб враги. Я понимаю, что если она скажет: «Чёрное», вы ответите: «Белое», и так во всём. Но мы все сейчас оказались в одной лодке. И мне нужна ваша помощь.
Титания склонила голову в другую сторону и сделала шаг ко мне. Я отступил назад, едва не выйдя из круга. Мне бы этого не хотелось. Не думаю, что круг сможет защищать меня долго, если она решит взяться за меня, но, пока он цел, это означает, что ей придётся потратить, по крайней мере, некоторое время, чтобы уничтожить его — время, за которое я могу напасть на неё. Это также означает, что если бы я захотел нанести первый удар, я был бы вынужден пожертвовать защитой круга, а также своим единственным преимуществом. Она посмотрела на мои ноги, потом снова выжидательно подняла взгляд.
— Э-Э, — сказал я. — Не согласитесь ли вы мне помочь?
Что-то промелькнуло на её лице, когда я это произнёс, выражение эмоций, которые я не мог определить. Может, они были не человеческими. Она резко обернулась и, казалось, только сейчас увидела, где находится.
— Я подумаю, — ответила она. Затем вновь повернулась ко мне, её взгляд стал пристальным:
— Почему ты пришёл именно сюда, чтобы призвать меня?
— Это птичий заповедник, — ответил я. — Уголок природы, предназначенный для сохранения жизни и красоты. И птицы кажутся мне символом лета. Они следуют за летом на юг, на зиму, а потом возвращаются. Я подумал, что это место может быть близко к Летним землям в Феерии. Что отсюда вам будет проще услышать меня.
Она медленно повернула голову, как бы прислушиваясь. Не было никаких звуков кроме постоянного, приглушённого белого шума тысяч хлопающих крыльев.
— Но этот заповедник является кое-чем ещё. Это место для… тайных встреч.
Я пожал плечами:
— Только вы и я. Я подумал, что если вы захотите убить меня, то лучше пусть это будет здесь, чтобы не причинить вреда кому-нибудь ещё.
Титания кивнула, выражение её лица стало задумчивым:
— Что ты думаешь о тех мужчинах, которые приходят сюда, чтобы встретиться друг с другом?
— Э-Э, — переспросил я, чувствуя себя сбитым с толку, — вы хотите знать, что я думаю о геях?
— Да.
— Они сюда ходят, чтобы затем переспать, ну и пусть ходят.
— В смысле?
— В том смысле, что меня это не касается, — ответил я. — Это не моё дело, что они делают. Я не пойду к ним в гостиную, чтобы заниматься любовью с женщинами. Они не станут приходить ко мне и делать то, что они делают с другими парнями, у меня дома.
— У тебя нет чувства, что они занимаются чем-то аморальным?
— Я понятия не имею, правильно ли это или неправильно, — сказал я. — Для меня это по крайней мере не имеет значения.
— И почему нет?
— Даже если действия здешних посетителей и считаются аморальными, то кто я такой, чтобы осуждать их, я не ангел. Курение саморазрушающе. Как и пьянство. Выходить из себя и орать на окружающих — это плохо. Врать — плохо. Обманывать — плохо. Воровать — плохо. Но люди занимаются этим всю свою жизнь. Так что, как только я выясню, как прожить жизнь совершенного человека, то переквалифицируюсь в лектора и буду учить других, как им жить.
— Странное отношение. Разве ты не «всего лишь человек»? Неужели ты не всегда будешь несовершенным?
— Теперь вы улавливаете смысл, — сказал я.
— Ты не рассматриваешь это, как грех?
Я пожал плечами:
— Я думаю, что это — жестокий мир. Я думаю, что трудно найти любовь. Я думаю, что мы все должны быть счастливы, когда кому-то удаётся найти её.
— Любовь, — сказала Титания. Она выделила это слово. — Это то, что здесь происходит?
— Вы про ребят, которые приходят сюда для анонимного секса? — Я вздохнул. — Не совсем. Думаю, это проявление небольшой печали. Я считаю, что когда секс в какой-то момент становится… гадко обезличенным, то это позор. И я не думаю, что это хорошо. Но это их боль, не моя.
— Почему это имеет значение?
Я внимательно посмотрел на Титанию. Затем ответил:
— Потому что люди должны быть свободными. И, пока то, что они хотят сделать, не вредит другим, они должны быть свободны делать это. Это очевидно.
— Разве? — спросила Титания. — Судя по состоянию смертного мира, это не так.
— Ага. У большинства людей нет этого, — сказал я. — Они запутались в понятиях хорошего и плохого. Или правого и левого. Но это ничего не значит, если люди не свободны.