АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914
Шрифт:
Тем не менее, неэффективность юнкерских хозяйств была излишне преувеличена критиками, как и возможность легкого перехода к формам крупномасштабного сельского хозяйства, включавшего в себя не только выращивание зерна. «Большинство фермеров из восточных территорий, — утверждает Д. А. Перкинс, — не могли откармливать на мясо крупный рогатый скот или создавать молочные фермы на базе постоянных пастбищ вследствие неплодородности почв». Между 1873 г. и 1910 г. сельское хозяйство Германии значительно продвинулось, заняв ведущее место в мире по применению науки в сельском хозяйстве и став в один ряд с британским по урожайности зерновых с акра земли. Важную роль в этом сыграли крупные поместья. В периоды 1899–1903 гг. и 1904–1908 гг. урожай пшеницы с гектара возрос на 29 процентов, а ржи (зерновая культура юнкерских хозяйств par excellence — на 36 процентов, отчасти потому что все шире применялся севооборот, при котором зерновые культуры чередовались с корневыми. По-прежнему хороший доход давал картофель, выращиваемый для перегонки на спирт, и сахарная свекла, которые хорошо произрастали в крупнопоместных хозяйствах. Как заключает Перкинс: «Юнкера, производящие сахарную свеклу и картофельно-алкогольную продукцию, далеко не отвечали образцам, известным по исторической литературе. Они практически совершили полную метаморфозу —
145
Perkins J. A. The agricultural Revolution in Germany 1850–1914 // Journal of European Economic History. Spring 1981. Vol. 10. №. 1. P. 71–118 (зд. p. 78, 109, 117).
Как в Германии, так и в Англии, вследствие бурного роста и процветания городов увеличивался спрос на мясную и молочную продукцию. В Германии ее преимущественно производили на крестьянских фермах в центральном, западном и южном регионах. В Англии региональное деление было еще четче выражено: десять ведущих графств по производству зерна, располагались на востоке, а десять ведущих в молочной продукции — на севере и западе. Среднее уменьшение арендной платы, составлявшее 26 процентов в период с середины 1870-х до середины 1890-х годов, сгладило различия между снижением платы на 41 процент в южновосточных пахотных регионах и 12 процентами в северо-западных скотоводческих, причем в последних оно в период общего падения цен катастрофическим отнюдь не было. Между 1858 и 1881 гг. герцог Сатерлендский потратил 100000 фунтов стерлингов на строительство и осушительные работы в своем животноводческом поместье в графстве Шропшир, но его капиталовложения окупились тем, что он пережил депрессию без каких-либо общих снижений арендной платы. Однако герцог Бедфорд, также потративший десять тысяч фунтов в борьбе с депрессией, улучшая земли в окружающих Лондон графствах (Мидлсекс, Эссекс, Кент, Сурей) обнаружил, что его инвестиции ничего не решили: дорогостоящий переход от пахотных земель к пастбищам не окупился, и значительное снижение арендной платы было неизбежно [146] .
146
Perren R. The Landlord and agricultural Transformation, 1870–1900 // Percy P. J. (ed.), British agriculture 1873–1914. London, 1973. (зд. p. 115–127); Fletcher T. W. The Great Depression of English agriculture 1873–1896 // Economic History Review. 1960/1. V.
Хотя упадок британского земледелия в период Великой депрессии проявлялся в разных регионах по-разному, общее положение дел в сельском хозяйстве по сравнению с британской промышленностью, так и с иностранными фермами, было незавидным. По утверждению К. О'Града, «столкнувшись с иностранной конкуренцией, сельское хозяйство Британии выглядело не лучшим образом, по крайней мере, судя по чрезвычайно медленному общему росту продуктивности». Главным фактором здесь являлась защищенность: так, к 1890-м годам тарифы на германскую пшеницу соответствовали 30 процентам от британских цен и 40 процентам от французских. Тем не менее, как утверждает Эвнер Оффер, защищенность не являлась единственной составляющей: «Британия была не единственной страной с открытой экономикой. Бельгия, Голландия и Дания разрешили свободный ввоз зерна, при этом не прекратив выращивать его сами. Все три страны умеренно сократили этот сектор сельского хозяйства, с лихвой компенсировав его усиленным развитием животноводства. Дания, в частности, завоевала часть британского рынка, поставляя сыр, масло, бекон и яйца, тогда как Бельгия расширила производство скота для домашнего потребления» [147] .
147
O'Grada C. agricultural Decline… Op. cit. P. 175, 197; Offer A. The First World War… Op. cit. P. 96–97.
Пытаясь найти причины плохого функционирования британского сельского хозяйства, с точки зрения международных стандартов, Оффер рассматривает такие факторы, как транспорт, почвы, потребительские вкусы и механизацию; слабым местом Британии, имевшим, по его мнению, роковые последствия, являлась система земельной аренды. Ради престижа обладания землей аристократы поддерживали цены на землю на уровне, не соответствующем ее сельскохозяйственной ценности. Но прежде всего британским фермерам вредило чрезмерное, по международным масштабам, число наемных работников и низкий уровень семейного участия в трудовом процессе. Кроме того, им приходилось поддерживать не только чрезвычайно состоятельную и живущую на широкую ногу аристократию, но также и класс крупных фермеров, которые, не выполняя никакой физической работы сами, желали жить относительно беззаботно и комфортно, по меркам Америки и континентальной Европы. По мнению Оффера, «хижина бедняков» попросту оставила поместный особняк далеко позади. Тезис Оффера подтверждают выводы О'Града. В качестве подтверждения своего мнения О'Град с одобрением цитирует одного современного специалиста, объясняющего, почему в Восточной Англии, где многие местные арендаторы и лендлорды обанкротились, процветали шотландские фермеры-иммигранты: «они и их семьи работают не покладая рук. Шотландские женщины без дальних слов берутся за работу, делать которую ни одной жительнице Суффолка даже в голову не могло придти». Сами шотландские фермеры «обычно берут на себя работу бригадиров или управляющих; когда поутру приезжают их работники, они уже на посту и продолжают заниматься делами фермы, когда те вечером отправляются домой» [148] .
148
Offer A. The First World War… Op. cit. Ch. 8; O'Grada C. agricultural Decline… Op. cit. P. 191.
Глава 4. Источники благосостояния: лесное хозяйство
В 1800
149
Rubner Н. Forstgeschichte im Zeitalter der industiellen Revolution. Berlin, 1967. S. 78–88, 131–133. Герцог Атол принадлежал к тем редким представителям аристократии, которые вкладывали крупные средства в лесное хозяйство. В кн.: Arnold Fr. Russlands Wald. Berlin, 1892. S. 23 описывается, как делились лесные угодья между государством и частными собственниками, после чего автор заявляет, что Британия, Нидерланды и Дания отличались скудными лесами и потому не заслуживают серьезного внимания.
В 1800 г., в Западной Европе преимущественно преобладали лиственные леса, а на севере и востоке континента — хвойные. Более мягкий и влажный климат запада (благодаря теплому течению Гольфстрим) в большей степени благоприятствовал развитию лесоводства, нежели резко континентальный климат восточных равнин. На востоке снежный покров обычно лежал по четыре месяца в году, а почвы, в особенности в северо-восточной части Европы, были неплодородными и рыхлыми. В результате на западе деревья произрастали быстрее, а леса отличались большей густотой. Поэтому они также считались более ценными.
В Германии лиственные породы из лесов Саксонии, Вюртемберга и Бадена имели большую стоимость, нежели продукция (во всяком случае, более редких) восточных хвойных лесов Пруссии. В лесах было много прогалин, особенно в Бранденбурге, нижней Померании и восточной Пруссии, и количество лесоматериала, которое получали с гектара этих угодьев было гораздо ниже, например, среднего показателя Австрии. В 1860-х годах подлесья (Niederwald) Рейнской области могли вырубаться каждые 6—12 лет, но в восточных землях во избежание обезлесивания требовался интервал в 40 лет [150] .
150
Rubner Н. Forstgeschichte im Zeitalter… Op. cit. S. 67–69, 138; Arnold Fr. Russlands Wald. Op. cit. S. 26–27; Maron E. W. Forst-Statistic der samtlichen Walder Deutschlands einschliesslich Preussen. Berlin, 1862. S. 217.
В российском Нечерноземье нередко положение складывалось еще хуже. Вследствие более сурового климата и менее плодородных почв для произрастания деревьев требовалось больше света, и леса становились менее густыми. Короткий теплый сезон, сильные ветры и нерегулярные дожди не содействовали лесоводству. Сравнивая неблагоприятные природные условия в России с Западной Европой, Фридрих Арнольд отмечал, что русским «для того, чтобы получить определенное количество древесины, требуется вырубить большую территорию леса, чем немцам, французам и итальянцам; еще важнее, что для поддержания лесов, нужно применять более разнообразные методы, чем за границей; и, главное, нужно с большой оглядкой разрешать вырубку леса или выгон туда скота». В начале двадцатого века в Бадене получали больше древесины от хвойных 20-летних деревьев, чем в С.-Петербургской губернии, где на выращивание подобных лесов уходило в четыре-шесть раз больше времени [151] .
151
Arnold Fr. Russlands Wald. Op. cit. S. 27; Полная энциклопедия русского сельского хозяйства и соприкасающаяся с ним наука: В 11 т. СПб., 1900–1912. Лесное хозяйство. С. 297–301. Лидирующее положение Бадена свидетельствует не только о наличии более плодородных земель и лучшем климате, но также о более разумном и искусном управлении.
После отмены крепостного права в Германии и России леса преимущественно принадлежали одной из трех групп: государству, крупным землевладельцам, как правило, дворянам, и крестьянам. В Баварии большая часть лесных угодьев принадлежала крестьянам. В европейской части России 68,6 процентов земли находилось во владении государства. Напротив, в Пруссии в 1855 г.
13,9 миллионов гектаров леса из общего числа, равного 25,6 миллионам, являлось частной собственностью — как правило, крупных землевладельцев. Однако обобщенные статистические данные зачастую больше скрывают, чем отражают истинное положение дел. Например, в Восточной Пруссии государство владело большей частью лесных угодьев, тогда как в Мюнстере, в преимущественно польском районе Познани и в округах Оппелн и Легниц (Силезия), леса фактически целиком принадлежали частным землевладельцам. В потсдамском округе Бранденбурга, государственные владения приблизительно равнялись частным [152] .
152
Maron Е. W.Forst-Statistik… Op. cit. S. 4–10; Kostler J. Geschishte des Waldes in Bayern. Munich, 1934. S. 4.
Гораздо более важное значение имели региональные различия в России. Более трех четвертей государственных лесов находилось в пяти самых северных губерния, европейской части России. Однако большая часть Архангельской, Вологдской, Пермской, Олонецкой и Вятской губерний представляли собой девственные территории, огромная протяженность которых и отсутствие сообщения препятствовали коммерческому использованию лесов. Если не считать этих пяти огромных губерний, то в России преобладали частные лесные владения. На остальной ее европейской части 49 миллионов десятин занимали лесные массивы, менее четверти которых принадлежало государству, а преимущественная часть находилась в руках знати. В двадцати восьми из сорока девяти губерний более половины лесных угодьев было за частными землевладельцами [153] .
153
Денисов В. И.Леса России, их эксплуатация и лесная торговля. СПб., 1911. С. 3–6.