Армагеддон был вчера
Шрифт:
Так ли, иначе, но следовало работать. Кондратюка решила не трогать. Как выяснилось, ночью его допрашивал дуб; значит, пускай продолжает. Его добыча. А вот мордобоец Петров…
— Госпожа старший следователь! Арестованный старший сержант Петров на допрос прибыл!
Я была права: мы с арестованным (старшим!) сержантом Петровым — старые знакомые! Встречались в гостях на квартире Залесского! Блудливый алкаш с сальными глазками, то есть пропавший гражданин Залесский, кем-то ему приходится. Одноклассник? Да, кажется.
Голос сержанта мне
— Садитесь, Петров! Значит, деремся?
Бросив недоверчивый взгляд на стул, он все-таки решился и присел. Стул выдержал, к его (да и моему) удивлению. Экий шкаф! И рожа, рожа! Под стать таракану-полковнику. Впаять бы такому лет пять… Нельзя, нельзя! А жалко!
— Итак, гражданин Петров, прошу пояснить мне свое поведение, выразившееся в злостном сопротивлении…
Он слушал с каменной мордой, но когда я назвала соответствующие статьи УК, камень дрогнул, и я ощутила искреннее злорадство. Это тебе не девочек насиловать, сука легавая!
Не по почкам бить!
Все-таки трудно сдержаться. Сдержаться, забыть, что ты уже давно не Эрка Шалашовка, не «заключенная Гизело»…
— Итак?
Петров молчал — как памятник Ленину на площади Свободы. Слыхала, здешняя молодежь истово спорит: кто такой Ленин? Большинство считает: писатель. То ли «Му-Му» изваял, толи «Анну Каренину».
— Повторяю! Гражданин Петров, признаете ли вы…
— Да чего там! Признаю…
Разродился! Хоть бы поупрямился для виду! Ладно, сыграли в злого следователя, сыграем в доброго.
— А вас не удивило, что ОМОН оказался на квартире гражданина Залесского?
Он задумался, напряг единственную извилину.
—Ну!
— Не нукайте! — озлилась я. — Еще не запрягли, гражданин старший сержант! Отвечайте на вопрос!
А хорошо, когда можно так говорить с жориком. Просто душа поет!
— Так точно, удивило, госпожа старший следователь. Чего им Алик сделал-то? Мы с Аликом друзья, я его с детства знаю…
Аликом? Ну, конечно, с гражданином Залесским, любителем разглядывать женские прелести.
— Алька в тот день едва с кровати поднялся; перенервничал, бедолага, — сосед его, прямо на наших глазах, чуть коньки не отбросил. Ерпалыч который. То есть гражданин Молитвин. Я примчался, и Фимка примчался… да вы сами видели — бульон принесли, апельсины…
Стоп! Какой-такой Фимка?
Жестом остановив разговорившегося подследственного, я придвинула к себе ксерокопию рапорта бравого полковника Жилина. Итак, в квартире находились: сластолюбивый гражданин Залесский, сексапильная медсестричка-истеричка, сержант Петров Р. Р., бабуля — Божий одуванчик, пес-барбос и… все. Никакого Фимки.
Может, так зовут спасателя-кента?
— Кого вы упомянули последним, Петров? Кентавра?
Жорик оторопело моргнул:
— Какого на фиг… Прошу прощения, госпожа старший следователь! Кентавра этого я не знаю, он с Аликом вроде
Я вновь просмотрела рапорт. Нет там никакого Крайца-Крайцмана! Погодите! А не тот ли это парень с оч-ч-чень характерным носом, который ввалился к Залесскому вкупе с моим сержантом, когда я собралась уходить? Так-так, помню…
— Ладно! — решила я. — Давайте-ка сначала! «Сначала» оказалось долго, зато плодотворно. Я слушала и злилась, и чем дальше — тем больше. Хорошенькие дела на свете творятся! Этот омоновский таракан Жилин что, ослеп? Ослеп, оглох — или умом тронулся, фиктивные рапорта составляя? Или… Или все гораздо серьезнее?
Похоже — да. Ибо сержант пребывал в полной уверенности, что его одноклассник Фимка скучает в следственном изоляторе. А вот в следственном изоляторе никакого гражданина Крайцмана знать не знают. И в горотделе тоже. Бумаги изучить я уже успела.
Может, Фимку попросту отпустили?
— Хорошо, разберемся…
Я перечитала протокол, задумалась.
— А скажите, Петров, что было написано в ордере?
— Каком ордере? — изумился он.
Злой следователь должен был напугать драчуна Петрова. Добрый — исподволь посочувствовать и начать «отмазывать». «Отмазывать» и заодно незаметненько расспрашивать о всяких интересных вещах. А «отмазывать» лучше всего через проколы в бумагах. В рапорте Жилина ничего не было сказано об ордере, и я сразу подумала: тут и следует копать. Часто такие бумаженции составляются наспех, то подпись забудут, то печать. А сейчас, выходит, еще лучше: ордера вообще не было. По крайней мере, его Залесскому не показывали. Более того, если сержант не запамятовал, полковник даже не соизволил предъявить документы. Интересно, кто сие может подтвердить? Залесского нет, кентавра нет, Фимки нет. Зато есть бабуля и, конечно, медсестричка-истеричка! Вот и хорошо, вот и славно! А интересно получается!
Я искоса поглядела на старшего сержанта. Да, типичный жорик. Одна извилина, зато наверняка цепкий, словно бульдог. И местный, город знает досконально. Что, если…
— Скажите, Петров, вы где предпочитаете ночевать — в изоляторе или дома?
Он хмыкнул, и это вновь чуть не вывело меня из себя.
— Вы, пожалуйста, словами отвечайте, подследственный!
Шкаф дернул плечами:
— Дома, понятно! А почему…
Почему? А по кочану ему! Разговорился, понимаешь!
— Вопросы, между прочим, здесь задаю я! И вопрос у меня к вам, Петров, такой. Согласны ли вы помочь следствию?
— Согласен…
— Еще раз! — велела я. — Громче!
— Согласен, госпожа старший следователь!
Его рожа в этот момент выглядела изумительно. Взгляд — разве что насквозь не прошибал. Ничего, гляди, не боюсь, мент поганый!
— Я могу вас отпустить домой, Петров, — под подписку. Более того, если вы поможете следствию, следствие поможет вам. А нужно вот что. Первое — узнайте, где сейчас ваш Крайцман. Просто узнайте. И второе. Если встретите Залесского или если он вам позвонит, передайте: я хочу его видеть. Скажите, что от этого зависит судьба Молитвина. Ясно? Если ваш Алик трус, пусть мне просто позвонит. Поняли?