Армейская пора
Шрифт:
Любит она меня, — с удовлетворением подумал я, — а что бьет, так это верно. Сейчас у нас демократия, а-ах, а не разврат. Вероника ведь насколько красивая, настолько и болтливая. Да еще, наверняка, специально разбалтывала. Наговорит многих слухов, так потом и меня за цугундер партком, профком и краснознаменный (две грамоты и почетный подарок) командир. Сам прибежит.
Все оно Вероника дурочка, да только не знаешь ты обычаев удмуртских и силы жен наших. Там ведь не только слова станут злые, но и пара тумаков привередливых от щедрот
О, не успели слово «доброе» сказать о ней, так и Вероника появилась. Отец сказал, тот, известно какой отец. Скорее всего, как только вышли они из кабинета начальника учебного центра, так та и позвонила и все узнала.
Однако, смелая она… или дурная? Полезь к мужику при приехавшей жене. Да ведь она даже не спрашивать у супруга не будет, так отдерет девицу, мало не покажется. А сама полезла, глупая!
Вероника еще успела оценивающе посмотреть и сожалеющее проговорить:
— Кра-асивая, блин, долго воевать будем, жаль.
На этом, в общем-то, и все закончилось. Машенька моя просто ударила в лицо охальнице. Не совсем сильно врезала, не мужчина вроде бы. Но ведь и противница ее не представительница сильного пола. От удара она только вскрикнула и полетела на пол.
Как это видится в красивых романах, ее отец появился здесь, пусть не немедленно, но еще когда Вероника была не в силах подняться. Так и смотрела на него снизу верх с пола лицом, на который уже было наливался большой, прямо-таки огромный синяк на пол-лица.
Сторонам все, в принципе, было все понятно. Девица налетела на семейную пару, наверное, еще по молодости гавкнула что-то и разом получила по морде. Оно ведь как. Если красивое девичье личико, то ее целуют в ланиты, а если препротивная женская морда, то и лупят почем зря.
Назаров лишь одно спросил, хотя оттуда сразу показалась тюремная камера:
— Бестолковая дочь! Накрутила хвостом, получила, ладно хоть не насмерть. Олег тебя бил?
Я, честно говоря, напрягся. Если Вероника скажет «Да», то не миновать мне КПЗ. Естественно, есть еще слово моей жены Маши, есть уголовная экспертиза, которая, хочется верить, определит женский и мужской удар, но тюремного дерьма я намажусь с ног до голову и не одним слоем.
Но Вероника честно сказала:
— Вот еще! Жена его ударила, как железнодорожной шпалой вбила.
И Викентий Александрович быстро затих. Я бы не очень-то поверил, про судебный иск полковника Назарова ко мне, но заявление на Марию Ломаеву выглядит совсем смешно и приведет к большому количеству и среди юристов.
Поэтому он лишь укоризно посмотрел на нее. Мол, что ж ты так, а если моя дочь потеряет красоту и не сможет выйти замуж.
Но Маша была в своей правоте и не собиралась сдаваться на чью-либо милость. Она злобно буквально зашипела, как злобная кошка:
— Это мой муж, и я не собираюсь его сдавать каким-то девицам.
— А я и не собираюсь у тебя просить, — фыркнула Вероника, — вот еще!
В общем, две кошка
Назаров, видимо подумал про тоже самое, да здравствует мужская солидарность! Он молча поднял дочь с деревянного пола и, не обращая на ее старание сконцентрировать наше с Машей внимание, почти вытащил ее из комнаты отдыха.
— Надо что-то делать, — задумчиво произнесла моя жена, — она ведь и не собирается останавливаться. Уеду я и она тебя скрутит. И что мне потом?
Хм, я, конечно, не бешеный берсерк, но, по-моему, женщина, ты несколько преувеличиваешь возможности вашего пола. Однако я не стал с ней спорить. Обсуждать с женщиной в диалектическом аспекте, это означает погружаться в трясину бытия без какой-либо возможности выбраться.
Я просто положил перед ней направление в Вологду, на ВОЛСР с многозначительными словами:
— Это не надолго, буквально на одни сутки, а потом я уеду, возможно с тобой, моя милая.
Маша прочитала сначала бегло, потом уже более внимательно, присматриваясь к отдельным словам. Все равно не поняла, потребовала от меня пояснить эту бумагу.
Я притянул ее к себе за щеки, сел, посадил на колени это драгоценный груз, обнял. Маша судорожно вздохнула, она тоже соскучилась по мужу, по его крепким объятиям.
— Я же тебе писал и, наверное, твоим родителям, — объяснил ей и одновременно подколол, — меня не направили в спортроту, как мы хотели на гражданке. Я был направлен, как все простые советские граждане мужского пола в один из учебных центров. Трудно, разумеется, но не очень уж так смертельно.
Прожил бы, два года это не много. Но одна закавыка меня постоянно грызла, как лыжница и тренер ты меня понимаешь. В армии много физической нагрузки, но мало специфической спортивной. Поэтому я. Учась, разумеется, в центре, подал по командованию рапорт с копиями своих документов. Спасибо вам, кстати, за них.
Я поблагодарил за них искренне, откуда бы я здесь нашел. Тот же сержант Малов просто бы и невзначай сказал:
— Служи сынок, как дел служил, а дед на службе не служил. И не дергаться мне! Пройдет два года армии, на гражданке делай, как хочешь. Хоть воруй, я разрешаю.
А так, заверенные копии позволили опираться не только на резолюции маршала авиации Кожедуба. Все ведь понимают, даже людям, совершенно далеким от спорта, а, тем более, в околоспортивных кругах, что звание мастера спорта международного класса, да еще в такие юные годы даром не дается.
— И вот мне пришел ответ, в целом, положительный. Надо ехать и доказывать, что ты действительно хороший спортсмен, а не вытяжка от кумышки. Поняла, моя дорогая?
Приказано выехать завтра, надо еще взять билет у военного коменданта железнодорожной станции, заодно разобраться с поездом. А тут ты с вековечными проблемами.