Ариэль, Плат Сильвия - читать онлайн

Ариэль

5.00 + -

рейтинг книги

Шрифт:

Sylvia Plath

ARIEL

Утренняя песнь

Как толстенькие золотые часы, заводишься ты любовью.Шлепнула акушерка тебя по пяткам — и дерзкий твой вопльЗанял место средь прочих стихий.Эхо наших голосов – дань славному твоему прибытью. Новая статуяВстала в музее убогом. Твоя нагота оттенилаБезопасность нас всех – и мы встали вокруг, равнодушные, словно стены.Я – не более мать тебе,Чем облачко, что мимо зеркала проплывает, в нем отражая своюНеторопливую смерть от руки ветра.Всю ночь мотыльковые вздохи твоиМерцают меж плоских розовых роз. Я слушаю, просыпаясь:В ушах шевелится далекое море.Крик – я срываюсь с кровати, этакая корова, в смешной, цветастой,Викторианской ночной рубашке.Разинутый ротик твой – чистый, как у котенка. Квадрат окнаБелит, глотая, скучные звезды. Вот и попробуй теперьВести заметки:Звонкие гласные вверх воспаряют, точно воздушные шарики.

Вестники

Слово улитки на страничке листа?Не от меня. Не принимай.Уксусная кислота в запечатанной жестянке?Не принимай. Не настоящая.Золотое кольцо, в котором прячется солнце?Вранье. Ложь и горе.Лист замерзший, котел изобилья,Поющий

себе трескучую песнюНа каждом черном пикеДевяти Альп,В зеркальном стекле смута,Море, дробящее серую суть свою, —Любовь. Любовь – мое время года.

Овца в тумане

Холмы отступили в туман.Люди иль звездыГлядят на меня печально: вот разочарованье!Поезд дохнул облачком пара.Медленно тащится лошадь,Цветом – как ржавчина,Копыта, печальный звон колокольцев —Прямо с зариДелалось утро темнее.Так и не съеден цветок.Стынут кости мои, а сердцеТянет к далеким лугам.Люди грозятся отправить меня на небо,Беззвездное и сиротское,Будто вода без дна.

Соискатель

Для начала, насколько вы подходите нам?Есть ли у васСтеклянный глаз, костыль иль челюсть вставная,Протез или крюк,Грудь или член фальшивый?Хоть шрамы, чтоб было ясно, что есть недостача? Нет-нет?И как же тогда мы вам предоставим хоть что-то?Плакать не надо.Вы покажите руку.Пустая? Пустая. Вот вам рука,Чтоб пустоту заполнить. Рука, что готоваИ подносить чашки, и прочь отгонять мигрени,И делать все, что прикажут.Возьмете ее в жены?Она вам с гарантией полнойВ миг смерти глаза закроет —И растворится в печали:Мы эту модель изготовляем из соли.О, да вы, я смотрю, совершенно голый!А как вам такой костюмчик?Да, черный и жестковат, но сидит ведь неплохо!Возьмете его в жены?Водозащитный, ударозащитный, огнезащитный,Также поможет от бомб с потолка.Уж вы мне поверьте: вас в нем еще похоронят.Далее: пусто, я вижу, у вас в голове,Но и для этого есть решенье.Эй, выходи, дорогуша, из шкафа!Что скажете вы на это?Сейчас она – нагишом,Но через двадцать пять лет серебряной станет,И золотой – через пять десятков.Живая куколка, как ни глянь!И шить, и стряпать умеет,И говорить, говорить, говорить.Это отлично сработает – что за беда?На ваши раны станет она бальзамом,Взор ваш украсит видом своим приятным.Мой мальчик, это для вас – идеальное средство.Возьмете, возьмете, возьмете ее в жены?

Госпожа Лазарь

Я сделала это вновь,Как делаю разВ каждые десять лет —Ходячее чудо, как есть! Кожа мояЯрче нацистского абажура,Правая ножка моя —Изящное пресс-папье,Мое лишенное черт лицо —Гладкий еврейский лен.Лица платком не прикрывай,О, враг мой.Разве я так пугаю? —Нос, и глазницы, и полный комплект зубов?А гнилого дыхания запахЧерез день уж исчезнет.Ждать уж недолго: плоть,Съеденная могилой,Вернется на место, ко мне.И стану я снова женщиной с милой улыбкой,Лет тридцати, не больше, а жизней —Девять, точно у кошки.Эта – третья по счету.Уничтоженье раз в десять лет —Право, такая морока.Миллионы лампочек горят: полный аншлаг.Толпа любопытных грызет орешки,Люди толкаются, жаждут увидеть,Как вынимают меня из пелен — руки и ноги —Что за шикарный стриптиз!Дамы и господа,Вот вам мои ладони,Вот и мои колени.Конечно, кожа и кости,Но все равно: жива я, и я все та же.Впервые это случилось, когда мне было лишь десять:Несчастный случай.А во второй раз, признаться, я очень хотелаВсе оставить как есть и вовсе не возвращаться.Замкнулась в себе,Захлопнулась, словно ракушка, —Пришлось им кричать и звать,И червей от меня отдирать, как прилипшие жемчуга нити.Умирать —Искусство не хуже прочих. В немЯ достигла изрядного совершенства.Я умираю весьма убедительно.Я умираю очень по-настоящему.Полагаю, можно сказать: истинно — дар Божий!Не очень трудно погибнуть в камере,Не очень трудно и быть погребенной в могиле.Но театральный процессВозвращенья к дневному свету,В то же место и к тем же лицам, к тем же хамскимВеселым крикам:«Чудо, какое чудо!» —Вот это, признаться, бесит.За все – отдельная плата:За то, чтоб взглянуть на мои шрамы,За то, чтоб сердце мое послушать, —Да бьется, конечно, бьется.И отдельная плата – большие, серьезные деньги —За слово из уст моих, за касанье,За капельку крови,За прядку волос, за малый клочок одежды.Вот так-то, герр Доктор.Так-то, герр Враг.Я – ваш шедевр,Сокровище, драгоценность,Дитя золотое,Что взрывается криком.Я в танце сгораю.Не думайте: я достойно ценю величие вашей заботы.Прах и пепел:Мешай его, тычь кочергой —Нет ни костей, ни плоти,Только брусочек мыла,Кольцо обручальноеДа золотая зубная коронка.Герр Бог и герр Люцифер,Осторожнее.Берегитесь.Восстаю я из пепла, встряхнувРыжими волосами, —И мужчин глотаю как воздух.

Тюльпаны

Чересчур восхищают тюльпаны – теперь ведь зима.Посмотри, до чего все бело, как тихо и снегом покрыто.Я учусь душевному миру, лгу тихонько себе самой,И падает свет на белые эти стены, эту постель, эти руки.Я – никто. У меня и взрывов безумия — ничего общего.Имя мое и уличную одежду я отдала медсестрам,Анестезиологу – историю, ну, а тело свое – хирургам.Под затылком – подушка, край простыни — у подбородка:Голова – точно глаз меж белыми веками, не желающими сомкнуться.Глупая ученица – как много придется освоить!Медсестры выходят и входят, не раздражая, —Кружат, подобные чайкам, в шапочках своих белых,Делают что-то руками, одна – совсем как другая,Даже не скажешь, как их много на самом деле.Мое тело для них – точно галька, к нему они льнут,Как к гальке – вода морская, по ней пробегая, легонько ее касаясь.Их светлые шприцы приносят мне пустоту и сон.Я потеряла себя. Я от вещей устала —От чемоданчика лакированной кожи, что как таблетница черная.Муж и малыш улыбаются мне с семейного фото,И их улыбки

впиваются в кожу, как веселые тонкие крюки.Я разрешила вещам ускользнуть, но тридцатилетний грузовой катерПришвартован упрямо на канате имени, адреса моего.Меня отмыли. Очистили от любимых ассоциаций.Испуганная, нагая, на зеленой каталке, средь пластиковых подушек,Я следила, как исчезают из виду мой чайный сервиз, и груда белья, и книги —А потом надо мною сомкнулись воды.Теперь я – монашка. Я никогда не была чище.Я вообще не желала цветов. Я просто хотелаЛежать и лежать, заложив за голову руки, и быть совершенно пустою.Какая свобода – нет, никогда вы не знали свободы подобной:Мир в душе настолько огромен, что даже ошеломляет,И он ничего не просит, лишь табличку с именем да пару прочих безделок.Вот чего достигают мертвые: я их себе представляю —Тишину хватающих ртами, точно облатку причастья.Тюльпаны, если вообще заметить, были уж очень красны. Они обжигали.Даже через обертку я слышала, как они дышат тихонькоСквозь белизну покровов, точь-в-точь — непослушные дети.Их алость с раной моей говорила, и рана ей отвечала.Они так легки – они будто плыли, меня же к земле прижимали,Тяготили своими яркими языками и цветом,Будто десяток маленьких, красных свинцовых грузил у меня на шее.Никто никогда раньше не наблюдал за мною — ну, а теперь наблюдают.Повернулись ко мне тюльпаны, а в спину смотрит окно —В нем ширится свет с утра, а к вечеру медленно меркнет,И я вижу себя – плоскую и нелепую тень из кукольного театраМеж солнечным оком и взором тюльпанов.У меня нет лица. Я хотела себя обезличить.Яркие тюльпаны пожирают мой кислород.Пока не явились они, был воздух вполне спокоен,Выходил и входил – вздох за вздохом – без суеты.Но тюльпаны его наполнили громким звуком.Воздух теперь их обегает и кружит, как речная вода —Вокруг затонувшей, заржавленной докрасна лодки моторной.Они обращают мое внимание: как хорошоПросто играть, отдыхая, ни к чему не тянуться душою.Похоже, от них греются даже стены.В клетку бы эти тюльпаны, будто зверей опасных;Они разевают пасти, как африканские хищные кошки,И я чувствую сердце свое: оно открывает и закрываетСвою чашу алых цветов из чистейшей ко мне любви.Вода, которую пью я, солона и тепла, точно волна морская,И бежит она из земли далекой, точно здоровье мое.

Порез

Посвящается Сьюзан О’Нил Роу

Вот номер так номер —Свой палец вместо луковицы!Почти отхватила кончик,Не считая тонкогоЛоскутка кожи,Макушки шляпыМертвенно-белой,А ниже – кровавый плюш.Маленький паломник,Индеец содрал с тебя скальп томагавком.Твой турецкий молитвенный коврикТеперь развернулсяПрямо от сердца.Я на него ступаю,Потрясая своей бутылкойРозового шампанского.Мне есть что отметить.Из пореза-окопаВыбегают миллионы солдат,И на каждом – алый мундир.На чьей они стороне?О, мой гомункул,Больна я.Проглотила таблетку – убитьЧувство,Тонкое, словно бумага.Диверсант.Камикадзе юный —Пятно на твоем газовом,Ку-клукс-клановском,Старом платке,Растекаясь, темнеет. КогдаШарообразная мякотьТвоего сердцаВступает в битву с маленькойМельницей тишины,Как ты подпрыгнешь,Раненый ветеран,Грязная девчонка,С пеньком вместо пальца большого.

Вяз

Посвящается Рут Фейнлайт

Я знаю дно, так она говорит, я изучила его корнями:И этого ты боишься.Да не боюсь я – я там бывала.Ты море ли слышишь во мне,Рокот его недовольный?Или глас пустоты – безумье свое?Любовь – это тень.Как лежишь ты и плачешь после!Слушай подков ее стук – прочь унеслась, точно лошадь.Я буду скакать на ней ночь напролет, галопом,Пока голова твоя камнем не станет и тонким дерном – подушка,Звучащая эхом.Или мне подарить тебе звуки ядов?Дождь идет в тишине великой.Плод его – металлически-белый, словно мышьяк.Я страдала от зверств закатов.Сожжена до корней —Мои алые нити горят и топорщатся, точно проволока.Я рассыпаюсь в осколки, что парят, словно клубы дыма.Ветер подобной силыНе переносит свидетелей: придется кричать.Да и луна беспощадна: цеплялась,Волокла жестоко в бесплодье.Ее сиянье меня пугает. Или, может, ее я схватила?Я ее отпускаю. Да, я отпускаю ее — плоской и умаленной,Как пациентку – после операции трудной.Будто твои ночные кошмары владеют мною, одаривая меня!Во мне поселился крик.По ночам он рвется наружу,Ищет, сверкая когтями, в кого бы влюбиться.Меня пугает темная тварь,Что спит у меня внутри:День напролет ощущаю шевеленье крыл ее мягких и тихую злобу.Мимо бегут облака, исчезают.Бледные, невозвратные – они не любви ли лики?И этим вот я занимаю свое сердце?Большее знание мне недоступно.Что это, что за лицо —Лицо убийцы в путаной рамке ветвей?Шипит кислотой змеиного яда,Парализует волю. Это – отдельные, тихие неудачи.Они убивают. Убивают. Убивают.

Ночные танцы

В траву упала улыбка.Необратимо!Как затеряются твои танцы ночные —В математике, может?Так изящны прыжки и спирали —Они, конечно же, неустанноБродят по миру, и мне не придется сидеть здесь,Навеки лишенной дара лицезреть красоту, дараВздохов твоих легких, промокшей травы,Аромата твоих скольжений и лилий, лилий.Их плоть кровных уз не знает.Холодные личности складки, каллы,Себя украшающий барс —Пятна на шкуре и вихрь лепестков жарких.Сколько пространств должныПересечь кометы,Сколько прощаний и слов равнодушно-холодных!Твои движенья спадают с тебя, осыпаясь, —Человечные, теплые, – после их розовый светТрескается, как корка, и кровью исходитСквозь забывчивость черных небес.За что мне даныЭти светочи, эти планеты,Что падают, будто благословенья и снежные хлопья,Белые шестиконечные звездочки —На веках моих, на губах, волосах.Касаются. Тают.Нигде.

Октябрьские маки

Совладать с такими юбками не под силу даже солнечным облакам —Что ж говорить о женщине в «Скорой помощи»,Чье алое сердце сияет через халат гордо и откровенно.Дар, дар любви,СовершенноНе прошенный небом,Поджегшим газ угарный, что бледно горит,И глазами,Застывшими под шляпами-котелками.О Боже, да что я такое,Чтоб эти недавние рты все вскрикнули разомВ лесу морозов, на васильковой заре!

1 2