Арктический экзамен
Шрифт:
«Хороши мы были вчера, хороши!» Но теперь уже он не чувствовал радости от недавнего чужого застолья, неожиданно свалившегося внимания знакомого и незнакомого народа.
— Ванечка, оставайся, Ванечка, — пела на ухо раскудрявая. — Зачем тебе эта «Северянка»? Помнишь…
А что помнить? Ничего и не было! Подругу ее хотел увидеть. О той, о другой защемило вдруг сердце.
— Ванечка…
— Не будем, не будем… Пошли танцевать.
И они шли на круг, на котором все смешалось — радость, прежняя боль, разгоряченные женщины, неловкие кавалеры. Иван тоже, по-медвежьи переступая в тяжелых ботинках,
— Ванечка…
…Голос этот куда-то проваливался и таял — таял. А он тоже уплывал в забытье сна и теперь уже не знал, не помнил, что экспедиция два часа назад покинула причал, взяв курс к проливу Вилькицкого.
Не спали капитан Глебов, вахтенный матрос в рубке, да в машинном отделении Миша Заплаткин, поглядывая па приборы, читал Пушкина.
«Оставайся, Ванечка! — где-то в миражных облаках сновидения горячо и успокаивающе зазывно прощалась с ним блондинка — та самая, из карточной колоды боцманов. — Зачем тебе во льды, мало того, что было?..»
«Мало… мало! — И он сам прислушивался теперь уже к забортному грохоту льда, к тому, как гнулась обшивка, лопались шпангоуты и лед, вырастая до гигантских объемов, все сжимал борта так, что не было места воздуху в легких, пересыхало в горле от близких спазм, пока душераздирающей силы треск не принес облегчения. — Насосы включайте!» Теперь Пятница уже носится по палубе, мелькают знакомые фигуры матросов, тащат цементные ящики, брусья, кувалды: пробоина!
«Ванечка…»
Нет, это Виктор Сапунов всполошился — поварский колпак в руке, комкает, утирает пот:
«Иван, черт побери, вода в продовольственной кладовой! Ящики с макаронами всплыли. Где Борисов, где братва, черт побери…»
«Включай осушительные насосы, включай…»
Ничего не разобрать: рев ветра, грохот, полубак почти до фальшборта в воде… Со свистом проносится обрывок буксирного троса. «Э — гей, на буксировщике, на ледоколе!..»
«Внимание! По левому борту обнаружено топливо. Внимание! Пробило топливную цистерну. Завести пластырь!» — это капитан Глебов гаркает в мегафон.
При чем тут капитан Глебов, при чем мегафон, при чем…
«Надеть спасательные пояса! Приготовиться к высадке на льдину».
И Пятница несется зачем-то уже в машинное отделение: нет ли там пробоины? Грохочут дизеля, заглушая забортный грохот льда. Миша Заплаткин громовым голосом декламирует: «Богат и славен Кочубей… Богат и славен…»
— Да проснись же! — Сапунов трясет Пятницу за плечо. — Силен спать. Ну, как бестолковка?
— Нормально! — Иван потянулся. — Кажется, идем?
— Давно… А меня вахтенный поднял. Бегу первую кашу варить в Карском море, во!
— Будет тебе еще каша! — Иван тяжело выдохнул. — С маслицем… Помнишь хоть, что было вчера, а?
Сапунов насторожился, путаясь в мыслях, вроде ничего такого?..
— Да нет, нет, Витя, все о'кэй, как говорит наш старпом! Беги, вари кашу, а то скоро ребятишки проснутся, ись — пить запросят…
Стряхнув наваждения сна, Иван решительно потянулся к одежде и скоро был наверху. Спокойная гладь воды, расцвеченная утренними красками, изумрудно — розово простиралась во все стороны света. Причудливых форм редкие льдины, проплывающие мимо бортов, да любопытные мордочки нерп, востроглазо следящие за караваном, только подчеркивали идиллический простор моря. Да еще впереди по курсу вырастали над водой надстройки величественного судна.
— Никак, «Арктика»? — произнес Пятница.
— Мимо проходит, — кивнул капитан Глебов.
И Ваня, чтоб окончательно проснуться, вышел на холодок палубы.
4
Очинив карандаш и пощелкав между делом костяшками счетов, Борисов взял со стола докладную кока — последний отчет о наличии на борту продуктов питания. Углубясь в чтение и глубокомысленно оценивая это «наличие», походил начальник станции на служащего районной конторы, знающего себе цену, что скрупулезен и дотошен до мелочей: вскрыть предполагаемую ошибку в отчете или вовсе противозаконное — заведомый обман, обнародовать и доложить по инстанции! Однако «вскрывать» — нечего, вся сапуновская «ревизская сказка» уместилась на одной страничке. Тут же змеилась размашистая приписка о том, что тушенки — главного харча команды — хватит, «пожалуй, еще на пару месяцев». И если продолжать «жмотничать в том же духе, можно спокойно совершить еще и кругосветное плавание».
— Ну, ну, — кашлянул Борисов и веселей, без прежнего раздражения подумал: и здесь, в деловой бумаге подпустил кок лирики! И опять углубился в подсчеты, приплюсовывая возможные задержки в пути. А то, что они неминуемы, убедила недавняя остановка возле архипелага Норденшельда: в необозримое ледяное поле не рискнул соваться капитан «Буслаева». Слали радиограммы «Арктике», та обещала подойти на помощь, но атомоход задерживался с проводкой других судов через пролив Вилькицкого, убедительно заверив, что «в данный момент нашим скорлупкам в проливе делать нечего».
Теперь, когда дважды изменив курс, экспедиция соединилась с «Арктикой», следуя за ее кормой кильватерным строем, соединенная тросами — в центре «Северянка», — Борисов был рад подвернувшемуся делу. Не торчать же в рубке возле капитана!
А караван шел и шел сквозь пробитую флагманом дорогу, и мелкие льдины, царапая борта, не портили благодушного настроения Борисова, потому так спокойно и умиротворенно ответил он на стук в каюту.
— А — а… Присаживайся, Виктор Александрович, как дела?
— Хлеб кончился, Станислав Яковлевич, умер хлеб! — Сапунов решил, что надо уж сразу выложить. И выложил: — Последнюю булку на ужин порежу…
— Я, конечно, займу еще червонец… сходи и купи! Что, не нравится? А я при чем, понимаете?..
«Резонно, — подумал Виктор. — Молодец, юмору хватило…» Он и сам себя ругал: прошляпил на Диксоне! Ну что бы отрядить кого-то в магазин? Замотался, закрутился. Расхлебывай!
— Мука-то есть у нас?
— Два мешка, — и Виктор опять с ненавистью подумал о тугих кулях, что спокойненько, словно дожидаясь своего часа, постаивают в кладовой… Несколько раз уже ощупывал их сытые бока, вздыхал и, покружа беспомощно по камбузу, опять возвращался в кладовую, проклиная собственное бессилие: уж лучше бы не торчали в углу, не томили душу.