Арктический экзамен
Шрифт:
«У Пятницы это любимое присловье», — вспомнил Виктор,
А за бортом, как живые, скрежетали и смыкались разводья. Начиналась подвижка ледовых полей. Что же дальше, впереди?
6
Капитан Глебов, редко роняя слова, простаивает на мостике самые трудные полуночные и предрассветные часы. Скупые на эмоции матросы с готовностью кидаются исполнять его указания: «Есть, капитан!» Или вовсе отрывочно: «Понятно!»
Охотно толкует Глебов с дедом, с Глушаковым, который, отстояв вахту, идет на капитанский мостик. Некурящий дед, стойко перенося
— Эх, Валентин Григорьевич, будь у нас свой ход, — произносит Глебов, — шлепали б мы с малой нашей осадкой у самого бережка, никакие ледоколы, спасатели не нужны были б…
И дед, поднаторевший уже в морских делах, соглашается, кивает:
— Да, конечно, Павел Сергеевич. Надо б конструкторам подсказать…
— А я вполне серьезно. Ну хоть маленькую машину — на время перегона электростанции.
— Подскажу на заводе, — не совсем уверенно говорит Глушаков. И разговор ложится в русло хозяйственных подсчетов, «о народных рубликах», об экономичности и безопасности перегона. Благо, когда чистое море за бортом, не штормит, не колотит. Плыви себе…
Обслуга станции, почувствовав вдруг новую командирскую волю, тянется к капитану, хотя тот нет — нет да и даст понять, что машинные цеха станции не в его подчинении, что дело палубной команды — безопасность проводки: мы, мол, моряки только — извозчики! Доверительный тон капитана еще больше кружит головы мотористам и электрикам. На что уж, кажется, преданный Борисову библиотекарь, но и тот начал увиваться вокруг Глебова.
Вот и сейчас прибежал Крант к Сапунову:
— Завари чайку погуще для капитанской каюты!
— Вова — а… Кранты сорвались, что ли?
— Павел Сергеевич с вахты, устал…
Завтрак в капитанскую каюту в таких случаях относит дневальный по камбузу, однако Вова настоял.
— Ну что ж! — усмехнулся Сапунов. — Послужи…
Впрочем, с палубной командой отношения у кока — о' кэй! По признанию самого Коли Сокола.
— Я тебе, старик, из загранки мировую трубку пришлю, краснопарь только компот погуще! — обещал как-то Сокол.
Фасонистая трубка, «мировая» трубка, пропала у Виктора недавно. Купил ее перед отплытием из Салехарда. Как хотелось пройти с ней все четыре моря! А потом, как сувенир арктический, подарить при случае Юрию Соломатину. Еще уговор у них состоялся: пройти «крещение» льдами, подключить станцию к береговым коммуникациям и только тогда — с победой! — возвратиться на Большую землю! С трубкой мира! Пропала трубка…
Ну что ж!
Пшеница мелется, коровы телятся.
И все на правильном таком пути.
Ах, замети меня, метель — метелица,
Ах, замети меня, ах, замети…
— Чему веселишься? — понятливо ухмыляется дневальный Олег. Цветистая майка с африканскими пальмами и та сброшена. Жарко. На потных загорелых плечах перекатываются бугры мышц. Здоровенный парняга.
— Выключи кондишен! — просит Виктор.
Рад он, надо ж, рад! Сегодня наконец-то раскочегарили котлы, и братва, будто северные туземцы, впервые познала прелесть современных благ цивилизации. В личных каютах, на родном судне! Заработали кондиционеры. Поначалу ощутил Виктор, как потянуло теплом с подволока каюты, потом поползли по стеклу иллюминатора окостеневшие после ночного шторма брызги. Приложил ладонь к стеклу — теплое. Свитер потянул через голову. Братцы, откуда такая благодать? А братцы уже сами по-июльски щеголяют в легких одеждах: «С атомохода «Ленин» котельного машиниста прислали! Капитан договорился!»
Атомоход вел караван почти сутки. Блистательно, по-рыцарски взламывал ледовые перемычки так, что и станция держала скорость десять узлов.
И вот на тебе, пожалуйста, котельный машинист! Из всех кранов — в каютах, в прачечной, в душах и в бане — ударила горячая вода. Загремели тазы, запахло субботой, свежим бельем, волглыми испарениями от сохнущих тельняшек. В душах плескались подолгу, выгоняя из распаренных тел остатки накопившейся за долгие недели дрожи. Даже дед Глушаков взмолился: «Пресную воду ополовинили! Нельзя же…» — «Можно, Валентин Григорьевич! В Тикси заправимся». — «До Тикси еще топать». — «Скоро дотопаем…»
Пшеница мелется, коровы телятся,
И все на правильном таком пути.
Ах, замети меня, метель — метелица…
— Ай… Этого еще не хватало? — Олег брезгливо морщится, по-мальчишески сует в рот окровавленный палец.
— Разрезал?
Кивает, отсасывая кровь. Нашел соску!
— Потерпи. Сейчас за бинтом сбегаю! — и Виктор почти обрадованно несется в санкаюту. Ну вот и подвернулся случай проявить свои лекарские способности! В санкаюте находит кусок бинта, прихватывает коробку с таблетками. Может, и резиновый жгут прихватить?
— Ты б еще носилки приволок! — недоверчиво следит дневальный за его хлопотами.
— Можно, если… кондрашка хватит! Проглоти-ка сначала вот эту пилюлю. Укольчик полагается, да уж извини, шприц кипятить некогда…
Олег вынимает изо рта палец, сплевывает:
— Ты серьезно?.. Смотри-ка, хлещет кровушка!
— Может, перетянуть вену? — кок молодецки растягивает жгут, демонстрируя эластичность резинового приспособления, не забывая одновременно и о таблетках.
— Че мне суешь, че суешь? — вдруг по-деревенски «зачекал» матрос, углядев надпись на коробочке, побледнел даже. — Это же знаешь че?
— Че? Заменяет пенициллин. Че! Говорят тебе, глотай. Видишь, написано: «Применять по назначению врача… Хранить в сухом, защищенном от света месте…»
— Не валяй дурочку… В защищенном от света месте! На обратной стороне прочти…
— Ну вот: «Изготовлено в Польше. Двадцать таблеток по ноль целых двадцать пять сотых грамма… Трихо — пол», — читал кок уже без прежней уверенности. — Знаешь, Вася, недавно сам просил… для профилактики. Не умер, как видишь, — закончил он вовсз удрученно, догадываясь о истинном предназначении этих пилюль. — Не умер же Вася! — зачем-то еще раз сказал в оправдание.
Олег прямо — таки взбесился от этой фразы:
— Дурика гнешь, или вправду — святая наивность?.. Ну ладно, Васе можешь давать сколько хочешь, не повредит, а я в этом плане чист, как евнух из ханского гарема. С моря да опять — в море. Мотай бинт!
Осколок тонкого стакана полоснул не глубоко, и, обмотав растопыренную пятерню матроса, которой привольней было бы разгибать среднего размера якоря, чем выполнять работу нежного свойства, отпустил Олега восвояси. Пусть крутит магнитофон свой, наслаждается поп — музыкой. Справлюсь, мол, как-нибудь сам и с посудой, и с выпечкой. Привыкать ли!