Армагеддон был вчера

Олди Генри Лайон

Усек. Усек — и сгинул, унесенный ветром. Вовремя: я только входила во вкус. Не люблю строить этажи, но иногда другого способа просто нет. «Подруга»! Фраеру ушастому и двадцати пяти нет…

Легкий стук.

Растерянная ряха втискивается в щель.

— Госпожа старший следователь! Разрешите? Теперь можно и разрешить.

— Госпожа старший следователь! Следователь Изюмский в ваше распоряжение явился…

— Являются привидения, — безжалостно отпарировала я. — И шалавы по вызову. А младшие по должности прибывают. Садитесь, господин Изюмский!

Дуб

осторожно опустился на краешек стула. И начал медленно, но верно превращаться в обычного парня в модном костюме, с которым в принципе можно и потанцевать на какой-нибудь вечеринке. Понаблюдав за этой поучительной метаморфозой, я сухо кивнула:

— А теперь докладывайте!

Встать он все-таки не догадался. Ну ладно, стерпим.

— Ну так, два дня назад… Четырнадцатого февраля, стало быть, блин…

Все это «стало быть» я уже знала назубок — побеспокоилась с утра заглянуть в следственный отдел. Четырнадцатого февраля во дворе дома номер три, что по улице Рымарской, найден труп неизвестного гражданина лет девятнадцати-двадцати с двумя пулевыми ранениями.

— Баллистическую экспертизу провели?

— Направил, — дуб виновато моргнул. — Только что…

Так и знала! Два дня — коту под хвост. Хорошо хоть кто-то догадался сфотографировать место происшествия!

— Слушайте, господин Изюмский! Могу я узнать, чем вы эти дни занимались?

Вообше-то, зря спрашиваю. В лучшем случае этот болван послал дежурного инспектора в обход моргов — искать труп с синюшным лицом и разрывом аорты.

Оказалось, я права. Дальше можно и не интересоваться.

— Юракадемию заканчивали? Заочный?

Ответ слушать не стала. И без того все понятно.

— Так ведь нам рассказывали! — не выдержал наконец дуб. — Специфика расследования убийств! Первач-псы… То есть, блин, «психоз Святого Георгия…»

Оставалось порадоваться, что господин Изюмский умудрился запомнить слова «специфика» и «психоз».

— Личность убитого? — вздохнула я.

Золотая цепь потускнела, зуб куда-то спрятался.

— Личность еще не… Но он, блин, пидор, это точно! Серьга-то…

— Простите?

— То есть этот… лицо традиционной… В смысле, блин, нетрадиционной сексуальной ори…

Серьгу я тоже заметила, но это еще не факт. Сейчас многие сопляки такое носят.

— Значит, так…

Я не торопясь встала, подождала, пока дуб догадается сделать то же,

— К вечеру узнайте имя жертвы. Делайте, что хотите, но узнайте. Тогда будем работать. А нет — катаю рапорт, что вы завалили расследование к чертовой матери. И еще. За полгода — это третье нераскрытое убийство. Понимаете? А из-за таких пинкертонов хреновых, как вы, до сих пор неясно, что это: то ли просто наша халатность, то ли…

Договаривать не стала, рассчитывая, что у «хренова пинкертона» все-таки хватит догадливости. А ведь дело — серьезнее некуда. Похоже, в отдельных случаях Егорьева стая теряет нюх. Об этом мне тоже сообщили в следственном отделе — сугубо секретно. Вот и еще одна

черточка…

2

После этакого разговора не грех было и остыть, но мерзавец-телефон опять звякнул, сообщив невероятную весть: подследственный Егоров просится на допрос!

Сезон чудес продолжался. Подследственный Егоров Алексей Владиленович, он же отец Александр, викарный священник Иоанно-Усскновенской церкви, на допросах молчал. Молчал мертво, даже не здоровался. Именно общаясь с ним, я впервые почувствовала себя инквизитором. И вот, пожалуйста…

Упускать подобный шанс воистину грешно, и я ради такого случая достала из шкафа кофеварку. Лень-матушка водит меня каждый раз в буфет, где кофе препаршивый, но тут я заставила себя вспомнить все тонкости, благо душистый перец и корица оказались на месте; да и старая кофемолка, спасибо Святому Филиппу Суздальскому, работала исправно. Как-то не удержалась, заглянула в святцы. Святой Филипп окончил свои дни во времена Симеона Гордого, и только здешняя епархия вкупе с заводом «Кондиционер» ведают, отчего именно ему выпало следить за работой бытовой техники.

— Добрый день, гражданка следователь!

Отвечать, отвернувшись к кофеварке, было неудобно. Пришлось заниматься акробатикой, дабы и кофе не расплескать, и вежливость проявить.

— Добрый день, отец Александр! Садитесь. Кофе будете?

— Благодарствую.

Так и не сообразив, благодарствую «да» или благодарствую «нет», я водрузила на стол две чашки, поставила сахарницу…

— Не трудитесь, гражданка следователь. Ни к чему. И совершенно напрасно!

Ради такого, как отец Александр, не грех и потрудиться. Мужчина он интересный, причем вовсе не старый, и сорока нет. Только глаза…

Почему-то не хочется встречаться с ним взглядом.

— Гражданка следователь, прежде всего приношу вам свои персональные извинения. Мой отказ отвечать на вопросы никак не был связан с вами лично.

Я кивнула, принимая извинения. Что это с ним? Взгляд прежний, острый, яркие губы знакомо поджаты…

— Хочу сделать заявление.

Он помолчал. Губы, и без того узкие, превратились в тонкую полоску.

— Продумав свое поведение, заявляю о своем полном раскаянии перед властями светскими и властями духовными. Признаю свою неправоту и прошу соответствующие органы определить мне должное наказание. Одновременно буду просить священноначалие простить мне грехи мои.

Я нерешительно достала бланк протокола, сняла колпачок с ручки.

— Так и писать, отец Александр?

—Да.

Я послушно заскользила пером по бумаге, но вдруг почувствовала — что-то не так. Вообще-то все так, завтра же дело можно отправлять в суд. Объективная сторона установлена, один из подследственных пошел на «сознанку». Это гораздо лучше для процесса: один беленький, другой черненький, одному — по полной, другому — условно…

—Нет.

Я отложила в сторону бумагу, вздохнула.