Арктания

Гребнев Григорий Никитич

Дальше последовало несколько вопросов подряд. Японец задавал их безразлично, словно следователь, которому подобные вопросы уже надоели и сам допрашиваемый нисколько не интересен. Говорил он на плохом английском языке.

— Вы замещаете Ветлугина?

— Да.

— Сам Ветлугин где?

— На острове Диксон.

— Жена Ветлугина где?

— Там же.

Японец оглянулся на своих спутников и заговорил с ними на каком-то непонятном гортанном языке, явно не европейском.

Торопливость была несвойственна Свенсону. Он видел, что Татьяна и группа работников станции сгорают от желания узнать, кто такие подводные путешественники и что заставило их подняться на поверхность. Но Свенсон молчал,

пристально разглядывая неожиданных гостей. Все в них казалось ему непонятным и необычайным. Одеты все трое были почти одинаково: на них были серые короткие куртки, подбитые мехом, стального цвета военные рейтузы, желтые краги на ногах и лисьи малахаи на головах. Но особенно поразительными казались их лица. Свенсон знал, что лица подводников всегда отличаются некоторой бледностью; у этих же людей лица были даже не бледные, а какие-то белые, будто фарфоровые. У старого японца бледность породила зловещую зелень на лице. Кроме того, все трое оседлали свои носы желто-зелеными светофильтрами, хотя положение солнца в это время не было угрожающим для зрения.

Чем больше присматривался Свенсон к загадочным посетителям, тем больше недоумевал.

— Может быть, я или мои сотрудники сможем вам быть полезными? — спросил наконец Свенсон.

Старик навел на него свои желто-зеленые окуляры, помолчал и промямлил:

— Нет, нам нужен кто-нибудь из Ветлугиных.

Свенсон стал объяснять, что случилось и почему вся семья Ветлугиных оказалась вне станции, но старик бесцеремонно перебил его:

— Мы все знаем. Мы получили сведения, что Ветлугины вылетели с острова Седова на станцию.

— Нет, они в последнюю минуту изменили маршрут и направились в Североград. А вам с Ветлугиным необходимо говорить по личному делу или по служебному? — спросил Свенсон.

— По личному.

— Вы можете поговорить с ним отсюда по радиофону.

— Нет, — старик мотнул головой, — мне нужен разговор с глазу на глаз.

Затем между стариком и его бледными спутниками последовали новые переговоры на непонятном наречии. Свенсон терпеливо ждал. Наконец, когда гости умолкли, сказал:

— Мне показалось, что ваше судно поднялось на поверхность из-за какой-то аварии.

— Нет. Все благополучно, — промямлил старик.

— Вы шли из Европы в Америку или в обратном направлений? — спросил Свенсон.

На этот раз японец ничего не ответил. Он отвернулся от Свенсона и произнес несколько слов на своем таинственном языке. Его спутники, застывшие словно адъютанты, повернулись на каблуках. Все трое зашагали к подъемнику.

Старик вел себя вызывающе. Это расшевелило даже флегматичного норвежца. Он сделал шаг вперед и сказал:

— Хелло! Товарищи! Объясните, что значит эта комедия?

Странные посетители гуськом продолжали пробираться к подъемнику, не обращая внимания на слова Свенсона. Тогда норвежец засопел и крикнул каркающим голосом:

— Хелло! Хьюз! Спустишь вниз этих людей только по моему приказанию.

Механик Хъюз запер люк подъемника и стал в сторону.

Подводники остановились и повернули к Свенсону свои фарфоровые физиономии.

— Сейчас же спустите нас на лед, — негромко, но внятно сказал старик японец.

— Я должен знать, кто вы такие и зачем пожаловали на станцию, — спокойно сказал Свенсон.

Спутники японца мгновенно забросили руки назад и стали отстегивать что-то подле задних карманов. Старик строго взглянул на них, и они опустили руки.

— Ну что вы пристали? — с досадой сказал старик. — Ну… мы… океанографическая экспедиция…

— Фамилия? — резко спросил Свенсон.

— Мы… мое имя… Осуда… Профессор Осуда.

Свенсон вопросительно взглянул на жену. Татьяна Свенсон работала на станции океанографом и была знакома почти со всеми океанографами мира. Татьяна Свенсон пожала плечами,

давая понять, что о таком профессоре океанографических наук она не слыхала.

— Что вам здесь нужно?

Свенсон спрашивал спокойным тоном, но формой вопросов явно мстил посетителям-невежам за их бесцеремонный допрос и за нежелание объяснить цель своего визита.

— Ветлугин — мой старый друг… — сказал старик.

Японец лишь внешне казался смущенным. Свенсон угадывал, что он чувствует себя здесь, на станции, очень независимо. Гидрограф задал еще несколько вопросов и велел спустить всех троих на лед.

Они спустились вниз, добрались до своей воронки и полезли по трапу к башенке подводного судна.

14.

Водоход идет по дну бассейна

Мерс всхрапнул, пожевал губами и открыл глаза. В комнате было темно; только розовые огоньки радиевых часов светились на стене. Мерс прищурился, взглянул на часы и тотчас же вскочил. Заслонил рукой у окна тонкий луч света, направленный на катодную лампу, и послушное реле швырнуло вверх от подоконника к потолку темную вуалетку. Буйный поток утреннего света ворвался в комнату. Мерс фыркнул, прикрыл глаза и, словно слепец, стал шарить на ночном столике. Наконец нащупал очки-светофильтры, надел их и только тогда спокойно огляделся вокруг. Затем напялил канареечную пижаму и направился в смежную комнату.

Гостиницы в поселке острова Седова не было, но зато здесь существовала прекрасно оборудованная больница, и второй этаж жилого дома медперсонала при больнице заменял приезжающим гостиницу. По старой памяти, люди, живущие в Арктике, считались до известной степени подвижниками, и им полагался здесь, в виде компенсации за злющие морозы, полугодовые ночи и пургу, такой комфорт, о котором советские полярники первых десятилетий Октябрьской революции даже и мечтать не могли. Полагался он и в той части жилого дома больничного персонала, которая была отведена для корреспондентов, профессора Британова, его ассистентов и прочих неожиданных гостей на острове. Каков был этот комфорт, можно было судить хотя бы по той комнате, в которую вошел Мерс. Называлась она «ванной». Здесь находились ванна и великолепный мраморно-зеркальный умывальник, с потолка свешивались гимнастические кольца, в углу стояли штанги, с пола поднимался и вился змеевиком вверх спиральный душ. Тут же в стене устроена была воздушная ниша, теплыми струями воздуха заменявшая простыню. Эта светлая, просторная, сверху донизу выложенная фаянсовыми арабесками [13] комната как бы делилась на две части: в одной помещались все уже перечисленные блага гигиены, в другой изразцовый пол был опущен на два метра в глубину, — таким образом половина комнаты, отгороженная барьером и сообщавшаяся с верхней ее частью небольшой лесенкой, превращена была в бассейн.

13

Арабески — скульптурные, мозаичные или живописные украшения.

Мерс заглянул в бассейн, отвернул один из пяти кранов и вышел. Затем он вызвал по внутреннему радиофону буфет и попросил подать завтрак в его комнату.

Через пятнадцать минут молодой, необыкновенно белокурый и кудрявый санитар с разбитными глазами остановился у двери пятнадцатой комнаты и, вежливо улыбаясь в рамку комнатного стереовизора, вделанную вместе с микрофоном в дверь, сказал:

— Вы, если не ошибаюсь, просили подать завтрак…

Санитару никто не ответил. Парень переступил с ноги на ногу, покосился вверх на репродуктор и уже громче повторил: