Архивы Дрездена. Сборник. Книги 1-15
Шрифт:
— Ты сегодня со мной, — сказал я ему. — Надо же, чтобы кто-нибудь прикрывал меня сзади. Может, потом поделюсь с тобой хот-догом.
При упоминании хот-дога Мыш завилял хвостом еще оживленнее. Он фыркнул, преданно потерся тяжелой башкой о мое бедро, и мы вышли на улицу ждать Мёрфи.
Она свернула с улицы к дому и не без опаски смотрела на то, как Мыш устраивается на заднем сиденье. Машина качнулась и слегка просела на рессорах под его тяжестью.
— Его у тебя не укачивает?
Мыш вильнул хвостом и, вопросительно склонив голову набок, одарил Мёрфи зубастой собачьей ухмылкой. Так и казалось, что он сейчас спросит: «Укачивает? Это еще что такое?»
— Хитрюга! — буркнул я и уселся рядом с Мёрфи. — Мы с ним хорошенько поработали над вопросами гигиены, как только я сообразил, каким здоровым он у меня вымахает. Он будет паинькой. — Я оглянулся назад. — Верно?
Мыш ухмыльнулся точно так же и мне. Я нахмурил брови и изобразил строгий взгляд. Он ткнул меня носом в плечо и улегся на диване.
Мёрфи вздохнула.
— Будь это любая другая собака, я бы заставила ее ехать в багажнике.
— Верно, — согласился я. — У тебя имеется отрицательный опыт общения с собаками.
— С крупными собаками, — поправила меня Мёрфи. — Отрицательный — только с крупными.
— Мыш не крупный. Он компактного сложения.
Она покосилась на меня, трогая машину с места.
— Ты в багажнике тоже поместишься, Гарри. — Она посмотрела на меня внимательнее и нахмурилась: — У тебя губы синие.
— Перестоял под душем, — объяснил я.
Она вдруг улыбнулась.
— Не хотел, чтобы что-то отвлекало тебя от дела? Пожалуй, я могу расценивать это как комплимент моей сексуальности.
Я фыркнул и застегнул ремень безопасности.
— Из больницы что-нибудь слышно?
Мёрфи тут же перестала улыбаться и некоторое время вела машину молча. Она кивнула, не глядя на меня; лицо ее сделалось непроницаемым.
— Плохо, да? — спросил я.
— Юноша, которого привезли на «скорой», умер. Девушка, которую этот тип ударил еще до твоего появления, имеет шанс выкарабкаться, но она в коме. Не реагирует на внешние раздражители. Просто лежит.
— Угу, — негромко буркнул я. — Я ожидал чего-нибудь в этом роде. А другая девушка? Рози?
— Повреждения болезненные, но жизни не угрожают. Ей наложили швы и лубки, но когда узнали про беременность, оставили в больнице для более детального обследования. Похоже, у нее есть шанс сохранить ребенка. Она в сознании и говорит.
— Уже что-то, — сказал я. — А Пелл?
— Все еще в реанимации. Он все-таки в возрасте, да и избили его сильно. Врачи говорят, с ним все будет в порядке, если каких-нибудь осложнений не вылезет. Он на обезболивающих, но в сознании.
— Реанимация… — вздохнул я. — У нас не будет возможности поговорить с ним где-нибудь в другом месте?
— Тебе не кажется, что врачи немного удивятся, если мы пригласим человека в тяжелом состоянии выйти попить кофе? — заметила она.
Я хмыкнул.
— Тогда тебе придется допросить его в одиночку. Я боюсь даже заходить туда при всем их сложном оборудовании.
— Даже на несколько минут? — спросила она.
Я пожал плечами.
— Не могу гарантировать стопроцентного контроля над собой. — Я помолчал немного. — Ну, не совсем. Вот этаж погромить, если нужно, — это запросто, а удержать технику от поломок — это как получится. Есть, конечно, шанс, что, если я зайду всего на несколько минут, ничего страшного не случится. Но иногда электроника сходит с ума, стоит мне просто пройти мимо. Я не могу рисковать, когда от этого зависит человеческая жизнь.
Мёрфи выгнула бровь, но кивнула.
— Может, мы сможем поговорить с тобой по внутренней связи или еще как-нибудь.
— Или еще как-нибудь. — Я потер глаза. — Ох, боюсь, денек нам предстоит тот еще.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Если подумать, все больницы выглядят более или менее одинаково, однако больница Милосердия, куда отвезли жертв нападения, каким-то образом ухитрилась избежать стандартного стерильного, полного тихой безнадеги образа. Старейшая больница в Чикаго, основанная Церковью, она так и осталась католическим заведением. Ее с самого начала построили необычно большой, однако знаменитые чикагские пожары конца девятнадцатого века наполняли ее под завязку. В чрезвычайных обстоятельствах врачи могли оказывать здесь помощь вшестеро или всемеро большему количеству пострадавших, чем в других тогдашних больницах, так что даже самые отъявленные критики перестали возникать насчет того, сколько ценной земли под нее угрохали.
В коридоре у палат пострадавших дежурил коп — на случай, если наряженный в маскарадный костюм киллер явится и сюда. Но, конечно, его могли поставить и для того, чтобы отгонять любопытных газетчиков с их феноменальным нюхом на кровь. Почему-то я не слишком удивился, увидев, что дежуривший — Роулинз, небритый и все еще с болтавшимся на куртке дурацким беджиком «Сплеттеркон!!!». Одно запястье его белело свежими бинтами, но во всех остальных отношениях вид он имел на удивление бодрый для человека, получившего вполне чувствительную рану, а потом работавшего всю ночь. А может, просто внешность у него такая закаленная.
— Дрезден, — произнес Роулинз, не вставая со стула. Стул, кстати, стоял на пересечении двух коридоров. Профессионал, блин-тарарам! — Вид у вас сегодня получше. Ну, не считая этих синяков.
— Самые клевые проявляются только через сутки, — заметил я.
— Святая правда, — согласился он.
Мёрфи стояла, переводя взгляд с меня на Роулинза и обратно.
— Да ты, похоже, с кем угодно можешь работать, Гарри.
— Ба! — расплылся в улыбке Роулинз. — Уж не малышку ли Кэррин Мёрфи я слышу? Жаль, театрального бинокля не захватил, не разгляжу толком.
Она улыбнулась в ответ:
— А вы что здесь делаете? Они что, нормального копа не могли найти следить за коридором?
Роулинз фыркнул и закинул ногу на ногу. Я заметил, впрочем, что при всей непринужденности его позы кобура торчала на виду, и правая рука все время держалась в непосредственной близости от рукояти пистолета. Он покосился на Мыша и выпятил губы.
— Вот не знал, что сюда разрешают с собаками.
— Это полицейская собака, — заверил я.
Роулинз небрежно протянул Мышу руку ладонью вниз. Мыш вежливо обнюхал ее и стукнул хвостом мне по ноге.