Арийский миф в современном мире
Шрифт:
Но если Емельянов простодушно видел в этих «выродках» предков евреев, то Петухов в своем романе благоразумно обходил этот вопрос. Он лишь замечал, что сами они называли себя «гуманистами, просветителями, реформаторами, демократами, учителями…». Он искренне ненавидел их за то, что они будто бы видели в людях биомассу и производили над ними чудовищные опыты (Петухов 1998а: 434–435). Он умалчивал о том, что точно так же, по его собственным словам, поступали с людьми те самые первопредки, которых он выводил из космоса. Однако такие разительные противоречия, которых немало в его произведениях, его вовсе не смущали. Ему важнее был общий пафос романа, направленный на защиту России от «злых сатанинских сил», якобы стремившихся разрушить «последнюю обитель Христа», каковой ему и представлялась Россия (Петухов 1998а: 437).
Позднее Петухов вернулся к этому «эксперименту египетских жрецов» и кое-что разъяснил. Оказывается, древнеегипетские жрецы и среди них Моисей, а равным образом Авраам и его потомки, пришедшие в Египет,
В дальнейшем Петухов еще неоднократно возвращался к истории этого «эксперимента», тайна которого не отпускала его до конца жизни (этот вопрос настолько его волновал, что одна из самых длинных глав в его книге «Русы Древнего Востока» была посвящена происхождению евреев). В который раз меняя свои взгляды, теперь он доказывал, что следует проводить четкие различия между семитами и евреями: если первые были плодом «развертывания этногенеза», то вторые – искусственным результатом «египетского эксперимента». Теперь он наконец-то проник в суть «мудрого замысла» египетских «волхвов-жрецов». Оказывается, те хорошо сознавали, что, захватив цивилизации Ближнего Востока, «протосемиты и семиты» на этом не остановятся и непременно нападут на Египет, который ждала та же плачевная участь. Якобы жрецы понимали, что «семитов» могут остановить только такие же «семиты». Поэтому они решили «цивилизовать» «архантропическую массу» (именно так Петухов видел предков евреев) путем «селекции» и поделиться с ней своими сокровенными знаниями, тем самым сделав ее «русоевреями». А затем под присмотром «жреца» Моисея они отправили ее в Ханаан, планируя превратить ее там в оседлый земледельческий народ со своей государственностью. Якобы это могло бы послужить буфером и остановить натиск «диких семитов» на Египет, и якобы в этом заключалась тайна «избранности» евреев. Иными словами, они были избраны вовсе не Богом, а египетскими жрецами.
Стоит ли говорить о том, что, донельзя искажая историю древних израильтян, Петухов фактически лишал их каких-либо политических, культурных и интеллектуальных достижений? По его утверждениям, все у них было вторично, все они якобы заимствовали у «русов». «Ни мне, ни археологам не известен ни один город, выстроенный евреями», – заявлял он. Мало того, обращаясь к «народной этимологии», он выводил термин «хабиру/хапиру» из русского глагола «хапать» и настаивал, что якобы разбои и захваты чужого имущества были их призванием (Петухов 2008: 246–290; 2009а: 279–335). Ему настолько нравилась версия об «эксперименте египетских жрецов» по созданию «избранных», что он даже поделился ею с корреспонденткой «Литературной газеты», тем самым доводя ее до сведения читающих газету интеллектуалов (Вельдина 2004: 7).
Своим экскурсам в глубокое прошлое Петухов придавал особый смысл, искусственно создавая там ситуации, якобы способные объяснить современные процессы. Речь фактически шла об эзоповом языке, использовавшемся писателем для изложения своего видения настоящего. Так, связывая процессы упадка и деградации цивилизаций на Древнем Востоке с нашествием «диких семитов», он находил им аналогию в России 1917 г., где якобы продолжался все тот же процесс. Здесь Петухов опирался на давний антисемитский миф о том, как якобы «евреи-большевики» противоправно захватили власть, но впоследствии из-за своей неопытности окончательно разладили государственный аппарат. Это позволяло ему еще раз подчеркнуть якобы неспособность евреев к созданию собственных государств и стремление жить за счет созданного другими (Петухов 2009б: 279–280).
Похоже, образ евреев ни на минуту не оставлял Петухова, и он вновь и вновь обращался к нему, чтобы лишний раз подчеркнуть «вторичность» евреев, отсутствие у них творческого начала, их стремление жить за счет соседей, иными словами, чтобы еще раз напомнить читателю стереотипы, с избытком накопленные антисемитской литературой. С этой точки зрения показательно, что одну из своих основных книг, посвященную «истории древних русов», Петухов заканчивал вовсе не прославлением предков и их славной истории, чего от него можно было бы ожидать. Нет, заключительным аккордом звучало утверждение о том, что евреи никогда не имели своих собственных богов, а заимствовали образ единого Бога-Вседержителя у русов (Петухов 2009б: 459). Иными словами, книга завершалась символической победой «русов-арийцев» над евреями, и, надо думать, автор надеялся, что эта победа будет не только символической.
Так Петухов показывал, какие богатые возможности таит в себе шовинистический подход для увязывания русского неоязыческого мифа с православием. Во-первых, теперь уже нет оснований противопоставлять христианство язычеству – ведь обе эти религии сформировались в одной и той же «русской» среде и являются родными сестрами, делить им нечего. Во-вторых, «богоубийство» оказывается детской шалостью по сравнению с теми преступлениями, которые евреи якобы совершили против русского народа, оккупировав его «исконную территорию» на Ближнем Востоке и, в частности, в Палестине и присвоив его интеллектуальное наследие 336 . В-третьих, евреи вообще оказываются не людьми, а некими «биороботами», «искусственно выведенной расой», плодом плохо поставленного эксперимента. Так Петухов вносил в свой «православный подход» элементы расистского антисемитизма. Наконец, в-четвертых, возрождая из небытия призывы позднего Достоевского к захвату Константинополя, Петухов поправлял великого писателя – Константинополь должен по праву принадлежать России не в силу ее претензий на византийское наследие («Москва – Третий Рим»), а потому, что по концепции современных русских неоязычников «Троада испокон веков была русской, славянской землей…» (Петухов 1998в: 15; 2009б: 128).
336
Примечательно, что, увлеченный присвоением истории евреев, Петухов даже нацистские концлагеря объявлял предназначенными для славян. О евреях в этом случае у него и речи не было! См.: (Петухов 2009б: 378).
Следует отметить, что антисемитские рассуждения и пассажи не являлись чем-то новым в работах Петухова конца 1990-х – начала 2000-х гг. Еще в 1990 г. он выпустил сборник публицистики, где отдал должное идеям, развивавшимся идеологами «Памяти». Выступая с позиций крайнего консерватизма, он делал тогда все возможное для защиты любых русских реакционеров, мракобесов и антисемитов, начиная с известного крепостника и царского цензора адмирала А. С. Шишкова (Петухов 1990б: 33–38) 337 и до получившего в 1980-х гг. сомнительную славу борца против «спаивания русского народа евреями» академика Ф. Г. Углова и деятелей «Памяти», которых Петухов всячески защищал от нападок со стороны демократической прессы. В этой брошюре Петухов подхватывал миф о «еврейском питейном капитале», «еврейской русофобии» и создании евреями режима апартеида для русского народа. Он утверждал, что кампанию против «космополитов» затеяли и раздули едва ли не сами евреи, и обвинял критиков шовинизма в создании «образа врага» и «разжигании национальной розни». Наконец, он обвинял евреев в замыслах превращения России в расистское государство и в то же время доказывал, что антисемитские настроения раздувают сионисты для того, чтобы стимулировать отъезд евреев из страны (Петухов 1990б: 9, 68 сл., 75–77, 84–88, 92, 95 сл.). Вполне в духе идеологов «Памяти» Петухов возбуждал у русского населения страхи относительно некой хотя и неведомой, но страшной опасности, нависшей над ним и способной привести русских к вырождению и полному исчезновению. Эту опасность он напрямую связывал с деятельностью «международного сионизма», повторяя на излете перестройки избитые штампы советской пропаганды (Петухов 1990б: 104–108).
337
О Шишкове см.: (Русский биографический словарь. М., 1911. Т. 23: 316–320).
Творчество писателей, сделавших арийство и тоску по мистике Севера своей излюбленной темой, не остается незамеченным. За их произведениями напряженно следят активисты русского национального движения, неизменно помещающие восторженные рецензии на их книги в своих изданиях. В частности, «арийские фантазии» Никитина и Петухова удостоились самых благожелательных отзывов в журнале «Нация», органе русских неонацистов (Нация, 1996, № 2: 38).
В любом случае сравнение рассмотренных выше версий истории показывает, что русские радикалы готовы распространять самые фантастические, в том числе и диаметрально противоположные, взгляды, лишь бы обвинить евреев в самых ужасных кознях против человечества и, особенно, русского народа.
Впрочем, для русских националистов православной ориентации более характерен другой подход, стремящийся примирить русское православие со славянским язычеством. Основой для этого им служат исследования русских и советских ученых, продемонстрировавшие мощный пласт языческих верований, доставшийся по наследству русскому православию. Исходя из этого, некоторые авторы даже пытаются «национализировать» последнее, настаивая на его самобытности, которое оно получило на русской почве в силу отмеченного христианско-языческого симбиоза. Именно в этом им видится суть народного православия, и они настаивают на том, что фактически язычество никогда и не умирало, хотя до сих пор оно и находилось на периферии народного сознания (Синягин 1995; Абаев 1995). В этом плане язычество рассматривалось в альманахе «Волшебная гора», стоящем на православных позициях, хотя и с эзотерическим оттенком (Осипова 1995). Одновременно авторы журнала давали понять, что в христианстве есть и другой пласт, связанный с иудаизмом, и вот от этого-то современному христианству и следует освобождаться. Нетрудно заметить, что такое отношение к язычеству сближает его с теми, кто придерживается «мягкого неоязычества». Это также разительно напоминает попытки некоторых немецких интеллектуалов создать «арийское христианство» в начале 1930-х гг.