Армия без погон
Шрифт:
Он просит меня отослать рабочих в Кедринск накануне праздника.
— Устроят поножовщину, пойми ты!
Я бы отослал их, но это не в моих силах. Все наслушались о празднике: в любую избу заходи кто хочет, садись за стол, ешь, пей, гуляй… В двух банях у ручья гонят самогон. На бугре под сосной дежурят с утра до вечера два подростка: следят, не появится ли участковый Верейский. Он работает около года, до него здесь был некий Василий Демьянов, любивший выпить. С деревенскими жил мирно. Верейский же строг, говорят, у него «внутри какая-то болезнь», потому не пьет спиртного
Ко мне прислали жуковцев и бригаду женщин-разнорабочих, среди них Молдаванка. Еще больше потемневшая лицом, она работает в одном белом платье.
— Никуда от нас не денетесь, Борис Дмитрич!
На второй же день сошелся я с ней утром на берегу озера, она тоже пришла купаться.
— И вы купаетесь? Будем вместе!
Она стала стягивать через голову платье, я пошел прочь.
— Куда же вы, Борис Дмитрич, я вас не утоплю!..
Бригаду Жукова разделил на две партии. Одна работает в Заветах, другая здесь. Работа идет полным ходом, и мне, собственно, делать совершенно нечего. Можно познакомиться с другими колхозами. Если там есть материалы, я останусь здесь, если нет — уеду в Кедринск.
Центральная деревня «Красного пахаря» Хомутовка в семи километрах от Вязевки. Не доходя километра до Хомутовки, я увидел возле дороги каток, каким укатывают дороги. Грязь кончилась. Дорога засыпана песком, смешанным с гравием, и отделана с обеих сторон кюветами. Лес оборвался. Картофельное поле тянется далеко-далеко. На поле нет ни одного кустика. Деревня. С удивлением вижу, что все избы обшиты тесом, во дворах садики, чего нет в других деревнях. Огородов нет, похоже, будто поле подступает прямо к избам. Правление покрыто шифером. Старичок, похожий на вязевского бухгалтера Иваныча, говорит, что председатель Волховской у себя дома.
Волховской безобразно толст. В ситцевой косоворотке, обтягивающей пухлую спину, он принимает меня в своем домашнем кабинете. Стол завален книгами, брошюрами, счетами.
— Садись, садись, — хрипит он, оглядывая меня маленькими заплывшими глазками. Достает из стола смету.
— Я знаю, как вы строите… М-м-м, — ему даже говорить тяжело, — но я строю не за дядины деньги, а за свои… Лес и доски у меня заготовлены. Стоимость их учтена в смете, так что или сразу нужно смету переделать… А если времени нет, вот у меня составлен акт на возврат денег… Девяносто тысяч рублей там. Как сделаем? Мне все равно: что заплачу, а потому заберу. А можно и не канителиться…
— Давайте по акту вернем деньги при расчете. Возиться со сметой…
— Ну и добре. Варька! — кричит он, не оборачиваясь к двери.
Появляется девушка лет семнадцати.
— Пойди, дочка, позови Алексея.
И мне:
— Это у меня свой строитель будет. Он тебе все покажет. С ним решайте все вопросы.
Волховской зашелестел бумагами.
Я выхожу на крыльцо. Вернулась девушка.
— Сейчас придет…
Алексею лет двадцать. Он ведет меня за правление, здесь стоит новая пилорама иркутского завода с мощным мотором; обе рябухи ведущие. Два штабеля досок, тут же свалены бревна. Я молча хожу за проводником. Место для постройки мастерских
— Подвесную дорогу пустим вот сюда, — толкует Алексей, — тамбуры к выгону, а окна молокосливной в сторону деревни будут глядеть.
Я поинтересовался, кем он работает в колхозе.
— Сейчас к строительству прикреплен. Буду с вами работать. У меня отец плотничал. Я с вашими людьми поработаю, чертежи научусь понимать. Потом сами строить будем.
— Ну, давай посмотрим…
Расстилаем на траве чертежи.
В этот день из Кедркнска приходит бригада Поспелова. Я направляю ее в Хомутовку. В бригаде восемнадцать плотников.
Впервые за свою практику выписываю бригаде аккордно-прогрессивный наряд.
На другой день иду в «Искру».
Узкая лесная дорога приводит меня в деревеньку Горбово. Перед правлением стоит белый жеребец, запряженный в двуколку. Когда я подхожу, из правления выбегает рослый мужик в кожаной куртке. Крикнув что-то за спину, садится в двуколку. Лицо его красно. Это председатель Бурунов, писавший заметки в газету под рубрику «Вести с полей». Я жестом задерживаю его, он выслушивает меня. Ударяет вожжой по жеребцу.
— Это теперь меня не касается, — бросает он со злостью, — здесь новые хозяева. А ну пошел!
И жеребец уносится крупной рысью.
В правлении полно народу, накурено. Пробиваюсь к столу и от бухгалтера узнаю: Бурунова сняли с работы. Колхоз подал на него за какие-то махинации в суд. Вместо Бурунова выбрали Самойлову Пелагею Митрофановну. Сейчас она в районе. Документы для строительства пришли, но где именно строить надо, еще не решили. Нужно ждать Самойлову. Досок нет, пилорамы нет. В лесу есть заготовленные бревна, их надо вывезти.
— Придется ждать…
— Да…
Колхоз «Заря» находится в противоположной стороне. Туда я прихожу день спустя. Договор подписан Никовским, но вместо него уже работает председателем Стожков Иван Ефимович, он из местных. Он ведет меня по лесной тропинке из центральной деревни Шибаево в забытую богом деревушку Сосково и говорит спокойно и сильно окая:
— По теперешнему положению я, конечно, обязан предоставить вам и лес, и все прочее, но у меня ничего нет. Да и где ж я возьму? У нас есть сосновый бор за болотом. Но заготовлять лес хорошо зимой… Я могу сказать вам, что такой большой коровник нам и не нужен. Никовский же в районе был, не я… Кого же содержать в таком помещении? Так что вы меня извините, но только у меня ничего нету… Я бы кузню хорошую построил, — тихо заканчивает он.
— Почему в Сосково решили строить?
— Да ведь как вам сказать… Тут сенокосы богатые, много травы пропадает. И пруд в самой деревне, вода близко. Чистая, хорошая вода. Ключи здесь у нас бьют.
Пришли в Сосково.
Три улицы образуют разомкнутый треугольник. В середине его заросший квадратный пруд.
— Где же будем строить? — спрашиваю я лениво.
Стожков озирается.
— Да вот… места много…
— Надо к воде ближе…
— Да.
— Ну здесь, что ли? — Я делаю шаг от камыша, пятясь задом, показываю, в каком направлении вытянется строение.