Аритмия чувств
Шрифт:
Дорота.А тебе некому было рассказать?
Януш.Не особенно. Жена не была врагом, но не была и союзником. Она с самого начала считала, что моя докторская не имеет смысла. Я подсознательно чувствовал: она хочет понять, что со мной творится, но, поняв, наверняка не сможет обсудить это со мной, и я впал в депрессию. Печаль усиливалась, и я подумал, что надо бы с кем-нибудь побеседовать, лучше всего с психологом или психиатром. Впрочем, я ходил тогда к психоаналитику, к женщине, которая делала то, что психоаналитик и должен делать, — усаживала меня в кресло и предлагала в ее присутствии найти новую цель в жизни.
Я усаживался, рассказывал о своей печали, но за этим ничего не следовало — она сидела, слушала, я платил сумму в марках, соответствующую ста евро, — и снова ничего не происходило. Какую-то часть расходов покрыла моя страховка, потому что для немецких страховщиков моя печаль была болезнью. Я подумал, что должен разговаривать сам с собой, но такие разговоры ничего мне не давали. Тогда мне пришла в голову мысль, что я буду писать что-нибудь о своей жизни и, может, когда-нибудь дойду до известного состояния, в котором нахожусь сейчас. Но я хотел начать с начала и потому решил, что прекращаю ходить к психотерапевту и буду сам с собой разговаривать и писать по вечерам книгу. Именно так родился замысел написать книгу — книгу печальную, книгу против печали. И я начал писать, а помимо того,
Дорота.Помнишь первое предложение, которое ты написал? Оно было таким же, как и сейчас в книге? Ты исправлял его?
Януш.Нет. Не исправлял, потому что это предложение для меня является культовым. Эта книга писалась не последовательно. Многие люди, многие авторы не пишут последовательно. Начинают с некоей основополагающей мысли.
Дорота.С чего начал ты, помнишь?
Януш.Я начал с той главы, где герой книги Якуб пишет своему другу Яцеку. Тот должен взломать сервер в Познани, на который Якуб отправил письмо, отказавшись от своей любви, потому что ему кажется, что он ничего не может этой любви предложить. Так все началось. Тогда у меня еще не было продуманного замысла романа, я лишь хотел описать некоторые истории из моей жизни, начав с этого письма. В ту пору своей жизни я чувствовал себя нелюбимым, чудовищно печальным — никто меня не поддерживал, не похлопывал по плечу, не гладил по щеке, не отирал слез и не говорил, что все будет хорошо. И потому я хотел написать о такой любви, в которой мужчина чувствует себя очень любимым. Бесконечно любимым.
Дорота.Приходило ли тебе в голову в самых смелых мыслях, какая судьба ждет твою книгу в Польше, да и во всем мире?
Януш.Вовсе нет. Я был бы отвратительным наглецом, если бы думал об этом. Я приступил к работе в ноябре 1997 года, в одно из воскресений после семейного обеда, во время которого сказал родным, что хочу написать книгу.
Дорота. Как они отреагировали?
Януш.Мои дочери, ясное дело, смеялись, что у папы появилась очередная идиотская идея. Подозреваю, что жена тоже не восприняла мои слова всерьез — она не ощутила еще страха оттого, что я отношусь к этому серьезно. Я считал своим долгом сказать им, что хочу нечто такое сделать, и сказал. А сразу после обеда, после полудня, я сел за компьютер и написал свое первое
предложение, и хотя я вряд ли припомню сейчас, из какой оно главы, но могу его процитировать: «Я как раз уходил, когда зазвонил телефон».
Дорота.Когда ты писал это первое предложение, было ли у тебя предчувствие, что люди прочно соединят тебя, можно даже сказать, «склеят» с этой книгой? Ты осознавал, что для читателей это будет исключительно твоя история, что никто даже не подумает иначе?
Януш.«Склеят»? Удачное слово. Я так совершенно не думал. И понятия не имел, что читатели отождествят меня и мою жену с героями этой книги. Ведь у меня есть близкие знакомые, которые нас прекрасно знают, и они иначе смотрели на эту книгу. Для них в ней не было ничего из нашей действительности, потому что они в курсе наших истинных отношений, которые принципиально отличаются от описанных в книге. Если бы я знал, что так случится, то был бы более осторожным. Когда уже существовало более ста пятидесяти страниц книги, однажды вечером я выпил слишком много вина и захотел поделиться с кем-нибудь тем, что написал. Может, сработало обычное легкомыслие, ведь когда, например, напишешь статью, то хочется, чтобы ее опубликовали. И в ноябре 1999 года, выпив чересчур много кьянти, я отправил этот фрагмент Лешеку Бугайскому, который в то время был литературным критиком, пишущим в разные газеты, в частности помогал «Плейбою» в выборе текстов. Именно в «Плей-бое» начинали свою карьеру Стивен Кинг, Салман Рушди, Мануэла Гретковская, Анджей Стасюк и Ежи Пильх. Кроме того, я не был уверен в том, что какая-нибудь из газет может заинтересоваться и опубликовать фрагменты моей книги, познакомив с ней большой круг читателей. Итак, я отправил роман Бугайскому. На другой день, уже протрезвев, я очень сильно пожалел о сделанном, а потом и вовсе об этом забыл. Забывчивость, похоже, наилучший способ для вытеснения неприятных воспоминаний. Однако через три недели Бугайский мне ответил: он просил прислать фрагмент побольше и поинтересовался, не хочу ли я опубликовать кусочек в «Плейбое». Я чувствовал себя несколько растерянным, поскольку до сих пор мои публикации появлялись в серьезных химических журналах, а тут вдруг мне предлагают печататься в «Плейбое». Хорошо известно, с чем ассоциируется «Плейбой». В конце концов я решил, что это может быть великолепным приключением, и согласился. Фрагмент романа увидел свет в апрельском номере 2000 года. Сразу вслед за фотографиями раздетой певицы Шаззы1. Он назывался «Хэн». Разумеется, в «Плейбое» выбрали только эротические сюжетные линии, поскольку я им это неосознанно позволил. Текст отлично, как всегда, проиллюстрировал Понговски, а я, желая остаться в тени, изменил фамилию с Вишневского на Висневски, а имя с Януша Леона на Леона Джи. Я думал, что никто меня не узнает, что было все равно невозможно, поскольку в содержании были помещены моя фотография и биографическая справка. Так был опубликован «Хэн». Лешек Бугайский, которому я многим обязан, уговаривал меня послать всю вещь целиком в какое-нибудь издательство, хотя не обещал никакой помощи. По его мнению, это был интересный и очень современный текст. Он в течение долгого времени уговаривал меня в своих письмах и в конце концов убедил. Несколько недель подряд, по ночам, я сшивал страницы рукописи. Потом выбрал по справочнику пятнадцать польских издательств и отправил в них свою книгу. Среди выбранных оказалось издательство «Чарнэ», название которого ни о чем мне в то время не говорило. Если бы я знал, каков их профиль, то, возможно, не послал бы им распечатку своей книги. Ведь «Чарнэ» издавало и по-прежнему издает литературу совершенно иного рода.
Дорота. Но чутье на современную литературу у них превосходное.
Януш. У меня тогда были занятия в Слупске, и я просто из любопытства позвонил Монике Шнайдерман, которая руководит этим издательством.
Дорога.Жене...
Януш.Жене Анджея Стасюка. И спросил, дошла ли моя посылка. И она мне ответила, что да, дошла, и что она прочла рукопись, и что Анджей ее прочел, и что они ее издадут. Анджей рассказывал об этом шестью годами позже в «Плейбое», в интервью с Меллером. У меня есть этот номер «Плейбоя», поэтому я процитирую его слова: «Прибыло нечто такое в конверте, я взял пол-литра водки и пошел наверх в комнату, я читал и плакал. А разве слезы могут лгать? Утром, еще пьяный, я положил рукопись Монике на стол и сказал, что мы ее издаем». Сами они были не в состоянии ее издать и поэтому позвонили своим знакомым в издательстве «Прушинский и компания», где под кипой других рукописей лежала и моя. И чтобы уменьшить расходы, связанные с риском издания дебютанта, они решили сделать это сообща. И издали. Анджей Стасюк рассказал в «Плейбое», что именно благодаря моей книге, которая принесла им больше всего денег, они могут издавать, например, албанских писателей. Так что я тоже внес свою лепту в дело пропаганды албанской литературы в Польше (смеется).Так все началось. Мне позвонили и сообщили, что готов к подписанию издательский договор, который я даже не прочитал. Я лишь окропил его вином. Все, что для меня важно, я обрызгиваю вином. И вставил его в раму. Он и сегодня висит на стене у меня в бюро. И потом вышла книга. 5 сентября 2001 года она появилась в Польше. Я тогда находился в Германии, так что меня при этом не было. С курьером я послал цветы Монике Шнайдерман и Эльке Майхерчик, работавшей тогда с «Прушинским и компанией». Это была необыкновенная радость. Для меня, говоря откровенно, вся история тогда закончилась.
Дорота. А она тогда только начиналась.
Януш. Да. Но этого я еще не знал. Для меня огромным успехом было то, что специалист по информатике из Франкфурта издал книгу в Польше, не имея связей. А ведь издать книгу в Польше совсем не легко. Порой мне кажется, что в Польше людей, пишущих книги, больше, чем читающих их (смеется).Некоторые из этих пятнадцати издательств до сих пор мне не ответили. Даже не потрудились написать, что мой текст им не понравился или что он ужасен (смеется).
Дорота. И что потом происходило с твоей книгой? Откуда, на твой взгляд, столь бурная реакция на нее в разных концах мира? Из-за того ли, что мы очень одиноки?
Януш. Мне кажется, что люди в основном очень печальны и обожают читать истории других людей, еще более печальных. Это известный механизм, методика, применяемая психологами, психиатрами, психотерапевтами, заключающаяся в рассказывании клиенту (в кабинете психолага действует иная номенклатура: здесь мы клиенты), который считает, что его мир распался и кончился, еще более печальной и трагической истории, как правило услышанной в кабинете от другого клиента. В результате люди, которые не чувствуют этой уловки, очень сильно и позитивно реагируют на подобные истории и после беседы оказываются в состоянии более оптимистично взглянуть на собственную жизнь, которая уже не является самой печальной. Именно такую реакцию вызывает моя книга, которая представляет много печальных историй, — меня все время упрекают, что на этих трехстах с небольшим страницах я описываю как
минимум сто различных трагедий. Но даже если это и так, на самом деле я сделал это неосознанно и, несомненно, не для поднятия чьего-либо духа. Одним из основополагающих элементов моей книги является правдивость повествования, все истории в романе абсолютно правдивы. Это книга подлинная и честная, в ней узнают себя не только поляки, но и русские, хорваты, чехи, литовцы или даже вьетнамцы, пережившие нечто подобное. Некоторые из этих историй закончились менее трагично, другие — более. В настоящий момент книга очень популярна в России, ее успех в этой стране подобен успеху 2001—2003 годов в Польше, она попадает во все списки бестселлеров, ею интересуются режиссеры. Правда, россияне находятся в более удачном положении, потому что уже снят фильм, который они могут посмотреть. Принимая во внимание российскую мен-тальность, я ожидал не самый лучший прием книги. Но русские печальны по своей природе, и этот печальный народ нуждается в той печали, которая есть в моем романе. А ведь начиналось все со своего рода разговора с самим собой, который мне хотелось продолжать снова и снова. Я писал и откладывал написанное в электронную папку, и до поры до времени больше не открывал этот текст, потому что не хотел возвращаться к однажды прочитанной книге. Она должна была очистить меня, вызвать катарсис, чтобы я смог справиться с собственной жизнью. Написание книги открыло для меня своего рода калитку, благодаря которой я могу возвращаться к пережитой печали, — таким образом я справляюсь с этой печалью. Читатели «Одиночества в Сети», со своей стороны, обнаружили столь большое собственное сходство с персонажами романа и их историями, что даже писали письма на электронный адрес главного героя книги. В какой-то момент я создал адрес — и получил на него несколько десятков писем, точнее, это Якуб их получил. Женщины описывали ему свои любовные истории, зная, что его не существует. Феномен книги заключается в том, что благодаря ей люди вдруг смогли открыть для себя собственное одиночество или осознать, что существуют в не имеющих смысла союзах. И в этом отношении роман волнует, хотя с точки зрения ремесла это моя худшая книга, поскольку является дебютной. Кроме того, в ней есть супружеский треугольник, который всегда был притягательной, хотя и несколько банальной темой. Несмотря на то что измена в романе нетипична: здесь изменяет женщина, у которой есть на то причина, читательницы отождествляют себя с героиней, потому что также чувствуют себя покинутыми и брошенными. С ней могла бы отождествить себя и моя жена. Вот только я не был таким экстремальным эгоистом, как муж киношной Эвы (в книге у героини нет имени). Это была лишь моя проекция, таким меня могли видеть окружающие. В книге есть много правды обо мне, о моем характере, привычках, поскольку у меня к себе несколько иное отношение, чем у остальных писателей, таких, например, как Пильх1. В большинстве своем они умело создают литературную фикцию, я же оглядываюсь вокруг и черпаю сюжеты из окружающей меня действительности. Это подлинные истории с подлинными фигурами, истории, к которым я добавляю щепотку собственной впечатлительности. Ибо в жизни происходит гораздо больше того, что мы можем себе представить. Все истории в моих книгах достоверны, так как произошли на самом деле. И люди это чувствуют.
Дорота. Исполнилась мечта многих авторов — ты написал универсальную книгу, понятную людям в любой части света.
Януш. Может, потому, что она касается современности: все события относятся к периоду после 1997 года. Однако жизнь меняется так быстро, что, пожалуй, в некоторых моментах книга чуточку устарела. Сейчас я изменил бы некоторые фрагменты, и прежде всего те, которые относятся к самой важной сюжетной линии — любви. Она происходит в Сети, которая изменилась за эти десять лет. В книге я разъяснял принципы ее действия, а теперь мне не пришлось бы это делать, так как теперь даже дети, которые ходят в начальную школу, знают, как функционирует Интернет и как работает сервер. В то же время передача сведений о печали, одиночестве, выходе из этого одиночества не изменилась на протяжении веков — большинство книг об этом говорит — от «Илиады» до современной литературы. Людей интересуют их эмоции, ибо это самый важный аспект их жизни. С течением времени история, которую я описывал, так завладела моей жизнью, что я почувствовал себя лучше. Написав часть книги, я мог более спокойно, с меньшей печалью возвратиться к нормальной жизни. Мне кажется, моя семья чувствовала, что я становлюсь другим, менее грустным человеком, который с большей радостью проводит с ними время. Эта книга стала моим курсом самолечения, и я уже никогда больше не ходил к психологам.