Аркадий Аверченко
Шрифт:
Корнфельд, пытаясь «реанимировать» журнал, сменил редактора, предложив это место Аверченко. Произошло нечто совершенно невероятное: с двадцать третьего номера недавний харьковский провинциал сменил достаточно известного в Петербурге художника! Современники объясняли это тем, что деловые качества Радакова, при всем его таланте и остроумии, все же оставляли желать лучшего. Богема есть богема! Однако и новое назначение Аркадия не могло спасти «Стрекозу». «Мы уже не имеем ничего общего с прежней „Стрекозой“, по крайней мере, в отношении рисунков… Слово „Стрекоза“ все портит», — часто повторял Аверченко. И вот на одном из очередных совещаний сотрудникам пришла в голову мысль основать совершенно новый журнал. Свежий, острый, политический и сатирический, для передовых читателей!
Дело оставалось за названием. Его предложил Радаков: «Назовем „Сатирикон“! В честь книги Петрония!» После долгих прений идею и новое название утвердили.
Так было принято историческое решение: в Петербурге появился журнал, который в ближайшее десятилетие будет неизменно занимать верхние позиции в шкале читательских симпатий. Он объединит лучшие сатирико-юмористические и литературные силы страны: Александра Куприна, Владимира Маяковского, Александра Грина,
Пока 1 апреля 1908 года, в День смеха, вышел в свет первый номер «Сатирикона». Его сотрудники во многом стали преемниками коллег из «Simplicissimus». Они провозгласили следующую идейно-художественную программу: моральное исправление общества путем сатиры на нравы плюс попытка посмотреть на пошлый и жуткий мир глазами спокойного ироничного наблюдателя. (Многие сатириконцы и в первую очередь сам Аверченко заимствовали маску простодушного рассказчика.) «Сатирикон», по замыслу редакции, должен был соединять олимпийскую мудрость, жизнестойкость, ясность и здравый смысл с критическим изображением современных событий. В первом же номере был опубликован манифест редакции: «Мы будем хлестко и безжалостно бичевать все беззакония, ложь и пошлость, которые царят в нашей политической и общественной жизни… Смех, ужасный ядовитый смех, подобный жалам скорпионов, будет нашим оружием».
Фирменное шрифтовое написание заголовка журнала было придумано художником Мстиславом Добужинским. Со временем у «Сатирикона» появилась и собственная фирменная марка: толстячок-сатир в виньетке (Виктор Шкловский однажды обозвал его «фавном, объевшимся булками», а Саша Чёрный — «толстым дьяволом-балдой»). Этот «тотем» был обязан своим рождением слепому случаю. Ре-Ми однажды в шутку придумал и нарисовал забавного инфернального человечка — Сатира — в витой рамочке. Картинка настолько всем понравилась, что ее единодушно решили использовать в качестве издательской марки, олицетворяющей «Сатирикон» [18] .
18
В 2000 году рожденный Ре-Ми персонаж станет эмблемой книжной серии «Антология сатиры и юмора России XX века», выпускаемой московским издательством «Эксмо».
В издании широко пропагандировался иностранный юмор, перепечатывались карикатуры из «Simplicissimus», «Fliegende Blatter», «Meggendorfers Blatter», «Kladderadatsch», «Jugend».
Два месяца параллельно выходили совершенно идентичные журналы: «Сатирикон» («Стрекоза») и собственно «Сатирикон». Так аудиторию постепенно приучали к новому названию. Наконец «Стрекоза» вовсе прекратила свое существование. По словам Аверченко, подписчики «Стрекозы» опомниться не успели, как превратились в подписчиков «Сатирикона», который быстро набирал популярность. Аркадий Тимофеевич стал его бессменным редактором.
«Сатирикон» выходил еженедельно сначала на двенадцати, а затем на шестнадцати страницах. Одним из тысяч его подписчиков был юный Евгений Шварц (будущий писатель и драматург), который впоследствии вспоминал: «…началось у меня увлечение „Сатириконом“… Я с нетерпением ждал того дня недели, в который он обычно приходил… Сначала я рассматривал только рисунки — Реми, Радакова <…> А затем принимался за чтение. Рассказы Аверченко, Ландау, позже — Аркадия Бухова. Отдел вырезок под названием „Перья из хвоста“… И так далее, вплоть до почтового ящика» (Шварц Е. Живу беспокойно… Л., 1990).
Действительно, в журнале постепенно сформировался постоянный набор рубрик: «Перья из хвоста» (здесь публиковались короткие цитаты из газет и журналов, к которым составитель отдела давал остроумные комментарии, высмеивая неуклюжесть языка или нелепость сообщения), «Волчьи ягоды» (сатирико-юмористические отзывы на общественные события), «Почтовый ящик» (ответы редактора на присылаемые в «Сатирикон» рукописи) и сложились свои традиции (например, тематические номера). Последние страницы отводились под рекламные объявления (с неизменными пилюлями от ожирения, «благовонным туалетным мылом высшего достоинства», мазью «Мазолин» и т. д.).
Большинство материала для «Сатирикона» писал сам Аверченко, пользуясь псевдонимами «Ave», «Фальстаф», «Фома Опискин», «Медуза-Горгона» (подробный перечень псевдонимов сатирика, приводимый в словаре И. Ф. Масанова, насчитывает в обшей сложности 48 разных вариаций). Многим читателям особенно запомнилось «скромное» Ave (по первым буквам фамилии), что в переводе с латыни означает «славься, да здравствует».
Корнфельд умело организовал реализацию «Сатирикона». Приведем свидетельство писателя Михаила Слонимского, бывшего в те годы питерским сорванцом: «В годы реакции, после поражения революции пятого года <…> расцветала беллетристика, напичканная всякими модными проблемами, из коих едва ли не главной почитался „половой вопрос“, иногда же просто безличная, но с этакой многозначительной задумчивостью. Литературные дельцы, уловившие, так сказать, „дух времени“, изготовляли общедоступное варево из всех „проклятых“ вопросов сразу и продавали по сходной цене на всех литературных перекрестках. Едва оперившиеся юнцы искали „озарений“ и „бездн“ в публичных домах и „кружках самоубийц“. Не так-то легко было в те далекие времена <…> мальчишке найти в этой неразберихе хорошую книгу. А дурная книга зазывала в рекламах,
В унисон со Слонимским, одобрявшим здоровый, оптимистический дух творчества Аверченко, мыслил Сергей Горный: «Я помню его появление в Питере. Такое нежданное и победное <…> Он был здоров. В нем не было „измов“, городских изломов, „тонкостей“, „меткостей“, „едкостей“ <…> Картина была любопытна: в среду, заполненную спорами об извивах, всяких „фокусах-покусах“ по Пшибышевскому и Тэтмайеру, последних „изысках“ Вячеслава Иванова, — в среду, разъеденную спорами о „мистическом анархизме“ Чулкова, дуэлями задорно-упругого Петра Пильского с коллективом „Литературного распада“ — в такую среду вдруг сваливается откуда-то из харьковских „бахчей“, с какой-то станции Алмазной, из неторопливой, по-доброму хитрой — и по-хитрому — умной Хохляндии — какой-то молодой детина, с белыми, крепкими зубами, с голосом вкрадчивым и порой мягко (этот недостаток к нему „шел“) спотыкающимся, еле приметно заикающимся <…> Этот детина явно не знает, о чем говорил в прошлую среду Вячеслав Иванов, и даже не знает, что такое „оргиазм“. Не знает, кроме того, наизусть финала „Де профундиа“ Пшибышевского <…> И самое замечательное — не очень огорчается своим незнанием <…> Здоров, весел, ярок. Полон солнца и звенящей бездонной капели <…> Настоящий, божьей милостью талант. Видящий как-то по-своему грани и глыбы жизни. И приемлющий мир, любящий его нежно и сыновне» (Горный Сергей. Памяти А. Т. Аверченко // Руль. 1936. 28 апреля).
Атмосфера веселого творчества и оптимизма, царившая в редакции «Сатирикона», вполне объяснима: и издатель, и редактор, и сотрудники были людьми молодыми. Корнфельду в момент основания журнала было 24 года, Аверченко — 28 лет, Аркадию Бухову — 19 лет, Петру Потёмкину — 22 года… Поэт Саша Чёрный — ровесник Аверченко — очень зримо и иронично воссоздал жизнь редакции в стихотворении «Сатирикон» (1925):
Над Фонтанкой сизо-серой В старом добром Петербурге, В низких комнатках уютных Расцветал «Сатирикон» [19] . За окном пестрели барки С белоствольными дровами, А напротив Двор Апраксин Впился охрой в небосклон. В низких комнатках уютных Было шумно и привольно… Сумасбродные рисунки Разлеглись по всем столам. На окне сидел художник И, закинув кверху гриву. Дул калинкинское пиво Со слюною пополам. На диване два поэта, Как беспечные кентавры, Хохотали до упаду Над какой-то ерундой… Почтальон стоял у стойки И посматривал тревожно На огромные плакаты С толстым дьяволом-балдой. Тихий, вежливый издатель, Деликатного сложенья, Пробегал из кабинета, Как взволнованная мышь… Кто-то в ванной лаял басом, Кто-то резвыми ногами За издателем помчался, Чтоб сорвать с него бакшиш… А в сторонке, в кабинете, Грузный, медленный Аркадий, Наклонясь над грудой писем, Почту свежую вскрывал: Сотни диких графоманов Изо всех уездных щелей Насылали горы хлама, Что ни день — бумажный вал. Ну и чушь… В зрачках хохлацких Искры хитрые дрожали: В первом ящике почтовом Вздернет на кол — и прощай. Четким почерком кудрявым Плел он вязь, глаза прищурив, И, свирепо чертыхаясь, Пил и пил холодный чай. Ровно в полдень встанет. Баста. Сатирическая банда, Гулко топая ногами, Вдоль Фонтанки цугом шла К Чернышеву переулку… Там в гостинице «Московской» Можно вдосталь съесть и выпить, Поорать вокруг стола. Хвост прохожих возле сквера Оборачивался в страхе, Дети, бросив свой песочек, Мчались к нянькам поскорей: Кто такие? Что за хохот? Что за странные манеры? Мексиканские ковбои? Укротители зверей? А под аркой министерства Околоточный знакомый, Добродушно ухмыляясь, Рявкал басом, как медведь: «Как, Аркадий Тимофеич, Драгоценное здоровье?» — «Ничего, живем — не тужим, До ста лет решил скрипеть».19
Саша Чёрный описывает место расположения главной конторы «Сатирикона» на набережной Фонтанки, 80.