АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914

Ливен Доминик

Столь же иллюзорна мысль, что отмена крепостного права сама собой гарантирует сельскохозяйственный прогресс. Так, например, весьма убедительное объяснение того, что мешало аграрному прогрессу на русских помещичьих землях до 1861 г., находим у Мишеля Конфино. Он совершенно верно указывает на отсутствие у многих землевладельцев интереса к сельскому хозяйству и полное их невежество, не говоря уже о нежелании перенимать иностранный опыт. Однако более важными были другие факторы. Еще в 1771 г. А. Т. Болотов, самый увлеченный нововведениями дворянин, указывал, что при несомненной полезности и необходимости этих выдумок и опытов, нельзя, однако, упускать из виду, что они сопряжены с многочисленными трудностями [105] .

105

Confino M.Systemes agraires… Op. cit. P. 275

Разводить чужеземный рогатый скот и засевать семена, ввезенные из заграницы, вводить севооборот при российском климате было гораздо труднее и опасней. Очень короткий сельскохозяйственный сезон практически не позволял делать ошибки, которые были неизбежны при введении новых методов и культур в чуждом для них климате в эпоху, когда метод проб и ошибок был единственно возможным в научном эксперименте. При немногочисленном

городском населении, огромных расстояниях и плохих средствах сообщения основной проблемой России стал доступ на прибыльные рынки сбыта. В малонаселенных регионах такой же проблемой были рабочие руки. В отличие от Англии и Пруссии, в России не существовало избытка безземельных сельских работников. Так как принадлежавшая сельской общине земля периодически перераспределялась в соответствии с числом членов семьи, той резкой дифференциации крестьянства, которая характерна для Германии, в России не было. При отмене подневольного труда сложно было представить себе, откуда взамен ему найдутся вольнонаемные работники за приемлемую плату. Но и крепостной труд создавал препятствия дворянам, желавшим вести сельское хозяйство по-новому. Для нового севооборота и разведения скота требовалось гораздо большее число работников, к тому же лучше обученных. Крепостной труд, как правило, не отличался добросовестностью и требовал тщательного надзора, даже в случае применения проверенных временем методов и принадлежащих крепостным орудий труда. Выращивание кормовых культур и зерновых, предпочтительно пшеницы, а не ржи, заставляло помещиков приобретать гораздо более крепкие плуги и сильных лошадей, чем те, которые обычно использовались в крестьянском хозяйстве. Мало того, что они стоили в десять раз дороже, но в традиционно сложившемся в России сельском хозяйстве оснащение и тягловый скот обеспечивались крестьянами, дворянину же обходились бесплатно [106] .

106

Ibid., P. 302–339.

По утверждению либералов, доходы усовершенствованного сельского хозяйства с использованием вольнонаемного труда компенсируют землевладельцам все тяготы и стоимость нововведений. Опыт некоторых новаторов этого не подтверждал, более того, как вполне убедительно доказывает Стивен Хох, поместья, где применялась барщина, приносили при Николае I весьма солидные доходы. Август Гаукстгаузен давно уже утверждал, что крепостное хозяйство в России во время правления Николая I являлось наиболее жизнеспособным по сравнению с любой другой альтернативной ему системой. По мнению Г. Павловского, «каким бы ужасным, с точки зрения морали и общества, ни было крепостное право в середине девятнадцатого века, экономически это была единственная система, при которой в то время в России могло существовать крупное прогрессивное сельское хозяйство» [107] .

107

Ibid., P. 316–317. Автор приводит в качестве примера С. С. Апраксина, который вложил целое состояние в усовершенствование методов и орудий труда, а в результате его образцовая ферма давала от 8000 до 9000 рублей убытков в год. Начать ознакомление с русским сельским хозяйством этого периода лучше всего с кн.: Hoch S. Serfdom and Social Control in Russia. Chicago, 1986 — об имении Гагариных в Петровском — и: Scheibert P. Die Russische agrareform von 1861. Cologne, 1973. Отношение советской литературы к кризису крепостного сельского хозяйства и созданию национального рынка в основном носит предвзятый в идеологическом отношении характер. В работе: Hauxthausen А. V.The Russian Empire. Its People, Institutions and Resources (tr. by. Faire R.). London, 1968 (особенно v. 1, p. 151) — автор говорит, что в то время только крупные дворянские фермы могли позволить себе усовершенствование методов сельского хозяйства, однако выжить без крепостного труда поместьям было невозможно.

С освобождением крестьян встал вопрос о самом существовании сельской аристократии, как в центральных и восточных районах Германии, так и на севере русского Нечерноземья. Дворянство утратило свою полицейскую и судейскую власть, передав ее государству. Взамен крепостнических податей и услуг оно получило ценные бумаги, превратившись в рантье в полном смысле этого слова. Поскольку связи с деревней рушились, искушение переехать в город становилось неодолимым. Наименее обеспеченные дворяне, нередко оказавшиеся не в состоянии прожить на проценты от обязательств и на доходы от оставшейся у них земли, были особенно склонны искать прибыльную должность в городе. Нетитулованные дворяне северной России, которые еще до отмены крепостного права были гораздо беднее своих южных собратьев, усиленно покидали деревни, и города этой части страны наводнили рантье из благородного сословия. Так, семья Тыртовых, обитавшая в своем Тверском поместье с пятнадцатого века, служила ярким примером того, как высшее провинциальное дворянство, сохраняя некоторую часть своей сельской собственности для жизни за городом или из сентиментальных соображений, в качестве основной своей деятельности и источников дохода избирала вооруженные силы. Мемуары и статьи, написанные современниками того периода, говорили о переизбытке «Вишневых садов», оплакиваемых северным провинциальным дворянством [108] .

108

О Тыртовых см.: Lieven D. С. В.Russia's Rulers Under the Old Regime. Newhaven, Conn, 1989. P. 17–18. О калужском дворянстве см.:. Трубецкой Е. Н. Воспоминания. София, 1922. С. 47–49; о южной Вологодской губернии см.: Столица и усадьба. 1917 (30 мая). №№ 81–82.

Северные аристократы, сохранившие за собой земельную собственность, в основном полагались на доходы от лесного хозяйства или разведение крупного рогатого скота, а не на производство зерна. Например, в С.-Петербургской губернии на рубеже XIX и XX веков вспахивалось только пять процентов принадлежавшей крупным помещикам земли, среди которой преобладали лесные массивы. В окрестностях Москвы широкое развитие получили молочные фермы. В центральном промышленном районе процент частных земельных владений от всего количества земель в целом понизился с 37,3 в 1877 г. до 30,6 в 1905 г. В то время, как в середине 1870-х годов дворянству принадлежало две трети всей частной земли (то есть, не являющейся собственностью крестьянских общин), три десятилетия спустя их доля составила всего 34,3 процента. [109]

109

Проскурякова Н. А. Размещение и структура… Op. cit. Таблицы 3 и 8. С. 61 и 66. Анфимов А. М. Крупное помещичье хозяйство Европейской России… Op. cit. С. 94—115.

А. Н. Куломзин, сам костромской землевладелец, отмечал в своих мемуарах, что освобождение крестьян разорило основную массу провинциального поместного дворянства в южных губерниях. Сам же он процветал, благодаря разработке фосфатных месторождений на своих землях, что же до многих других, то, с его точки зрения, они выживали, если вообще выживали, за счет лесного хозяйства. Это подтверждает мрачное пророчество Гаукстгаузена в 1840-х годах, писавшего, что «в этих северных районах доходное сельское хозяйство в крупных поместьях как таковое невозможно <…> большие частнособственнические фермы могут существовать здесь только в двух случаях; либо как хозяйства с применением corvee [110] , при которой землевладелец сам не обязан содержать работников за свой счет (другими словами, не нести никаких расходов на ведение своего сельского хозяйства), либо как обычные фермы с наемными рабочими и крупным рогатым скотом, но объединенные с мануфактурным производством, что позволяет постоянно и выгодно использовать не задействованную в сельском хозяйстве рабочую силу» [111] .

110

Даровая рабочая сила ( фр.).

111

Hauxthausen А. V.Russian Empire… Op. cit. V. 1. P. 151. О воспоминаниях Куломзина (неопубликованные) см.: Lieven D. С. В.Russia's Rulers… Op. cit. Ch. 7 (и сноски).

У дворян центральной и южной Германии после освобождения крестьян оставалось обычно меньше земли, чем у русских помещиков Нечерноземья. В 1905 г., например, в семи губерниях центрального промышленного района вокруг Москвы, дворянам принадлежало 13,7 процентов земли. Эта цифра была гораздо ниже показателей, характерных для большей части российских губерний, но значительно выше уровня дворянского землевладения в большинстве регионов центральной, западной или южной Германии [112] .

112

Данные о русских см. в работе: Проскурякова Н. А. Размещение и структура… Op. cit. Таблица 8. Р. 66.

К западу от Эльбы во владении немецкого дворянства оставались, в целом, лесные угодья, независимо от того, какие земельные владения и арендованные земли за ним числились до освобождения крестьян, а также от полученных в качестве компенсации за потерю оброка и трудовых повинностей выкупных облигаций. Как и в России, именно более бедное провинциальное дворянство чаще всего оказывалось вытесненным с земли. Так, в Баварии, например, в 1815 г. большая часть дворянских поместий были небольшими и обремененными долгами. Сельское хозяйство в них целиком и полностью зависело как от крестьянского труда, так и от принадлежащих крестьянам крупного рогатого скота и орудий труда. Многие из «феодальных повинностей» выплачивались натурой. Выкупные облигации не являлись им полноценной заменой, а капитала, чтобы наладить фермерское хозяйство, или желания опуститься до крестьянского сословия у этих дворян не было. Их манил город. Даже в Средней Франконии, где дворянство в целом было богаче, чем в Баварском курфюршестве, многие дворяне к середине столетия переехали в город Нюрнберг. В 1815 г. приблизительно половина баварского дворянства владела землей, к 1921 г. эта цифра уменьшилась до трети [113] .

113

Demel W. Der Bayerische adel 1750–1871, MS, S. 20–21; Hofmann H. H. adelige Herrschaft und Souveranes Staat. Munich, 1972. S. 377, 463–465, 502, 512–515.

Совсем иную картину являли собой наиболее состоятельные германские дворяне. Они приложили большие усилия к тому, чтобы на выкупные облигации приобрести новые земли, что почти всегда считалось наиболее предпочтительной формой вложения капитала. Например, в 1854 г. принц Гуго Гогенлоэ-Эринген, глава рода Гогенлоэ и сам крупный силезский промышленный магнат, утверждал, что «повторные инвестиции ликвидного капитала в землю являются важным условием существования аристократии». Ни один из остальных Гогенлоэ, слышавших эти слова принца Гуго в 1854 г. на семейном совете, ему не возразил, ибо в Германии, в противоположность, в известной степени, России, гордость своим дворянским родом и кастовый дух были не только сильны, но также подкреплены верой в то, что дворянство и землевладение нераздельны» [114] .

114

Winckel H. Die ablosungskapitalien aus der Bauernbefreiung im West and Suddeutschland. Stuttgart, 1968.

Приверженные этим ценностям и традиционно сложившимся представлениям о том, что земля является надежным объектом капиталовложения, богатые дворяне предпочитали приобретать в собственность целые поместья, а, в случае необходимости, не брезговали и крестьянскими фермами. Так, Ферстенберги вложили большую часть полученных ими в качестве выкупа денег в Шварцвальд. В 1806 г. они приобрели 22791 гектар земельных владений, 62 процента из которых составляли леса. К 1919 г. в одной только Швабии им принадлежало 42000 гектара, три четверти из которых являлись лесными угодьями. Мало кому из дворян был по средствам такой воистину княжеский размах, однако вскоре после того, как прошел первый шок и дворяне стали получать выкупные ценные бумаги, их поместья стали увеличиваться в размерах. Так, семья Лейнингенов, скупившая на аукционе множество лесов, лугов и разорившихся крестьянских ферм, вызвала крайнее негодование в Бадене: их предприимчивость усугубила горечь разочарования в Оденвальде после революции 1848 г. Невзирая на это, Лейнингены между 1849 и 1853 годами приобрели земли еще на 474000 флоринов. Дворянство Вестфалии и Гессена, стоявшие на иерархической лестнице ниже Standesherren, и богатейшие семейства Баварии также стали весьма активными покупателями на земельном рынке. Согласно Гейнцу Рейфу, аристократия Мюнстера в Вестфалии большую часть приобретений осуществила между 1830 и 1860 гг., в среднем утроив размеры Ritteng"uter [115] [116] .

115

Дворянские поместья ( нем.).

116

Ibid., S. 53–55, 121–124. Eltz E. E.Die Modernisierung einer Standesherrschaft. Karl Egon III und das Haus Ftirstenberg in den Jahren nach 1848/49. Sigmaringen, 1980. S. 120. Dipper C. Bauernbefreiung im Deutschland. Op. cit. S. 107. Reif H. Westfalischer adel 1770–1860. Op. cit. S. 222–227; Demel W. Die Wirtschaftliche Lage… Op. cit. S. 258.