Арманд и Крупская: женщины вождя

Соколов Борис Вадимович

Каково же отношение к женщине и к любви этих двух мировоззрений? Например, как относились средневековые аскеты к женщине? Из истории мы знаем, что они ее считали орудием дьявола, посланным на землю специально для того, чтобы совращать людей с пути истины. А воззрение на любовь? Аскетизм и может возникнуть только на почве самого грубого и примитивного отношения к любви. Ну а Толстой? Толстой, конечно, не смотрит на женщину как на орудие дьявола — для этого он все же родился слишком поздно, но взгляд его на любовь такой же грубый и примитивный, как и у средневековых аскетов, и потому-то он и протестует против опоэтизирования любви, что он не понимает ее поэзии… Эллинство красивее (аскетизм ведь какое-то уродство). Эллинство связано с представлением о красоте, о солнце, о природе — оно тесно связано с природой и похоже на прекрасный цветок, пышно расцветший внутри этой природы, но который еще мало отделился от нее, мало еще стал человеческим. Все это красиво, но еще довольно первобытно. Отношение к женщине, несомненно, плохое. В женщине не ищут ни друга, ни товарища — в ней ищут красоты, некоторое остроумие, умение петь, играть или танцевать, одним словом, наслаждение и развлечение. В качестве жены она раба, запертая

в своем доме, как в темнице, и покинутая мужем. Она существует не для себя, как и подобает человеку, а лишь для того, чтобы рожать детей и управлять хозяйством. Тут не только об уважении, но и о любви обыкновенно не может быть и речи — она просто старшая рабыня своего супруга. В качестве гетеры она тоже раба, которая опять-таки существует не для себя, а для того, чтобы развлекать и услаждать. Отношение и аскетизма и эллинства по отношению к женщине и любви еще грубо и примитивно — эллинство красивее, естественнее, и в нем нет того специфического привкуса греха, которое делает аскетизм особенно отвратительным…

По мере того как усложнялась жизнь и отношения людей между собой, росло то, что мы называем культурой, не только мысль, но и чувство обогащалось, то, что раньше у животных и первобытных людей было только инстинктом (как, например, материнство), превращалось из инстинкта в чувство с тысячью переливами и оттенками — в человеческое чувство, наконец, зарождались между людьми и новые отношения, новые чувства, которых животные и дикарь или совершенно не знают, или знают лишь в зародыше. Любовь тоже является продуктом культуры и цивилизации — животные и дикари не знают любви, не знают того сложного «опоэтизированного», полного самого сложного психологического общения (а такая любовь есть и существует)».

Эти строки Инесса писала, когда ей исполнилось уже 42 года и от первого знакомства с «Войной и миром» минуло более четверти века. Она успела пережить не одну страстную любовь, вырастить детей, познать тюрьмы и горечь эмиграции. В письме Инесса предстает перед нами зрелой женщиной. Но вряд ли стоит сомневаться, что и в 15 лет ее взгляд на любовь и место женщины в современном мире был примерно таким же. Инесса не хотела быть ни самкой, ни рабыней, ни «сосудом наслаждений». Толстой считал, что удел женщины — это семья, забота о муже и детях. Инесса же мечтала вырваться за пределы тесного для нее семейного круга. Мечтала о большой любви — сложном поэтическом и психологическом чувстве, в равной мере присущем двоим. И, казалось, обрела это чувство вместе с Александром Армандом.

Еще ей хотелось избавить мир от продажной любви, где женщина — только рабыня, только красивая игрушка. Но «Общество по улучшению положения женщин» могло помочь только очень немногим проституткам. И лишь единицы из них отказывались от древнейшей профессии. Поэтому Инесса очень скоро поверила, будто только социалисты-марксисты способны решить проблему проституции. Они создадут в будущем такое общество, где мужчина и женщина будут равноправными товарищами, а «опоэтизированная» любовь станет нормой, а не счастливым редким исключением. А до прихода к большевикам Инессе предстояло еще два важных события. Она разочаровалась в деятельности «Общества» и встретила новую любовь.

Инессе не дано было узнать, что в социалистической России проституция сохранилась, хотя официально было объявлено об ее искоренении. Прав оказался Лев Толстой: это зло существовало до Моисея, существовало после и будет существовать, пока существует человечество. Можно изменить социальные условия, но нельзя изменить природу человека.

В семействе Армандов был домашний учитель студент Евгений Евгеньевич Каммер, обучавший премудростям науки самого младшего из братьев, Бориса. В 1897 году Каммера арестовали за хранение нелегальной литературы и сослали в Елецкий уезд. На Инессу первое знакомство с «настоящим революционером» произвело сильное впечатление. Позднее она признавалась: «Я его (Каммера. — Б. С.)как-то очень люблю и мне его страшно жаль. Так бы хотелось иметь возможность улучшить его положение». Но до установления связи с революционными организациями прошло еще несколько лет. Только в 1902 году Инесса вошла в контакт с несколькими социал-демократами и социалистами-революционерами. Тогда же она влюбилась в младшего брата мужа — Владимира, и тот ответил ей взаимностью. Инесса все рассказала Александру, просила понять и простить. Он понял и простил, сохранив теплые чувства к бывшей жене и брату, поддерживая их материально и заботясь о детях. Инесса и Александр остались близкими друзьями. Поздравляя Инессу с новым, 1904 годом, Александр писал: «Хорошо мне было с тобой, мой друг, и так я теперь ценю и люблю твою дружбу. Ведь, правда, дружбу можно любить? Мне кажется, что это совершенно правильное и ясное выражение». Оформлять развод не стали. Нужды в этом не было. К тому же расторжение церковного брака было делом трудным и связанным с рядом унизительных процедур.

В 1903 году Инесса и Владимир уехали в Швейцарию. Здесь Инесса впервые серьезно занялась революционной работой. В автобиографии она писала: «В 1903 году попала за границу, в Швейцарию, и после короткого колебания между эсерами и эсдеками (по вопросу об аграрной программе) под влиянием книги Ильина «Развитие капитализма в России», с которой впервые смогла познакомиться за границей, становлюсь большевичкой». Как известно, под псевдонимом «Ильин» скрывался Владимир Ульянов. Так состоялось заочное знакомство Инессы с героем главного романа ее жизни, с тем, к кому она питала то глубоко, поэтическое и психологическое чувство, которое называют настоящей любовью и которое бывает лишь раз в жизни.

Теперь самое время вернуться к Владимиру Ильичу и Надежде Константиновне в Шушенское, где проходит их медовый месяц. Был ли их брак своеобразным революционным «браком по расчету»? Не была ли Надежда Константиновна из разряда тех фиктивных «невест», что сам же Ленин предлагал выделить членам «Союза борьбы», чтобы было кому помогать им в тюрьме и ссылке? Или перед нами действительно романтический союз двух страстно влюбленных друг в друга людей, но не менее страстно любящих и революцию? Те, кто Ленина терпеть не может, поддерживают слухи, что вождь величайшей (как бы к ней не относиться) революции XX века

был банальным импотентом и, следовательно, никаких отношений сексуального характера ни с супругой, ни с кем-либо иным не имел и иметь не мог. Пожалуй, единственным аргументом тут служит отсутствие у Ленина и Крупской детей. Слухи эти, как представляется, достаточно легко опровергнуть. Вот, например, воспоминания Крупской о жизни в Шушенском: «По вечерам мы с Ильичом никак не могли заснуть, мечтали о мощных рабочих демонстрациях, в которых мы когда-нибудь примем участие». И тут же: «Мы ведь молодожены были — и скрашивало это ссылку. То, что я не пишу об этом в воспоминаниях, вовсе не значит, что не было в нашей жизни ни поэзии, ни молодой страсти. Мещанства мы терпеть не могли, и обывательщины не было в нашей жизни. Мы встретились с Ильичом уже как сложившиеся революционные марксисты — это наложило печать на нашу совместную жизнь и работу». В ту пору, конечно же, подробно писать в мемуарах о «молодой страсти», а уж тем более применительно к вождю мирового пролетариата, представлялось абсолютно невозможным. Но глухое признание Крупской доказывает, что не только «мечтам о мощных рабочих демонстрациях» предавались они с Лениным в Шушенском. Любовь и революция для них слились воедино.

Есть и позднейшие данные, что Надежда Константиновна имела серьёзную соперницу в их бытность за границей и еще до появления на ленинском горизонте Инессы Арманд. В 1935 году некто Тихомирнов, командированный ЦК во Францию для поиска и покупки писем и рукописей Ленина, встретился с бывшим большевиком Г. А. Алексинским. Позднее он докладывал: «При первой встрече он показал мне очень осторожно письма, судя по всему, написанные Лениным. Почерк, насколько я мог убедиться (вчитываться в них Алексинский не давал), абсолютно схож с ленинским. Эти письма, как говорит Алексинский, писались Лениным одной писательнице, которая была в близких отношениях с ним, но не была членом партии. Лицо это не хочет передавать эти письма нам, пока жива Надежда Константиновна. Эта женщина вполне обеспечена, так как получала средства от нас из Москвы и они проходили или через Менжинского, или через Дзержинского, а сейчас получает регулярно соответствующую сумму из вклада в банке».

Мы не знаем, чем кончилась эта история, удалось ли Москве выкупить ленинские письма у безвестной французской писательницы. Но показательно уже одно то, что платило ей за молчание ведомство Дзержинского и Менжинского, всемогущее ЧК — ГПУ. Можно не сомневаться, что об этой же истории писал меньшевик Николай Владиславович Валентинов в своей книге «Встречи с Лениным»: «Только обладая множеством данных, вплоть до мелочей, можно иметь пред глазами полный, невымышленный образ человека, «сделавшего историю». С этой точки зрения могла быть интересной появившаяся в издании Bandiniere книга «Les amours secretes de Lenine» («Любовные тайны Ленина»), написанная двумя авторами — французом (вероятно, он был только переводчиком) и русским. Впервые в виде статей она появилась в 1933 году в газете «Intransigeant» («Непримиримая»). За книгу многие ухватились, даже много писали о ней, поверив, что у Ленина были интимные отношения с некой Елизаветой К. — дамой «аристократического происхождения». В доказательство авторы приводили якобы письма Ленина к этой К. Даже самый поверхностный анализ названного произведения немедленно обнаруживает, что оно плод тенденциозной и очень неловкой выдумки. Но если у Ленина не было этой секретной любви — отсюда не следует выводить, что в течение всей своей жизни он оставался верным только Крупской и не имел связи с другой женщиной». К сожалению, в российских библиотеках отсутствует книга «Любовные тайны Ленина», равно как и газета «Intransigeant». Но не приходится сомневаться, что одним из соавторов книги был Алексинский. А вторым, вполне возможно, — таинственная Елизавета К. Почему я пришел к такому выводу? А потому, что, по счастью, в Российской Государственной Библиотеке (бывшей Ленинской, а еще раньше — Румянцевской) сохранился комплект за 1936 год «Иллюстрированной России», парижского журнала на русском языке. Там в октябрьских, ноябрьских и декабрьских номерах были опубликованы воспоминания Елизаветы К. (очевидно, в записи Алексинского) под названием «Ленин в действительности. Его роман с Елизаветой К***». При этом «копирайт» (право на публикацию) стоял довольно оригинальный: «G. Alexinski — Intransigeant». К тому же в публикации фотографически воспроизведены фрагменты автографов ленинских писем, адресованных Елизавете К. Думаю, что память подвела Валентинова, и на самом деле «Intransigeant» впервые поместила серию статей о тайной возлюбленной Ленина не в 1933-м, а в 1935 или 1936 годах, одновременно с «Иллюстрированной Россией», или даже немного раньше ее. Ведь, если Валентинов не ошибается в дате первой публикации книги — 1933 год, — то получается явная нелепица. Выходит, что два или три года спустя, в 1935 или в 1936 году, в Москве, еще не знали, что письма, которые Алексинский пытается продать, давно уже обнародованы, и даже зазря платили бывшей любовнице Ленина приличную пенсию? Не исключено, что в «Intransigeant» при переводе на французский как общее содержание писем, так и, в особенности, столь ценимые Валентиновым мелочи могли быть искажены, что и вызвало недоверие Николая Владиславовича к опубликованным фрагментам.

В случае, если публикация писем в «Intransigeant» происходила одновременно с публикацией в «Иллюстрированной России» или непосредственно предшествовала ей, можно представить себе следующее развитие событий. Москва не только не стала покупать хранившиеся у Елизаветы К. ленинские письма, но и перестала выплачивать ей субсидию. К тому же начавшиеся в Москве политические процессы, в частности, осуждение на смерть старых друзей Ленина — Льва Борисовича Каменева и Григория Евсеевича Зиновьева, — могли породить у Алексинского и Елизаветы К. страх за собственную жизнь. Ну, как НКВД решит сэкономить на выплатах и просто уберет нежелательных свидетелей, грозящих разрушить ленинский миф? Публикация же очерка о любви Ленина и Елизаветы К. с обильным цитированием ленинских писем позволяла не только заработать на гонорарах, но и давала некоторые гарантии. Теперь гибель публикаторов только привлекла бы к этой истории повышенное внимание зарубежной общественности. Поэтому в Москве решили сделать вид, что публикации в «Иллюстрированной России» как бы и не было. Тема отношений вождя большевиков и девушки из Петербурга на долгие годы оказалась в СССР под запретом.