Армада
Шрифт:
Из двери во вторую комнату выходит давешний старлей…
— Пришёл? Ну, пошли… — заходит обратно.
Мы с ним говорим около часа. Весь разговор я смотрю на огромную, во всю стену, карту нашей страны… Флажком отмечена Борзя — Москву я и без флажка вижу… рук дотянуться, поставив один палец на Борзю, а второй потянув к Москве, у меня не хватит, я до конца понимаю, НАСКОЛЬКО я далеко от своей прежней жизни.
Опять становится тоскливо. Старлей, не умолкая, рассказывает об обитателях батальона, высказывая своё личное отношение к ним, обсалютно меня не интересующее. Странное ощущение. Вот я вроде бы здесь человек новый, а он старожил. И, тем ни менее, в общении инициатива у меня. Это не Бурый. Это премудрый пескарь, имеющий собственное мнение только при плотно закрытых входных дверях. И ему самому с собой ни фига не тесно.
Постепенно понимаю, что меня перестаёт интересовать смысл его ответов, сводящихся к одному — опасаться всего: начальства, водки, техники, опять начальства, но уже большого (потому что оно взгреет малое начальство, а малое начальство — это уже жопа), бойцов (этих вообще надо стороной обходить…без пяти минут Чикатилы, даже не знающие слово — интеллигентность), климата, царапин (гниёшь сразу) и т. д.
Прихожу к выводу, что сам разберусь, кто тут кто. Без сопливых гололёд — у самих насморк.
И, главное — я разберусь, кто в этом во всём Я. Лейтенант Скворин — недавний распиздяй 4-го курса, некогда самого престижного военного училища.
В комнату врывается (не входит, а именно врывается) жилистый, чуть повыше меня капитан в выгоревшем, чистом комке и пижонски заглаженной кепке. С первого взгляда понятно — хищник. Не медведь, конечно, и не волк, но шкуру попортить качественно может. Лис, и опытный… матёрый. На Карамышлева (зээншу) даже не смотрит. Смотрит на меня. Да они едва кивнули друг другу. Обширный кабинет сразу становится тесным. Я шкурой ощущаю загустевший воздух.
— Ты Скворин?? — после пятисекундных гляделок.
— Я.
— А чо жопу не отрываете, товарищ лейтенант?? — мастер интонаций Вадим так произносит эту фразу, что хер поймёшь… то ли шутит, то ли всерьёз драть взялся, только подкатывает мягко. Он капитан — я лейтенант… меж нами пропасть его опыта и моего незнания, а главное, неумения себя держать — носить погоны с честью… не оглядываясь на субординацию.
Встаю (нехотя… как давешний Воробьёв):
— А оно тут надо? — это я капитану. Перед ним не лейтенант, а распиздяй с 4-го курса училища. И ему предстоит остругать эту буратину от всего наносного. Он реально разглядывает меня, как Папа Карло. Потом, наконец, улыбается. Он меня уже полностью прокачал. А я его просто не понимаю.
«Да гляди, сколько влезет — дырки не протри. Командир хренов».
— Сейчас обязательно… я Вадим, ты Алексей… я уже знаю, — он протягивает руку и неожиданно улыбается, — я командир 3-й роты. Твой командир, лейтенант, рад познакомится. Наконец-то кадрового дали, а то мы с Дениской уже ебанулись. Терь легче будет, — опять лыбу давит. У него она дюже плотоядная и отнюдь не располагает, только холоднее становится. — Ты ж из МосВОКУ (хуле… полдня прошло — радио работает)?
— Да.
— С техникой как??
— Хреново, — честно признаюсь.
Вадим качает головой. Разочарованно? Удовлетворённо, мол, научим???
— Караулы, наряды — уставы знаешь как??
Ну, тут порядок. Тут я образованный, дальше некуда. Залётчики и распиздяи в армии устав чтут. И это не просто интересная параллель с урками. Это образ жизни.
— Спрашивай… службу знаю… — решаюсь держаться на «ты». Не на паркетах, в самом деле.
— Боевая?
С картами у меня беда. Ну, а стрелять-пристреливать в училище накормили так, что я тиры обхожу десятой дорогой.
— Умею.
Веселеет.
— В роту ходил??
— Да.
— Бил кого-нибудь??
— Да… — мне отчего-то неприятно… опускаю глаза. Врать и изворачиваться я умею, но не со своими. А этот, кажись, свой… чую.
— Отлично, сработаемся, — подытоживает Вадим, — нормально, лейтенант… только вот фура у тебя уебанская — гыгыгы… я Дальневосточное заканчивал… сейчас кажется, что в прошлой жизни, бгаааааа, пошли в роту.
Собеседование окончено — началась работа. Началась новая жизнь.
Курс Молодого Офицера… Моё КМО.
Заходим в роту под рёв дневального «Смирно!!». Воробей, за шаг до ротного, переходит на строевой.
(Не за три, падла!!! Но это уже всё-таки похоже на армию).
— Товарищ капитан, за время моего дежурства происшествий не случилось.
— Вольно… Строй рабкоманду, Воробей… Я вам про любовь к Родине рассказывать буду… — Вадим идёт прямиком к двери с табличкой «канцелярия», на ходу достаёт ключ, не особо реагируя на ритуал приветствия. Для него это давно само собой разумеющаяся процедура, не стоящая внимания. Воробей тут же поворачивается к трём бойцам, топчущимся на взлётке, и сообщает им:
— Построение через пять минут.
Те начинают изображать суету.
Вадим открывает канцелярию и смотрит на часы… я тоже (время пошло!).
Канцелярия роты. Святая святых.
А нехуёвая у нас канцелярия. Стены обшиты досками, обожженными горелкой и залакированными, да с надпилами — вид получается обалденный… прям деревянным кирпичом стены выложены как будто.
У окна стол ротного. Меж ним и окном, по левую руку, сейф. На стене справа книжная полка, где лежат чьи-то военники и, как я вижу, всякая ротная документация. Над ней краснорожий портрет нашего говнокомандующего в беретке. Боря Ельцин.
«Интересно, он вообще армией занимается? Я впервые вижу ротного — и уже готов выполнять его команды. Я столько раз видел Ельцина по ящику, но прикажи он мне что-то сделать — предпочту проебаться».
Слева кровать — обычная солдатская — идеально заправленная, отглаженные, отбитые в прямой угол края… только вот подушка треугольником почему-то стоит.
— Блять… Батон… абизьяна… дрых опять тут… — Вадим досадливо сплевывает, берёт подушку и ставит её стоймя к спинке кровати, затем плюхается на эту кровать и принимает полусидячележачее положение. Столы стоят буквой «Т», и я сажусь напротив ротного, через стол от него. Здесь тоже есть карта, но уже карта мира. Она над головой ротного, на стене. Шкаф у дверей с одной стороны и стопка ящиков с другой. Судя по биркам на ящиках — это материальная база для проведения занятий.