Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
Мёрфи приоткрыла дверь на четверть и посмотрела на меня. Эта женщина никак не походила на главу чикагских охотников за монстрами. Ее ярко-голубые глаза казались усталыми, и под ними красовались темные круги. Роста в ней босиком пять футов с мелочью. Золотые волосы были наверху длиннее, чем сзади, и пряди их падали ей на глаза. Она вышла ко мне в махровом халате светло-персикового цвета, доходившем ей почти до пят.
В правой руке она держала автоматический пистолет, а с запястья свисал маленький крестик на цепочке. Она смотрела на меня.
— Привет, Мёрф, — сказал я по возможности спокойнее, косясь на пистолет с крестиком. — Извини, что так поздно. Мне нужна твоя помощь.
Мёрфи молча смотрела на меня почти минуту. Потом буркнула: «Подожди здесь», — закрыла дверь и вернулась через минуту, открыв ее на этот раз настежь. Так и не выпуская из руки пистолет, она сделала шаг назад от двери и остановилась, глядя на меня.
— Гм, — сказал я. — Мёрф, с тобой все в порядке?
Она кивнула.
— О'кей, — сказал я. — Я могу войти?
— Сейчас узнаем, — ответила она.
Тут до меня дошло. Мёрфи не собиралась приглашать меня. В темноте шастает много всяких чудищ, но они не могут переступить порог чьего-либо дома, если их не пригласят. Один такой едва не убил ее год назад, и добрался он до нее, спрятавшись под моим лицом. Стоит ли удивляться, что она не изъявляла при виде меня бурной радости.
— Мёрф, — сказал я. — Успокойся. Это я. Я не знаю такой твари, чтобы она пыталась изобразить меня в таком виде. Даже у самых гнусных адских демонов вкуса чуть больше.
Я перешагнул через порог. Что-то — какая-то невидимая, почти неосязаемая энергия сопротивлялась мне. Она чуть затормозила меня, и мне пришлось сделать усилие, чтобы прорваться сквозь эту невидимую завесу. Таким и положено быть порогу. Такое поле окружает каждый дом, не пуская внутрь незваные магические силы. Конечно, есть пороги сильнее, а есть слабее. У моей квартиры, скажем, порог так себе — но это ведь холостяцкая берлога, а те силы, что ответственны за эти дела, в арендуемых помещениях, тем более у одиночек, похоже, недостаточно организованы. Дом Мёрфи окружало сильное поле. Этот дом жил собственной жизнью, обладал биографией. Это был настоящий дом, а не просто место обитания.
Я переступил ее порог без приглашения, оставив при этом за дверью значительную часть своих сил. Мне пришлось бы здорово поднапрячься, чтобы сложить в доме даже самое простейшее заклинание. Я шагнул в прихожую и развел руки.
— Ну что, прошел я испытание?
Мёрфи не сказала ничего. Она подошла к столу в дальнем углу прихожей и убрала пистолет в лежавшую на нем кобуру.
Внутри дом Мёрфи оказался… как бы это сказать… аккуратным. В комнате преобладали мягкие желтые и зеленые тона. И оборочки. Оборочки украшали занавески, и покрывало дивана, и обшивку двух кресел, и скатерть кофейного столика, и вообще любую поверхность, на которую можно было положить или повесить клочок ткани. Все это производило впечатление старого, красивого и ухоженного. Готов поспорить, Мёрфина бабка сама шила всю эту красоту.
Вклад самой Мёрфи в убранство помещения ограничился набором для чистки огнестрельного оружия, стоявшим на столе рядом с автоматическим пистолетом в кобуре, а также деревянной панелью над камином, на которой висели друг под другом два самурайских меча, длинный и короткий. Вот это была та Мёрфи, которую я знал и любил. Оружие наготове и под рукой. Рядом с мечами висело несколько фотографий в рамках — должно быть, ее семья. Толстый фотоальбом в обложке из натуральной, судя по виду, кожи лежал открытый на столике рядом с аптечным пузырьком и графином. Графин со спиртным — джином? — был наполовину пуст. Стоявший рядом стакан — пуст совершенно.
Я покосился на нее — она устало опустилась на край дивана в своем не по размеру большом халате; лицо ее оставалось отрешенным. На меня она не смотрела. Мне сделалось не по себе. Мёрфи вела себя не как Мёрфи. Она редко упускала возможности потрепаться со мной. Такой молчаливой и отсутствующей я ее еще никогда не видел.
Черт, и это как раз тогда, когда мне нужна была быстрая, решительная помощь. Что-то случилось с Мёрфи, а у меня как на зло не хватало времени на игры в психоаналитиков, на попытки помочь ей. Я пришел за информацией, которую она могла для меня достать. Но не мог и не помочь ей справиться с тем, что довело ее до такого состояния — что бы это ни было. В одном я был уверен на все сто: мне не удастся добиться ни того, ни другого, если я не разговорю ее.
— Славный у тебя дом, Мёрф, — сказал я. — Я еще ни разу не бывал у тебя.
Она едва заметно дернула плечом. Я нахмурился.
— Знаешь, если тебе совсем уж в лом говорить, мы можем сыграть в шараду. Чур я первый загадываю, — я растопырил пальцы. Мёрфи продолжала молчать, так что я попробовал озвучить ее часть диалога. — Пять слов, — я подергал себя за мочку уха. — Звучит примерно как: «Что Такого с Тобой Стряслось?»
Она покачала головой и покосилась на фотоальбом.
Я наклонился и развернул альбом к себе. Он был раскрыт на странице со свадебными фотографиями. Невеста была, разумеется, Мёрфи: волосы пышнее и длиннее; судя по шее и запястьям, совсем еще подросток. Рядом с одетой в белое подвенечное платье Мёрфи стоял мужчина во фраке, лет на десять старше ее. На других снимках она совала ему в рот куски торта, пила шампанское, целовалась — ну, в общем, занималась обычными свадебными глупостями. Он нес ее на руках к машине, и лицо ее сияло счастьем и радостью.
— Первый муж? — спросил я.
Это пробилось-таки к ее сознанию. На секунду, но она подняла на меня взгляд. Потом кивнула.
— Ты здесь совсем еще ребенок. Восемнадцать, да?
Она мотнула головой.
— Неужели семнадцать?
Она кивнула. Что ж, хоть какая-то реакция.
— Ты долго была за ним замужем?
Молчание. Я снова нахмурился.
— Мёрф, я не великий гений по этой части. Но если ты ощущаешь себя виноватой в чем-то, не слишком ли ты строга к себе?
Так и не говоря ни слова, она наклонилась и сдвинула альбом в сторону. Под ним обнаружился номер «Чикаго Трибьюн», открытый на странице некрологов. Она взяла его со стола и протянула мне.
Я прочитал вслух верхний: «Грегори Таггард скончался вчера ночью в возрасте сорока трех лет после долгой борьбы с раком…» — я замолчал и посмотрел на фотографию в газете, потом на Мёрфин альбом. Это был тот же человек — с поправкой, разумеется, на возраст и болезнь. Я морщился и опустил газету.
— Боже мой, Мёрф. Мне очень жаль. Правда, очень.
Она несколько раз моргнула.
— Он даже не говорил мне, что болен, — произнесла она тихим, напряженным голосом.
Нате вам сюрприз.