Армия Трясогузки (Часть 2)

АЛЕКСАНДР ВЛАСОВ И АРКАДИЙ МЛОДИК

АРМИЯ ТРЯСОГУЗКИ

Ч а с т ь в т о р а я

СНОВА В "АРМИИ"

Недалеко от озера Байкал есть небольшая станция. В одном из бревенчатых домиков, разбросанных вдоль железной дороги, расквартировалась вся армия Трясогузки. Как только разгромили Колчака, так и привёз Платайс трёх мальчишек на эту станцию. Жили в домике два старых учителя - муж и жена. Платайс знал их давно. У них он и оставил ребят. Старики строгие - не разбалуешься, но зато научиться у них можно было многому. Платайс пробыл на станции недолго. Уезжая в свою часть, он сказал ребятам: - Сейчас у меня три сына. Мне бы хотелось, чтобы мы всегда были вчетвером. Но это не от меня зависит. Кто будет плохо учиться, тому придётся распрощаться с нашей семьёй. Нам неучи не нужны!.. Мальчишки мечтали стать разведчиками, а пришлось взяться за тетрадки. Уроки начались сразу же после отъезда Платайса. Соскучившись по любимому делу, старики превратили свой дом в настоящую школу со звонком-будильником, с большими и маленькими переменами, с классным журналом, с пятибалльной системой оценок. Первое время даже Мике было трудновато, а Цыгану и Трясогузке такая жизнь казалась нестерпимо тягостной. Они с тоской поглядывали на проходившие мимо поезда и, вздыхая, вспоминали вольную беспризорную "житуху". Убежали бы мальчишки от стариков, но Мика не соглашался... Так прошла зима. Наступила весна. Однажды ночью с товарного поезда, притормозившего у станции, спрыгнул Платайс. Мальчишки спали и не слышали, как он постучал в дверь и потом долго разговаривал со стариками. Платайсу нужно было забрать с собой Мику. На какое время и зачем, он не мог объяснить. Сказал только, что это совершенно необходимо. Старая учительница покачала седой головой. - Невозможно. - Почему?
– удивился Платайс. - Двое других убегут. Ребята думали, что их тайные помыслы не известны приютившим их старикам, но Мария Фёдоровна и Геннадий Петрович за свою жизнь много повидали разных мальчишек и научились разгадывать их секреты. - Обязательно убегут!
– подтвердил Геннадий Петрович.
– Нам за ними не уследить. Платайс долго не раздумывал. Этой же ночью было решено, что Цыгана и Трясогузку временно отправят в детдом. Оттуда убежать не так просто. А когда вернётся Мика, три друга опять поселятся в домике старых учителей... Утром зазвонил будильник, и день начался, словно ничего и не произошло. Платайса уже не было, и мальчишки так никогда и не узнали о его ночном приезде. Он вернулся дня через два с какой-то молодой красивой женщиной в кожаной куртке, в высоких кожаных сапожках. Было в ней что-то необычное удивительная лёгкость, плавность. А Платайс показался мальчишкам более суровым, чем обычно. Он увёл ребят в комнату и запер дверь. - Садитесь!
– произнёс он так, что мальчишкам стало не по себе.
– Начнём наш семейный совет... Мне требуется помощник... Один! И вы сами выберете, кто поедет со мной. Мика и Цыган вскочили, но Трясогузка схватил их сзади за рукава и заставил сесть. - Нечего выбирать!
– решительно заявил он.- Я старше и сильнее всех - мне и ехать. - Верно, - Платайс кивнул головой.
– Ты старший и самый сильный. Но есть ещё одно условие: нужен тот, кто похож на девочку. Мальчишки внимательно посмотрели друг на друга, будто встретились впервые. - Только не я!
– усмехнулся Трясогузка. Он был бы оскорблён, если бы его признали хоть чуточку похожим на девчонку.
– Это не моё дело! - И не моё!
– воскликнул Цыган.
– Мика похож! Мика обиженно надул губы. - Ну и что!.. Ну и поеду, если нужно! - Так как же решим?
– спросил Платайс. - Уже решили, - ответил Трясогузка.
– На это дело Мика в самый раз. - Мика так Мика, - согласился Платайс.
– А теперь второй вопрос... Тут уж право выбора за мной. Скажу вам прямо: боюсь, что без Мики вы сбежите. Трясогузка по старой привычке покачал правой ногой и улыбнулся. - Хи-итрый! Улыбнулся и Платайс. - Хорошо, что мы поняли друг друга... Пока Мики не будет, я прошу вас пожить в детдоме. Всего несколько месяцев... Цыган дёрнулся, но Трясогузка осадил его. - Поедете на Волгу, - продолжал Платайс.
– Купаться будете, рыбу ловить... И мальчишек там много - не заскучаете. - Ладно, - сказал Трясогузка.
– Поедем. Платайс не ожидал, что удастся так легко уговорить ребят. - Поедете не одни - с провожатым!
– предупредил он и, вплотную подойдя к Трясогузке, испытующе посмотрел ему в глаза. Мальчишка выдержал этот взгляд и спросил, кивнув на дверь в соседнюю комнату: - С этой тёткой... которая приехала? - Да. Зовут её тётя Майя. Цыган вспомнил её лёгкую воздушную походку. - Она что - артистка? - Почему ты так думаешь?
– удивился Платайс. - У нас в цирке гимнасты так ходили. Как с крыльями. - Это замечательная женщина!
– уважительно произнёс Платайс, так и не ответив на вопрос Цыгана... Сборы были короткие. К вечеру всё приготовили в дорогу. Поезд на запад шёл ночью, в половине третьего. С ним отправлялись Трясогузка, Цыган и тётя Майя. Поезд на восток, которым уезжали Платайс и Мика, прибывал на станцию в десять утра. До двух часов ночи можно было поспать. В последний раз улеглись ребята рядышком на своих койках в задней комнате. Не спалось. Трясогузка проворчал: - Хи-итрый! Все поняли, о ком он думает. - И про девчонку, наверно, схитрил!.. Но ничего!
– Трясогузка загадочно прохихикал в темноте.
– Мы тоже не дураки! - Сбежите?
– спросил Мика. Он с самого начала догадался, что Трясогузка неспроста прикинулся таким покладистым парнем. - Не-ет! Ершей из Волги таскать будем!
– съехидничал Трясогузка и неожиданно заговорил приказным командирским тоном: - А ты вот что!.. Тебе такое задание: рисуй трясогузку мелом! - Тебя?
– не понял Мика. - Птицу, а не меня!
– рассердился командир. - А где? - Где попало!.. Везде! - Так ведь не найдёте, если где попало! - Не твоя забота!.. Со стариками распрощались дома, а Платайс с Микой проводили ребят до поезда. Пассажиров на станции не было. В вагонах спали. Платайс вскочил на высокую подножку, распахнул дверь в тёмный тамбур, впустил туда мальчишек и вернулся к Майе, оставшейся у вагона. - Постарайся подружиться с ними. Женщина ласково взяла Платайса за руку, - Не беспокойся. И будь там осторожен. Они оба посмотрели на вагон. Из тамбура доносились

негромкие голоса, но мальчишек не было видно. - Будь осторожен!
– повторила Майя. Загудел паровоз. - Мика!
– крикнул Платайс. Мика спустился по ступенькам вниз. Поезд тронулся. Майя стояла в дверях тамбура и долго махала рукой. Мальчишки больше не показывались. Платайс огорчённо вздохнул. - Обиделись все-таки... - Наверно, - сказал Мика. Он тоже не знал, что Трясогузки и Цыгана уже не было в вагоне. Под шум тронувшегося поезда они открыли дверь на другую сторону, соскочили и спрятались в придорожных кустах. Мальчишки видели, как Платайс и Мика, проводив поезд, медленно пошли прочь от станции и скрылись в тёмном переулке, ведущем к домику стариков... Утро застало Трясогузку и Цыгана в сарае с сеном недалеко от сторожки путевого обходчика. Проснувшись, Трясогузка потянулся с приятным хрустом. Давно он не спал так сладко. Рядом, зарывшись в сено с головой, посапывал Цыган. На гвоздике висела неразлучная гитара. - Проснись, свободный человек!
– торжественно сказал Трясогузка и потряс Цыгана за плечо. - Чего ты?
– недовольно отозвался тот.
– Будильника ещё не было! - И не будет! Нету больше будильника!.. Вставай, боец! Ты снова в армии! Ура-а-а!.. Цыган раскрыл глаза, увидел вокруг себя сено, глубоко вдохнул слабый выветрившийся за зиму аромат и широко улыбнулся. - Откололи мы номерок! Гвоздь программы! Факир был в ударе! Алле-е ап! Он несколько раз перекувырнулся через голову, шлёпнулся на спину, раскинул руки и ноги и уставился в дырявую крышу сарая. - Завтрак!
– объявил Трясогузка и развязал довольно объёмистый узел с едой, приготовленный в дорогу заботливыми стариками.
– Не опоздать бы! Прищурившись, он посмотрел в щель на солнце и определил: - Девять скоро! Поели быстро и молча - всё обговорили ещё ночью. План Трясогузки был прост и гениален. Они уедут вместе с Платайсом и Микой - на том же самом десятичасовом поезде. В половине десятого мальчишки уже пробирались к станции. Трясогузка вёл Цыгана обходным путём через густые кусты с клейкими, только что распустившимися листочками. Залегли метрах в десяти от железнодорожной насыпи. Трясогузка выглянул из-за куста и сразу же увидел Мику и Платайса. Они сидели на старых шпалах, разбросанных у канавы, и о чём-то разговаривали, ожидая поезда. - Здорово!
– насмешливо сказал в их сторону Трясогузка и повернулся к Цыгану.
– Сидят - балакают... Хитёр, а и мы тёртые! На хвост сели - не сгонишь! - Я ж говорю - факир в ударе!
– похвалил его Цыган.
– А докуда мы поедем? - Докуда они, а там посмотрим... Поезд пришёл без опоздания, и сразу же рухнул гениальный план Трясогузки. Мальчишки и Платайс одновременно увидели во втором вагоне Майю. Она что-то кричала, соскочила на ходу и побежала к Платайсу. Трясогузка ругнулся и потащил Цыгана в глубь кустов. - Искать будут!
– пояснил он. Но их не искали. За ночь в ту и другую сторону прошло несколько грузовых составов. Платайс был уверен, что мальчишки уехали на одном из них. Да и времени не было на поиски. Поезд, с которым вернулась Майя, стоял всего две минуты, а следующий прибывал на станцию лишь вечером. Платайс не мог ждать его. Часа через два Трясогузка с Цыганом снова пробрались к станции, постояли около рельс. - Факир!
– раздражённо фыркнул Трясогузка.
– Такому факиру руки и ноги обломать надо! Цыган попробовал оправдать командира. - Ты разве виноват?.. Кто ж знал, что она такая блоха? Прыг - и обратно! - Отстань!
– прикрикнул на него Трясогузка.
– Защитник нашёлся! Вдоль колеи они дошли до того места, где недавно Платайс с Микой ожидали поезда, сели на те же шпалы и вдруг командир треснул Цыгана по спине: - Ты смотри! Смотри! На просмолённом чёрном боку шпалы белела, растопырив крылья, нарисованная мелом птичка, а рядом была написана какая-то галиматья: "Рита-чита, сядь в корыто". Трясогузка ещё раз наградил Цыгана восторженным шлепком по спине. - Объявляю Мике благодарность!.. Запиши! Цыган поводил пальцем по лбу и доложил: - Записано!.. Только что это он тут нацарапал? - Чушь - для отвода глаз. - Чушь?
– переспросил Цыган, приглядываясь к надписи.
– Не чушь! Это он про Читу! Это - Чита! Они в Читу поехали! Мальчишки вскочили, схватились за руки и от радости запрыгали. Цыган поскользнулся и съехал в канаву, потащив за собой и командира. В канаве было сухо, зеленели щетинки весенней травы. Упёршись ногами в дно, ребята лежали на крутом склоне и смотрели в небо. - А ведь Чита сейчас у белых!
– вспомнил Цыган.
– У семёновцев! - Платайса к красным не пошлют, - ответил Трясогузка.
– Он же разведчик!..

ПЕРВАЯ ПРОБА

В кабинете, кроме Платайса, сидели начальник дивизии, военный комиссар и начкомпешраздив. Это длинное словечко обозначало должность начальника команды пеших разведчиков дивизии. Все выжидательно смотрели на дверь. Она приоткрылась, и в кабинет вошла девочка лет тринадцати в широкополой шляпе с бантом, в белом нарядном платьице. В правой руке она держала поводок. Девочка хотела сделать реверанс, но поводок вдруг резко натянулся и чуть не опрокинул её на спину. За дверью послышалось грозное рычание. - Чако! Чако!
– закричала девочка грубоватым голосом. В коридоре перед кабинетом, вздыбив на загривке шерсть, стояла большая овчарка в наморднике. Тётя Майя осторожно подталкивала собаку сзади. Но овчарка угрожающе рычала и не двигалась. - Отставить!
– сказал начальник дивизии и широкой ладонью провёл по гладкому выбритому до синевы черепу.
– Чтобы приручить эту собаку, нужен не один месяц, а у нас - считанныe дни. Уведите её! Девочка огорчённо протянула поводок тёте Майе и не очень уверенно сделала, наконец, реверанс. - Спокойно! Спокойно!
– произнёс Платайс.
– Пройдись по комнате. - И сними, пожалуйста, шляпу, - попросил военный комиссар, молодой и, вероятно, очень весёлый человек с большими карими чуть навыкате глазами. Девочка сдёрнула шляпку и порывисто прошагала от двери к окну и обратно. Новые большие туфли на низком каблуке деревянно постукивали по полу. - Не велики они?
– спросил начкомпешраздив. - Малы!
– ответила девочка тем же грубоватым голосом.
– Я уже палец натёр... ла! Начальник дивизии снова с явным неодобрением погладил рукой по бритой голове, а Платайс сказал: - Больше нельзя - будет слишком заметно!.. Ходи, ходи - дай присмотреться. И не вышагивай, как солдат в юбке! Семени ногами! Девочка несколько раз прошлась по кабинету, поправляя рукой смолисто-чёрные волосы, гладко зачёсанные назад и стянутые на затылке в крохотный пучок. Лицо у неё было бледное, худенькое, плечи костлявые, ноги тонкие. Казалось, что девочка только вчера встала с кровати после тяжёлой болезни. Начкомпешраздив подозвал её к себе, усадил рядом на стул и, переглянувшись с начальником дивизии, спросил: - Как тебя зовут? - Мэри!
– ответила девочка и покраснела. - А почему ты краснеешь? - Стыдно... Голос у меня очень хриплый... После тифа. И волосы ещё не успели отрасти. Меня обстригли, когда я болел... ла. - Одно такое ла - и...
– начальник дивизии не закончил, но все поняли, что он хотел сказать. - А его не будет!
– крикнула девочка сердито.
– Это ж первый день!.. Вас бы в платье нарядить, волосы бы покрасить и в туфли бы засунуть - вы бы ещё хуже были! - Мика!
– строго произнёс Платайс. Военный комиссар от души расхохотался. Улыбнулся и начальник дивизии. - Это ты верно сказал. Женщина из меня получится плохая, но я и не собираюсь играть эту роль. - А я сыграю! Сыграю!.. И если... если вы меня не пустите, я папу туда тоже не пущу! - Мика!
– укоризненно повторил Платайс. - Ты, папочка, путаешь! Я - Мэри! От волнения и страха, что его не пошлют вместе с отцом, у Мики голос стал не такой грубый. Он вскочил со стула, поклонился всем с глубоким приседанием, как учила его тётя Майя, и тоном хорошо воспитанной вежливой девочки спросил: - Можно мне уйти, папочка? У меня сейчас урок художественного вязанья. Когда Мику отпустили, начальник дивизии сказал: - Я бы предпочёл настоящую девочку... Приказывать боюсь - вам ехать, а не мне, - но хотел бы понять, почему вы так настаиваете на варианте с сыном? - Потому что он - сын!
– просто ответил Платайс и повторил: - Мой сын. Я знаю его, я его люблю и я могу, имею право идти с ним на риск. - Но когда с вами будет настоящая девочка, риска меньше, - возразил начальник дивизии. - Зато заботы больше. Чужой ребёнок. - А о своём вы не будете заботиться? - Ты не прав, Петр Лаврентьевич!
– поддержал Платайса военный комиссар. Представь, что меня ранило, а жена моя заболела. Ну и по доброте душевной взял ты в свою семью мою дочурку. О ком ты больше будешь заботиться: о своих или о моей? - Э! Нет! Не пойдёт!
– начальник дивизии выставил вперёд ладонь отгородился от комиссара.
– Больно уж твоя Катька егоза большая! Все рассмеялись. - В общем, я за двух Платайсов!
– сказал комиссар. - Я тоже!
– поддержал его начкомпешраздив. - Ну что ж... Согласен!
– сдался начальник дивизии.
– А собаку, - вспомнил он, - собаку замените. Это уж приказ! Найдите бесхозную, изголодавшуюся. Приласкайте, накормите - она через день признает вас и полюбит... И ещё приказ: днюйте и ночуйте с господином Митряевым, а Мика должен присмотреться к Мэри...

КУПЦЫ МИТРЯЕВЫ

Говорят, ещё в петровские времена поселились купцы Митряевы в Чите. Скупали у охотников пушнину, везли её в Петербург и продавали с немалой для себя выгодой. Но большого богатства не сколотили - не везло Митряевым. И это невезение, как наследственная болезнь, переходило из рода в род. В семье от отца к сыну передавались рассказы о шаровой молнии, когда-то до тла спалившей всё имущество Митряевых, о разбойных людях, не раз грабивших обозы с пушниной, о моровой язве, выкосившей Митряевых чуть ли не под самый корень. К началу двадцатого века в Чите в небольшой усадьбе на окраине города жили трое Митряевых: отец и два сына. Их знали как купцов средней руки, не брезговавших никакими торговыми махинациями. Старик был скуп. Взрослые сыновья не могли даже обзавестись собственными семьями, потому что он не хотел делить имущество. Когда началась русско-японская война, младший сын уговорил отца отправить его в армию. Пристроился он на службе расчетливо: поближе к деньгам. Пошёл, как тогда говорили, по финансовой части. Выбрав удобный момент, он перебежал к японцам, захватив с собой всю казну полка - до единой копейки. Отец проклял сына, уничтожил всё, что напоминало о нём, и вскоре умер. После его смерти дела Митряевых пошли в гору. Старший сын разбогател на поставках продовольствия русской армии. А младший сумел в Японии удачно пустить в оборот казённые деньги, заимел в Токио влиятельных друзей и не собирался возвращаться в Россию. Братья не переписывались, потому что особых родственных чувств друг к другу не испытывали. Осталось у них, пожалуй, одно любопытство: хотелось узнать, кому повезло больше. И случай такой представился. Однажды к старшему Митряеву заехал некто Бедряков - тайный торгаш опиумом. Он привёз поклон от младшего Митряева и рассказал, что тот руководит в Токио большой коммерческой фирмой, что он женился, имеет дочь и зовёт брата в гости. Все расходы на поездку берёт на себя. Старший Митряев вспылил: он и сам не нищий! Жены, правда, у него нет и уже не будет - стар стал, а насчёт денег - это ещё посчитать надо, у кого больше!.. Прошло ещё несколько лет. И появилась у старшего Митряева старческая сентиментальность. Вспомнил он о приглашении брата. Захотелось увидеться с ним. Поездку в Японию он наметил на весну 1918 года. Но грянула революция - стало не до поездки. Заперся старший Митряев в своей усадьбе и, вооружив всех слуг, решил отсидеться, дождаться спокойного времени. А оно всё не приходило. Когда в Чите появились семёновцы и японцы, оккупировавшие Дальний Восток, Митряев снова вспомнил о брате, и полетела в Токио длинная слезливая телеграмма. Старший Митряев писал, что сам приехать не сможет - болен и долго не протянет, просил навестить его перед смертью, обещал всё своё богатство передать брату. Ответ пришёл в тот день, когда старшего Митряева отвезли на кладбище. Брата он не дождался, но успел написать завещание, оформил его по всем правилам и для надёжности зарегистрировал у японских военных властей. Знал Митряев, что нельзя доверять семёновцам, хозяйничавшим в городе, разграбят они его имущество. Только страх перед японцами мог предотвратить это. Алексей Петрович Ицко, управлявший делами старшего Митряева, прочитал телеграмму младшего Митряева и спрятал её в секретный сейф, с давних времён врезанный в стену кабинета за письменным столом. В телеграмме сообщалось, что брат выезжает из Токио и вскоре прибудет в Читу. Младший Митряев плохо представлял, что происходит в России. Поездка казалась ему совершенно безопасной. Он даже взял с собой дочку и вместе с ней и овчаркой Чако очутился не в Чите, а сначала у партизан, а потом в штабе одной из дивизий Амурского фронта. Эта сложная тайная операция готовилась долго и тщательно. Всё было сделано с таким расчётом, чтобы вместо младшего Митряева в Читу - в логово семёновцев - мог приехать опытный советский разведчик.

ПРОВЕРКА

Поезд подтащился к читинскому вокзалу. Комендантский взвод высыпал на платформу. Разбившись на четвёрки, солдаты разбежались вдоль состава. Началась обычная проверка документов. Большинство приехавших были военные. Лишь кое-где среди офицеров и солдат попадались другие пассажиры. Их проверяли особенно тщательно и придирчиво. В тамбуре второго вагона появился франтовато одетый человек с надменным властным лицом и спокойным, немного ленивым взглядом. - Документы!
– потребовал унтер-офицер. Не обращая на него внимания, мужчина громко позвал носильщика и стал спускаться вниз, брезгливо придерживаясь за пыльные поручни. Унтер разозлился и рявкнул на всю платформу: - Предъявить документы! В ответ послышалось рычанье, и над плечом остановившегося на нижней ступеньке мужчины высунулась оскаленная собачья морда. Овчарке не понравилось, что с её хозяином разговаривают так грубо. - Чако!
– прикрикнула появившаяся в тамбуре девочка и успокаивающе погладила собаку по голове.
– Никто папу не тронет! А мужчина холодно оглядел унтер-офицера и, вытаскивая из кармана документы, процедил сквозь зубы: - Я, любезный, не глухой. Подбежал носильщик. - Четвёртое купе, - сказал ему мужчина и помог спуститься дочери на платформу. Спрыгнула и овчарка. Уселась у ног девочки, не спуская настороженного взгляда с унтер-офицера, который внимательно проверял документы. Японские иероглифы заставили его пожалеть о грубом окрике. Он подтянулся, козырнул и извиняющимся тоном произнёс: - Пожалуйста, господин Митряев! Подошёл высокий, коренастый извозчик. На щеке его ярко выделялись три глубоких рубца. - Беру дёшево, везу, однако, быстро. Куда прикажете?- пробасил он привычную фразу. - В усадьбу Митряева, - ответил мужчина.
– Идём, Мэри! И они пошли за извозчиком. Впереди бежала овчарка. Сзади носильщик тащил два больших чемодана. На площади у привязи стояла потрёпанная коляска на высоких рессорах. Некрупная, хорошо откормленная лошадь мирно хрустела овсом, засунув голову в торбу по самые уши. Уселись. Коляска, разбрызгивая грязь, пересекла площадь и въехала в одну из улиц. Мика, надвинув на лоб японскую шляпку, с любопытством озирался по сторонам. Платайс припоминал карту Читы и проверял, хорошо ли он ориентируется в незнакомом городе. За этим поворотом должна показаться колокольня... Правильно! Вот она торчит над крышами домов. А слева от церкви стоит дом Митряевых. Старый, двухэтажный, рубленный из толстых стволов вековых лиственниц. Прохожих было много, большинство военные. Солдаты шли и строем, и в одиночку. И все с любопытством оглядывали коляску с большой овчаркой, сидевшей между мужчиной и девочкой. Во многих дворах дымились походные кухни. Казалось, что коляска едет не по городу, а по военному лагерю. Миновали ещё один поворот. Эта улица вела на городскую окраину. Дома здесь стояли пореже, грязь на дороге стала гуще. - С приездом, однако, господин Митряев!
– неожиданно произнёс извозчик, когда поблизости никого не было.
– С благополучным приездом!
– добавил он, не поворачиваясь.
– Отчаянная голова! Надо ж - в такую берлогу сунуться! Да ещё с сынишкой! Мика вздрогнул и сжался. Платайс спокойно похлопал сына по колену. - Всё, Мэри, в порядке!.. Такой тройной шрам лучше всякого пароля... Откуда он у вас, Карпыч! Извозчик шумно вздохнул, приподняв широкие плечи. - Молодой был - дурной... Один на медведя хаживал... Осталась памятка от когтей. - Скажите, Карпыч, - спросил Платайс, - вы заметили что-нибудь или знали, что я с сыном? - Партизанский телеграф донёс, а так, вроде, не заметно. Карпыч говорил тихо, глухо и ни разу не оглянулся на седоков. - Вы уж того... не обижайтесь!..
– попросил он.
– Со спиной моей говорить приходится. А что поделаешь?.. Глаз чужих много... Бедному извозчику вроде не о чем с японским богачом беседовать... Особо по первому разу... Опасно... Нас тут недавно крепко потрясли... Вдвоём, считай, остались... Слабая мы вам подмога. - Ничего, Карпыч, ничего!
– сказал Платайс.
– Дайте мне только оглядеться... А кто второй? - Тоже извозчик - ломовой. - А звать как? - Все Лапотником прозывают. И вам так же надо, - Карпыч причмокнул на лошадь и кнутом указал на почерневший от времени особняк.
– А вон и усадьба Митряева... Держитесь: управляющий - жох! Что там проверка на вокзале! Этот похуже будет - печёнку выест!.. Ну, а меня, когда надо, на площади у станции найдёте. - Мы что-нибудь получше придумаем, - возразил Платайс. - Всё, однако!
– прервал его Карпыч.
– Помолчим... Опасно. Забор вокруг усадьбы был добротный, высокий, без единой щёлочки. Ворота и небольшая дверь в них наглухо заперты. Массивные ставни на окнах второго этажа, видневшегося за забором, тоже были закрыты. Не дом, а крепость или острог, угрюмый, почерневший. Карпыч остановил лошадь у ворот и долго стучал кнутовищем в запертую дверь. Платайс и Мика сидели в коляске. Овчарка скулила и с беспокойством поглядывала то на них, то на забор. Она просила разрешения отойти от хозяев. Платайс кивнул головой - разрешил. Чако сорвался с места. Он мчался не к воротам, а вдоль забора. И Платайс успел заметить, как метрах в десяти справа от ворот закрылся потайной глазок, прорезанный в доске. Не добежав до "глазка", Чако остановился и пошёл назад. Он слышал шаги за забором. Человек, следивший за коляской, приближался к воротам. Дверь открылась. - Кого привёз, Карпыч?
– спросил высокий костлявый мужчина с чёрными крохотными усиками и гладко причёсанными на прямой пробор волосами. - Известно кого, Ляксей Петрович, - ответил извозчик.
– Братца хозяина вашего - царство ему небесное. Не дождался, горемычный... Управляющий пригнулся, пролез сквозь низкую дверь с высоким порогом и, косясь на овчарку, скалившую зубы, дважды сдержанно поклонился: сначала Платайсу, потом - Мике. - Милости просим! Выпрямившись, он представился: - Ицко, Алексей Петрович. При вашем брате состоял в управляющих, а теперь - ваша воля. - Я думаю, - ответил Платайс, - мой брат плохих людей не держал, а хорошие и мне нужны. - Милости просим!
– повторил управляющий и, скрывшись за воротами, быстро распахнул обе створки. Карпыч подвёл лошадь к широкому крыльцу с резными потрескавшимися балясинами, покрякивая, снял чемоданы и сказал Платайсу: - Вот и прибыли... Дай вам бог удачи, однако, господин Митряев! Платайс достал кошелёк, протянул Карпычу пару крупных бумажек, предупредил: - У меня много будет поездок. Ты, дед, каждое утро заглядывай сюда. Управляющий скажет, нужен ты или нет. Пряча поглубже деньги, Карпыч широко улыбнулся. Рубцы на щеке разошлись, как меха гармошки. За сивыми усами прорезались белые крепкие зубы. - Да за такую деньжищу!.. Да я день-деньской у ваших, ворот торчать буду! - Не надо!
– улыбнулся и Платайс.
– По утрам заезжай. - Куда прикажете?
– спросил управляющий, подымая чемоданы. - Оба в спальню. А затем приходите в кабинет, - сказал Платайс и первый уверенно вошёл в дом, знакомый по плану, начерченному настоящим Митряевым.
– Ну, здравствуй, хоромина!.. Сколько же лет я в тебе не был?.. Лет пятнадцать?.. Нет, больше!
– В голосе Платайса звучало неподдельное волнение.
– Мэри! Я здесь и родился!.. Нравится тебе этот дом? - Не очень, папочка!
– хрипловато ответил Мика и прокашлялся, чтобы голос стал потоньше. - Ваша дочка простыла в дороге?
– спросил управляющий.
– Можно ванну истопить горячую. Только служанки в доме нет. Я всех слуг уволил, чтобы не платить даром. - Не надо!
– отказался Платайс.
– Ванну истопите вечером... А у Мэри это после тифа, да ещё и воспаление лёгких было. - То-то я смотрю - волоски короткие!
– посочувствовал управляющий. "Глазастина длинноногая!" - про себя обругал его Мика. - Жду вас в кабинете, - сказал Платайс, остановившись у одной из дверей. - Слушаюсь! Управляющий кивнул головой и понёс чемоданы дальше - в спальню. Кабинет был обставлен вполне современной мебелью. Большой стол с богатым чернильным прибором и дорогими костяными счётами. Диван и три кожаных кресла. По стенам - шкафы с застеклёнными дверцами, на полках - конторские книги. У камина - новая полированная качалка с длинными выгнутыми полозьями. И только за столом стояло очень старое широкое дубовое кресло с высокой, как у трона, фигурной спинкой и толстыми подлокотниками. Платайс заинтересовался этим креслом, а Мика забрался в качалку. Такой штуковины он никогда не видывал. Тяжёлая, с хорошо подогнанными полозьями, она закачалась плавно и бесшумно. - Мэри!
– одёрнул сына Платайс.
– Не увлекайся! Постучав, вошёл управляющий, снова сдержанно поклонился и прищурил без того маленькие острые глаза. - К вашим услугам. - Садитесь!
– предложил Платайс.
– И расскажите мне о брате. Я ведь ничего не знаю. Мне только во Владивостоке сообщили о его кончине, но что и почему - никаких подробностей. - Кто сообщил?
– глядя на свои острые колени, спросил управляющий. - Я привык спрашивать, а не отвечать, - сухо произнёс Платайс.
– Прошу учесть это на будущее. Но для первого раза отвечу: мой давний токийский друг - генерал Оой из тёплых ко мне чувств очень заинтересован, чтобы оставленное братом наследство целиком, без потерь перешло в мои руки. - Пока не пропал ни один гвоздь!
– хмуро сказал управляющий.
– Вы сможете в этом убедиться, прочитав завещание. В нём перечислено всё. - Где же оно? Управляющий достал из кармана длинный ключ со сложной бородкой. - Пожалуйста... Секрет сейфа, надеюсь, вы знаете? Платайс задумался. - Я здесь не был больше пятнадцати лет... Управляющий перебил его: - А сейф установлен еще вашим батюшкой - лет сорок назад! Платайс зашёл за стол, сел в старинное дубовое кресло и на секунду прикрыл глаза, делая вид, что старается припомнить секрет сейфа. Недаром Платайс провёл с Митряевым несколько дней и ночей, по капле выжимая из него необходимые сведения о брате, об отце, о Чите, о доме, о сейфе... Замочная скважина - в левом подлокотнике кресла. Повернуть два раза... А что, если Митряев и сам забыл секрет замка или умышленно сказал неправду?.. Но пока всё сходилось. Платайс нащупал в подлокотнике отверстие, вставил ключ. Кресло с круглым куском пола под ним медленно повернулось, и Платайс оказался сидящим лицом к стене. Одновременно отъехала в сторону деревянная панель и открылась толстая стальная дверца сейфа. "Здорово!" - восхищённо подумал Мика. Платайс повернулся к управляющему. - Ваше недоверие становится оскорбительным. - Я обязан проверить! - Похвально! Но не хватит ли проверок? Или нам придется расстаться. - Как вам будет угодно! - Хорошо! Мы вернёмся к этому вопросу, когда вы введёте меня в курс всех дел. Достаньте завещание... А ты, Мэри, иди погуляй! Мика выбежал во двор и вздохнул с облегчением. Ему было трудно вести эту опасную игру. Он боялся, что каким-нибудь движением или словом подведёт отца. Лучше быть подальше, чтобы не помешать, не сбить чем-нибудь. Услышав шаги мальчика, овчарка подбежала к крыльцу. Она уже успела обследовать весь двор и взяла его под свою охрану. - Ну что, Чако?
– шепнул Мика.
– Что тут интересного - показывай! Они обошли вокруг дома, заглянули в пустовавший флигель для слуг, в амбар, в сарай. Под старым кедром стояла скамья. Мика решил отдохнуть. Вокруг было тихо-тихо. Гулко шлёпнулась кедровая шишка. Щёлкая свежие орешки, мальчик задумался. До приезда в Читу ему представлялись захватывающие истории: перестрелка, бегство, опять пальба, погоня. И везде и всегда побеждают они с отцом. А здесь не было ни бегства, ни стрельбы. И победа теперь не казалась лёгкой и быстрой. До провала было гораздо ближе. И сам провал мог быть до обидного будничным - без погони, без боя. Стоит управляющему догадаться, что Мика - мальчишка, и всему конец. Мика придирчиво осмотрел платье, поправил шляпку, чулки, поглядел на большие туфли. Они точно выросли за это время, стали невозможно огромными. Сейчас он готов был обрубить на ногах пальцы, лишь бы надеть маленькие туфельки. Стало жарко. Он хотел ладонью вытереть мокрый лоб, но вовремя вспомнил уроки тёти Майи и вынул платок. Из кармана выпал кусочек мела - того самого, которым, выполняя приказ командира, он рисовал птичек. Сколько этих белых трясогузок осталось красоваться и на деревьях, и на домах, и на вагонах! Мика не верил, что Цыган и Трясогузка могут разыскать его. Но приказ есть приказ, и Мика везде, где мог, рисовал птичек. - Идём-ка!
– сказал он овчарке.
– Есть дело! Они вышли за ворота. Выбрав в заборе широкую и гладкую доску, Мика привычно нарисовал трёх хвостатых пташек. На колокольне, белой свечой вздымавшейся над окраинными домишками, ударил колокол.

В ПРИФРОНТОВОЙ КРАПИВЕ

В те дни Чита, захваченная семёновцами и японскими оккупантами, была "пробкой", которая заткнула железную дорогу и мешала продвижению Красной Армии, освобождавшей Дальний Восток. Для решающего штурма к городу подтягивались красноармейские части. С одним из эшелонов, подходивших с запада, приехали Цыган и Трясогузка. Они уже знали, что дальше по железной дороге проезда нет. Надо было искать обходные пути. Короткое совещание со своим единственные подчинённым Трясогузка провёл на заброшенном огороде, густо поросшем крапивой. - Думай!
– приказал командир.
– Сиди и думай, как пробираться дальше. Цыган почесал обожжённую крапивой ногу и сделал сосредоточенное лицо. Оба молчали несколько минут. По одежде, по лицам было видно, что ребята долго добирались до этой прифронтовой станции и ехали не в спальном вагоне прямого сообщения. В них ничего не осталось от тех приглаженных мальчишек, которые несколько месяцев жили в домике старых учителей, мылись по утрам, завтракали ровно в половине девятого и по будильнику начинали слушать урок. Они опять превратились в обычных беспризорников. - Придумал?
– спросил командир. - Придумал. - Ну? - Надо позавтракать. Раньше за такой ответ Цыган обязательно получил бы затрещину. Теперь времена изменились. Трясогузка командовал культурно. Он даже не замахнулся. Обжёг Цыгана крапивным взглядом и сказал: - Ладно! Еда будет!.. Сиди и думай! Он ушёл, осторожно раздвигая жгучие стебли. Обычно еду добывал Цыган. Надо бы и сегодня послать его. Но командир погорячился. Отступать было поздно, и он поплёлся к станции, забитой войсками. На станции и вокруг неё завтракали и отдыхали перед отправкой на передовую бойцы одного из полков. Стояли пирамиды винтовок, серыми грудами лежали скатки. Разбившись повзводно, красноармейцы получали у походных кухонь кашу, чай и хлеб. Здесь было где развернуться Цыгану. Он бы не вернулся пустой. А Трясогузка не знал, с чего начать. Особенно опасался он политработников. Ни один из них не пройдёт мимо беспризорника. Обязательно прицепится и не отстанет, пока не отправит с кем-нибудь в тыл со строгим наказом - сдать в ближайшую деткомиссию. Трясогузка так навострился, что мог издали безошибочно отличить политработника от любого другого командира. Но и других надо было бояться. Несдобровать, если подумают, что он воришка. Ведь всякое бывает. Беспризорник - он и винтовку по глупости украсть может. Или котелок "уведёт". И решил Трясогузка идти открыто, напрямик, чтобы никто не мог принять его за воришку. У водокачки нашёл он старое, но довольно чистое ведро, прикрыл дырявое дно широкими листьями лопуха, выбрал кухню, у которой стояла самая короткая очередь, деловито направился к ней и пристроился сзади последнего бойца. Это был пожилой красноармеец в полинявшей гимнастёрке с заплатами на локтях. Боец повернулся и с удивлением оглядел и мальчишку, и ведро. Трясогузка стоял с независимым видом, будто ему так и положено - стоять в этой очереди. - Ты... чего?
– спросил красноармеец. - А ты чего?
– ответил Трясогузка. Встречный вопрос озадачил бойца. - Я?.. Я - за кашей. - И я не за щами!
– отрубил Трясогузка. Красноармейцы из очереди стали оглядываться. Увидев мальчишку с большим ведром, они заулыбались. - На взвод берёшь или на роту?
– крикнул кто-то. - На армию!
– отрезал Трясогузка под общий хохот. На любой вопрос он отвечал резко и быстро, не задумываясь, но не забывая смотреть по сторонам: нет ли поблизости политработника. - Ты откуда?
– спрашивали у него. - Я не откуда, я - куда! - Ну и куда же? - В Читу! - Рано ты туда собрался - мы ещё семёновцев оттуда не вытурили! - Нам ждать некогда! Мы сами эту пробку выдернем! - Ишь ты! Про пробку знает!
– удивились красноармейцы.
– А штопор-то есть? - Мы всё имеем! - Кто ж это - вы? - Я сказал - армия!
– Трясогузка многозначительно щёлкнул по ведру. - А ну - расступись!
– крикнул бойцам стоявший перед Трясогузкой красноармеец.
– Накормим эту армию! Пусть пробку вышибает! Трясогузку подтолкнули к кухне. Повар заупрямился, но вокруг так загалдели, что он махнул рукой и опрокинул в ведро три полных черпака каши... К Цыгану Трясогузка пришёл без ведра - спрятал его в крапиве. Спрятал и появился с постным лицом. Спросил не очень грозно: - Придумал? "Плохи дела у командира! Не выгорело с едой! Это тебе не приказы приказывать!" -

подумал Цыган и сказал: - Есть на примете один номерок... Силовой... Только в цирке силовиков чистым мясом кормят! - Какой номерок - выкладывай! - А такой - пёхом! - Пёхом? Через фронт?
– переспросил Трясогузка.
– Тебя за этот номерок не только мясом, а и кашей кормить не стоит!.. Были бы у меня резервы списал бы я тебя в обоз или вообще выгнал из армии! Трясогузка зашёл за кусты, вернулся победителем и торжественно поставил перед Цыганом ведро с кашей. - Помолись на командира и ешь!..

ОМУЛЁВАЯ БОЧКА

Линия фронта пересекала и железную дорогу, и реку Ингода. Она начиналась где-то у границы и протекала вблизи Читы. К этой реке, которую никак нельзя было миновать, и подошли вечером боец и командир армии Трясогузки. - Устал?
– спросил командир. Цыган устал меньше Трясогузки. - Можно ещё - пока не стемнеет. - Не спорь!
– прикрикнул командир.
– Вижу - устал!.. Привал!
– и он первый не сел, а свалился в густой брусничник. Река просматривалась очень далеко - до самого изгиба. Казалось, что там она упирается в лес и больше никуда не течёт. Из-за леса изредка долетали пушечные выстрелы. Отдалённые, еле слышные. А здесь было мирно и спокойно. Но и тут когда-то шли бои. На высоком пригорке виднелись опустевшие окопы. Внизу, у воды, зияла воронка. Крупный снаряд угодил под корни высокой сосны, выкорчевал её и сбросил в реку. Сосна лежала в воде, цепляясь за берег одним суком. Прогудел какой-то жук. Сухо ударился в гитару, висевшую у Цыгана за спиной. Трясогузка приподнял голову, но так ничего и не сказал. Вымотался мальчишка. Цыган понимал это и щадил командирское самолюбие. Он перекинул гитару и тихонько запел:

Славное море - священный Байкал, Славный корабль - омулёвая бочка. Эй, баргузин, пошевеливай вал...

Песня всегда вовремя. Трясогузка слушал дружка, и усталость постепенно уходила. - А кто этот - Баргузин?
– спросил он.
– Кавказец? - Ветер, - задумчиво ответил Цыган. - А бочка омулёвая? - Бочка как бочка... А омуль - рыба... Её в бочках засаливают. - Почему же корабль? - Захочешь с каторги смотаться - поплывёшь и в бочке! И опять они долго молчали. Трясогузка даже вздремнул, глядя на мелкую речную рябь. И привиделось ему в полусне, что плывёт он в таинственной омулёвой бочке, а на шесте вместо паруса - замызганный пиджачишко, и какой-то грузин дует в него, широко оттопырив щёки. Открыл глаза - ни грузина, ни бочки. Пусто на реке. Лишь сосна чуть колышется на воде у берега. Смотрел-смотрел на неё Трясогузка и вдруг расплылся в счастливой улыбке. - Я отдохнул, - сказал Цыган.
– Могу идти дальше. - Можешь!
– весело подхватил командир.
– Разрешаю! Валяй-топай по бережку! А я поплыву!.. Жаль, что бочку забыл прихватить, но зато есть у меня сосна! Сосёнушка! Да она обоих нас выдержит, и ещё место останется!.. За мной! Они скатились к воде и осмотрели свой будущий корабль. Сосна была толстая и густая. Большая часть веток скрывалась под водой, но и тех, которые торчали вверх, хватало, чтобы надёжно спрятать двух-трёх человек. И самое главное - сосна держалась за берег одним суком. Сломай его - и корабль отчалит. Трясогузка уже не чувствовал никакой усталости. Он опять превратился в волевого командира. Приказы посыпались один за другим. Цыган сбегал к окопам, разыскал и принёс несколько досок. Пока Трясогузка устраивал под гущей веток удобное сиденье, Цыган притащил большой камень, перебрался с ним с берега на сосну и, когда командир приказал отчаливать, со всей силы обрушил камень на сухой сук. Тот надломился, и берег стал медленно отдаляться. - Славный корабль - омулёвая бочка!
– фальшиво и радостно пропел Трясогузка. - Кто надоумил?
– спросил Цыган, усаживаясь на доску позади командира. Трясогузка предпочёл не отвечать. Сумерки сгущались. Сосну вынесло на середину реки. Справа и слева уплывали и растворялись в вечерней дымке прибрежные деревья. За ними уже ничего не было видно - сплошная тёмная синева. - А вдруг нас к белякам прибьёт?
– прошептал Цыган. - Ты не того бойся!
– тоже шёпотом ответил Трясогузка. - А чего? - Красных!.. Вот к ним прибьёт - хана! Детдома не миновать! - Лучше в детдом, чем к семёновцам!
– возразил Цыган. - Дура!
– не зло обругал его Трясогузка.
– Сравнил детдом с белыми! Детдома бояться нечего, только неохота туда. Пока тебя там кормят да учат, никаких семёновцев не хватит - всех расколошматят! И так уж почти никого не осталось... Колчака нету? Нету! Выйдешь из детдома, как в рай. Сидят вокруг люди под деревьями и Микины ананасы лопают. Спросят у тебя: а где ты был, когда мы воевали?.. Сосна, царапая сучьями дно на перекате, миновала изгиб реки. Впереди замерцали огоньки. На берегу стояли части второго эшелона красных. Горели костры. Ржали лошади. - Помкомвзво-о-од!
– пролетел над водой звонкий голос. Мальчишки больше не разговаривали: по воде даже шёпот слышен далеко. Молча следили они за огоньками. Одни пропадали сзади. Впереди показывались новые. Но чем ближе к передовой, тем реже попадались они. Здесь соблюдали маскировку. Наконец оба берега погрузились в полную темноту и слились с чёрной водой. На небе не было ни звёздочки. Сосна плыла так плавно, что мальчишкам почудилось, будто всё остановилось, даже время. Это было очень неприятное ощущение. Они обрадовались, когда на берегу неожиданно затарахтел пулемёт. Пока он стрелял, за стволами деревьев пульсировало бледно-оранжевое пятно. Оно хоть и медленно, а всё-таки двигалось значит, сосна плыла. И опять наступила беспросветная тьма. И опять остановилось время. Сколько прошло: полчаса, час или пять часов - ни Цыган, ни Трясогузка не могли определить даже приблизительно. В глазах рябило, и они не сразу поверили, что впереди снова мелькнул огонёк. Но вот блеснул ещё огонёк, третий, четвёртый, - и всё вернулось на свои места: и река, и берег. И время снова стало ощутимым. - Передовую проплыли!
– повернувшись к Цыгану, прошептал Трясогузка.
– Тут - умри! Тут не детдомом, а пулей пахнет! Теперь сосна плыла в расположении семёновских войск. Мальчишки устали от долгого напряжения и всё чаще клевали носами. Цыган стукнулся лбом в спину Трясогузки. Командир повернулся, заботливо придвинул обмякшего дружка к толстому суку. - Обхвати, а то ещё нырнёшь в воду... Так они плыли ещё несколько часов, пока на посеревшем небе не проявились зазубрины еловых макушек. Трясогузка потряс Цыгана за плечо. - Проснись - светает! - Я не сплю... Просто кимарю... А что? Это была шикарная ночная пантомима! - Куда шикарней!
– усмехнулся Трясогузка.
– Ты ещё сухой? Сейчас будешь мокрым! Залезать в воду мальчишкам не хотелось, но на сосне к берегу не подгребёшь - сил не хватит, а ждать, когда она сама уткнётся в отмель - опасно. Станет совсем светло - их наверняка заметят. Мальчишки разделись, связали одежду в один узел. С ним поплыл Трясогузка. Цыган грёб правой рукой, а в левой держал над водой любимую гитару.

САЛЮТ

Желтолицый круглоголовый солдат-японец быстро, маленькими шажками ходил вдоль длинного фуражного склада, стоявшего недалеко от читинского вокзала. На винтовке поблёскивал широкий штык. Объект, который охранял часовой, был важным. Теперь всё, что можно увезти из Советской России, стало для японцев важным. Они ещё хозяйничали на огромной территории от Владивостока и почти до Байкала, но командование японских оккупационных сил уже понимало, что скоро им придётся убраться на свои острова. Не очень доверяя Семёнову, Каппелю, Унгерну и другим ставленникам внутренней контрреволюции, японцы сами охраняли складские помещения, в которых накапливалось, готовилось к отправке награбленное добро. С оккупированной территории они увозили не только ценное оборудование, но и хлеб, и лес, и фураж. По железной дороге днём и ночью шли на восток грузовые составы. К полудню на дороге, ведущей к одному из складов, показался длинный обоз с прессованным сеном. Обоз прибыл издалека. Лошади притомились и плелись, понурив головы. Возчики были в пыли с ног до головы. Рядом с одной из тяжело нагруженных подвод шёл старый сибиряк с окладистой бородой. Вожжи намотаны на кулак. За поясом - топор и кнут. На ногах лапти и онучи. Лапти не назовёшь хорошей обувью. Но на ногах этого бородача и лапти, и онучи выглядели вполне уместно. И шёл он широко, свободно, красиво, - другой и в яловых сапожках так пройти не сможет. Этого человека все называли Лапотиком. Он сам плёл себе лапти, надевал их в тот день, когда спадали зимние холода, и не снимал до новых морозов. Работал Лапотник ломовым извозчиком. Любил дальние поездки за сеном, за лесом. Другие ломовики прятались от японцев - боялись, что их пошлют за Читу, в какое-нибудь село. А он охотно соглашался ехать хоть за сто вёрст. Это был партизанский связной. Через него Карпыч передавал те скудные сведения, которые ему удавалось добыть в Чите. Обоз остановился у склада. Японец молча распахнул одну за другой две двери. Началась разгрузка. Возчики неторопливо носили на склад сено, спрессованное в метровые кирпичи. Заднюю подводу разгружал длиннорукий вихрастый парень. Он уже перетащил на склад часть груза, вернулся за новой ношей, снял с воза очередной кирпич прессованного сена и вдруг заулыбался, замахал руками, подзывая других извозчиков. В углублении крепко спали два паренька. Разгрузка приостановилась. Каждый, кто подходил к подводе, сначала удивлялся, а потом невольно улыбался. И все молчали, словно боялись разбудить лежавших в обнимку ребят. - Видать, ночью залезли, - тихо сказал вихрастый парень. Мальчишки ничего не слышали. После трудной ночи на реке беспробудно сладко спалось им в сене. Подошёл и японец, поглядел и, не снимая винтовку с плеча, нажал большим пальцем на спусковой крючок. Грянул выстрел. Точно взрывом подбросило ребят. Они очумело спрыгнули с телеги и, как слепые, не разбирая дороги, понеслись прочь. Японец хохотал. Его лицо было похоже на большую растрескавшуюся репу. Извозчики хмуро молчали. Рука Лапотника, очутившаяся на топорище, побелела от напряжения. Похохотав вдоволь, часовой перезарядил винтовку и вернулся к складу. А мальчишки, напуганные до полусмерти, всё ещё бежали, не зная куда. Низко над городом пролетал аэроплан с красными звёздами на стрекозьих крыльях. Ребята не видели его, но они услышали новые выстрелы и припустились ещё быстрее. Им казалось, что из-за них всполошилась вся Чита. - Вот это да-а! Салютом встречают!
– со страхом и восторгом крикнул на бегу Трясогузка.
– Теперь небось настоящую облаву устроят!.. Жми за мной! - Жму-у!
– простонал Цыган, придерживая болтавшуюся за спиной гитару. Лётчик сбросил листовки и улетел на запад. Стрельба утихла. Ребята опомнились и поняли, что никто не собирается гнаться за ними. - Куда мы бежим?
– удивился Цыган, останавливаясь.
– Мы же от города! Остановился и Трясогузка, сердито посмотрел на дружка. - Эх ты! А ещё болтал, что жил в Чите. - Я же за тобой бежал!
– возмутился Цыган. - Ну и что?.. Сказал бы: влево или вправо!.. Может, это и не Чита совсем! Мальчишки огляделись. Рядом - железнодорожные мастерские. Кругом валялись старые шпалы, рельсы, на колее впритык друг к другу стояли ржавые колёсные пары. Сзади виднелся склад и вокзал. Ещё дальше - белела вершина колокольни. - Чита!
– уверенно сказал Цыган. - Веди!
– приказал Трясогузка. - Куда? Командир раздумывал минуты две. Больше молчать было неудобно, и он дал новую команду: - Садись! Они сели на шпалу и уставились друг на друга. - Только не приказывай думать, - попросил Цыган, - Жрать охота! Трясогузка скептически оглядел дружка. - Сам тощий, а брюхо - прорва!.. Ты о чём-нибудь другом думать можешь? - Сейчас не могу!
– признался Цыган.
– Сосёт... - Со-сёт!
– передразнил его командир.
– Сосочку хочешь? Трясогузка злился потому, что и сам страшно хотел есть, но не знал, где добыть еду. Это не у своих кашу получать вёдрами! Тут семёновцы! Им не скажешь, что приехал читинскую "пробку" выдёргивать! - Ты вот что!
– откипев, сказал Трясогузка.
– Ты давай мне про Читу всё выкладывай! И Цыган послушно начал рассказывать, где стоял их передвижной цирк, в каком трактире они обедали с отцом и матерью, по каким улицам ходили после представления, что видели. - Не то! Не то!
– повторял командир. - А про что ты хочешь? Спроси - я вспомню! Трясогузка не знал, что спрашивать, и безнадёжно говорил: - Ладно, дуй подряд! Цыган припомнил, что иногда ему поручали важное дело - следить за мальчишками, которые подбирались к цирку сзади и, отогнув брезент, старались пролезть без билетов. Трясогузка оживился. - Беспризорники? - Не знаю. - А были в Чите беспризорники? - Где их нет! - Та-ак!
– Командир заложил ногу за ногу и подрыгал носком.
– Скоро будем обедать!.. Но он ошибся. Обед в тот день они получили очень поздно. Долго бродили по улицам Читы. Побывали на вокзале, на базаре. Ходили они не бесцельно. Командир составил чёткий план из двух основных пунктов. Во-первых, в четыре глаза смотреть на дома, будки, деревья - на всё. Кто знает, где Мика нарисовал условный знак? Однажды птичка сидела на шпале, а здесь он мог и на трубе её нарисовать. Во-вторых, надо найти хотя бы одного беспризорника. Командир хорошо знал этот народец и рассчитывал на его помощь. Рисунков и надписей на заборах хватало. Всяких - и смешных, и глупых, и злых. Но птички с растопыренными крыльями не было ни одной. Не попадались и беспризорники. - Может, они тут вывелись?
– тоскливо произнёс Цыган, которому казалось, что вместо живота у него образовалась пустота и её уже ничем и никогда не наполнишь. - Не вывелись!
– успокоил его Трясогузка. Прохожие не обращали внимания на двух бродивших по улицам мальчишек. Значит, в Чите привыкли к беспризорникам. "Но где же они?
– удивлялся Трясогузка.
– Не выходной же у них день сегодня!" Маленького и жалкого беспризорника они увидели у открытых ворот, за которыми на просторном дворе дымила походная кухня. Рядом на толстом чурбане лежала широкая доска, а на ней - большущий кусок мяса. Его только что вынули из котла. От мяса валил пар. Солдат кашевар сидел около сарая и точил длинный нож. Беспризорник, вытянув тонкую шею, следил за солдатом - ждал, когда тот отвернётся от кухни. Трясогузка насмешливо оттопырил губы. Цыган сокрушённо покачал головой. Мальчишки поняли, на что нацелился беспризорник, и сразу же узнали в нём глупого новичка, который ещё никогда в жизни не воровал и, наверно, никогда не сможет. Слишком он наивен и нерасчётлив. Уставился на добычу и не видит, что делается за спиной, хотя это как раз самое главное. Бежать-то ему придётся с добычей назад, а дорога перерезана: Цыган и Трясогузка были уже совсем близко. Да и сама добыча, конечно, не та. Как он побежит с этим мясом, если оно только-только из кипятка вынуто? За пазуху не сунешь и в руках не понесёшь - горячо. "Марала!" - презрительно подумал Трясогузка и хотел повторить это слово вслух, но беспризорник как-то нелепо согнулся и на цыпочках засеменил к кухне. Всё произошло именно так, как предполагали опытные в таких делах Цыган и Трясогузка. Беспризорник подскочил к чурбану, вцепился в мясо, вскрикнул от боли и растерялся. Ему бы со всех ног назад, а он беспомощно тряс ошпаренными руками и дул на растопыренные пальцы. А потом даже Трясогузке и Цыгану стало страшно. Разъярённым быком налетел кашевар. Беспризорник повис над землёй. Одной рукой солдат держал его за шиворот, а другой рассекал ножом воздух у самого носа мальчишки. Ругался кашевар виртуозно. Он выпалил залпом десятка два забористых словечек и по-футбольному выбил беспризорника со двора. Мальчишка перевернулся через голову, очутился на ногах и, не оглядываясь, помчался прочь. - Кульбит с переходом в быстрый карьер!
– определил Цыган этот номер.
– А жаль - мы бы помогли ему съесть мясо! - Идём!
– позвал Трясогузка.
– Нам этого малыша терять нельзя!.. Как улепётывает! Он до самой хазы не остановится! А мы - за ним! Понял?..

ХРЯЩ

Был за Читой карьер, в котором добывали песок, а рядом - лесопилка. Она уже не работала. Оборудование увезли. Крыша и стены обвалились. Уцелела только бывшая котельная. Она служила для читинских беспризорников пристанищем. Здесь они ночевали, здесь делили добычу. Руководил ими бывалый беспризорник Хрящ. Особой силой он похвастаться не мог, но был похитрее, поумнее других и лицом выделялся. Угловатое, сухое, оно, казалось, состояло из одних хрящей. Глаза серые, но выразительные, властные и часто страшные. Он мало говорил. Взглянет - и все понимают, что приказал Хрящ. Следуя за маленьким беспризорником, Трясогузка с Цыганом подошли к царству Хряща. Среди торчавших во все стороны балок лесопилки кто-то промелькнул и спрятался за обвалившейся трубой. Трижды раздался тонкий предупреждающий свист. - Служба у них поставлена хорошо!
– похвалил караульного Трясогузка. - А сколько их?
– с тревогой спросил Цыган.
– Изобьют ещё! - Накормят!
– уверенно ответил командир, будто шёл к старым и добрым друзьям. Больше никто не появлялся на развалинах, но, когда мальчишки подошли поближе, из всех щелей, как муравьи, поползли беспризорники и плотным кольцом окружили незваных гостей. - Здорово!
– по-свойски приветствовал их Цыган. Никто не ответил, но и никто пока не лез драться. Все ждали Хряща. Как он скажет - так и будет. Круг разомкнулся. Из пролома в стене вышли два высоких и сильных парня. Они вынесли плетёное кресло. За ними, не спеша, появился и сам Хрящ в мятом, похожем на гофрированную трубу цилиндре и в чёрной поддёвке. Сел в кресло. Телохранители встали по бокам. - Здорово!
– повторил Цыган. Хрящ даже не взглянул на него. Он смотрел на гитару, шевелил хрящеватым носом. Перевёл взгляд на правого телохранителя, спросил: - Что за артисты? - Пожрать бы!
– сказал Трясогузка.
– А потом и поговорить можно... Тонкие губы Хряща чуть раздвинулись, и вся толпа беспризорников захохотала. Царёк перестал улыбаться, и все умолкли. Короткий кивок головы - и правый телохранитель пошёл на Трясогузку, но отлетел, наткнувшись на встречный удар. Царёк взглянул влево - на второго телохранителя. Теперь уже два парня пошли на Трясогузку. Несдобровать бы ребятам, если бы не гитара. Цыган сдёрнул её с плеча, ударил по струнам и запел тоскливым, отчаянным голосом: Ах, где мой табор, маманя с батей?.. Это было так неожиданно, что все замерли. А Цыган прошёлся пальцами по струнам, заставил гитару заплакать и пропел, точно пожаловался на свою горькую судьбу: Пришли солдаты да на закате... Разжались кулаки у беспризорников. И грянул выстрел! с болью пел Цыган. Второй и третий!.. И сиротою рассвет я встретил... Погасли злобные огоньки в глазах беспризорников. Гитара рыдала, а Цыган пел - рассказывал о горе, о сиротской жизни. Хрящ надвинул на глаза мятый цилиндр и, когда Цыган замолчал, глуховато объявил: - Обед! Потом он подозвал Трясогузку и Цыгана и грязным пальцем с длинным ногтем указал на самое почётное место - у своих ног. Лужайка перед развалинами превратилась в столовую. Для гостей на земле постелили салфетки - листовки, которые днём лётчик сбросил с аэроплана. На эти салфетки телохранители выложили хлеб, колбасу и даже сахар. Цыган с Трясогузкой набросились на еду. Жевал что-то и Хрящ, и телохранители, и все беспризорники, рассевшиеся вокруг кресла царька. Никто не разговаривал. Слышалось чавканье и тихое всхлипывание. Трясогузка оглянулся, но не увидел, кто плачет. - Кто это?
– спросил он у Хряща. - Малявка!
– с презрением ответил царёк. Услышав своё прозвище, из-за груды битого кирпича выглянул тот малыш-беспризорник, который пытался стащить мясо. - Ты чего?
– крикнул Цыган.
– Руки болят? Малявка замотал головой и жалобно заморгал глазами. На грязных щеках белели промытые слезами извилистые полосы. - Есть хочу!
– пропищал он. - Не заработал!
– изрёк Хрящ. Цыган подмигнул Малявке, вскочил на ноги и разыграл всю сцену, которая произошла у походной кухни. Он был то Малявкой, то кашеваром. И голос у него менялся. Он то пищал, как Малявка, то рычал и ругался, как тот солдат. Беспризорники хохотали. Улыбался и Хрящ тонкими губами. А Цыган, показывая, как Малявка вылетел из ворот, несколько раз перевернулся в воздухе через голову и попросил у царька: - Накорми ты его! Хрящ повелительным жестом вытянул руку. Телохранитель вытащил из кармана большой кусок сахару и положил ему на ладонь. Сахар полетел через головы беспризорников. Малявка поймал его, спрятался за груду кирпича, и оттуда сразу же долетел громкий хруст. За обедом Трясогузка поднял листовку и прочитал первую строку: - "Товарищи солдаты! Против кого вы воюете? Атаман Семёнов и японские генералы обманули вас!.." Откуда это у тебя?
– спросил он у Хряща. - С неба!
– усмехнулся царёк. - Спрячь подальше, а то сам на небо попадёшь! - Ты не пугай!
– нахмурился Хрящ.
– Поел и отвечай: кто такие, зачем притопали? Ссориться с царьком было невыгодно, и Трясогузка сказал уважительно: - Помощь твоя нужна. Без тебя - амба! - Амба!
– подтвердил польщённый Хрящ и выжидательно произнёс: - Ну-у? - Ищем мы птичку!
– понизив голос, таинственно сообщил Трясогузка.
– Мелом нарисована... Вот так нужно!
– он чиркнул по горлу пальцем.
– Позарез!.. Не видал где-нибудь в городе? - Может, и видал!
– неопределённо ответил Хрящ и наклонился к Трясогузке. - А мне отколется? - Законы знаем!
– многообещающе прошептал тот. - Урки!
– повелительно, крикнул царёк беспризорникам.
– Кто птаху видал? Мелом намалёвана... Минуту длилось молчание. Потом встал один мальчишка, проглотил комок творога, вытер руки о штаны и сказал: - Видал... Мелом... Три штуки... И крылья - в стороны. - Иди сюда, Конопатый!
– приказал Хрящ.
– Где? Мальчишка подошёл. И лицо, и шея, и даже уши у него были густо усыпаны веснушками. Из-под рыжих и каких-то пушистых ресниц хитренько поблёскивали быстрые глаза. - Где?
– переспросил он и зажмурился. Распахнув рыжие пушистые ресницы, он проговорил отрывистой азартной скороговоркой: - Домина там - во! Крыши не видать! И собака - морда страшенная! Сунулся - она на меня! Я - ходу!.. А пожива там есть! Фраер один туда въехал - богач из Японии! С дочкой! Шляпа - зонтик! - Ты про птицу, про птицу!
– напомнил ему Трясогузка. Конопатый зажмурился, подумал и выпалил: - На заборе... Справа от ворот... Пятая доска... Три птахи сидят. - Отведёшь их завтра!
– приказал Хрящ и добавил, грозно взглянув на Трясогузку: - Помни! - Законы знаем!
– повторил Трясогузка.
– За нами не пропадёт!

ТУЧИ

Каждое утро к мрачному особняку Митряева подъезжал Карпыч, неторопливо слезал с козел, раза три стукал кнутовищем в ворота и, услышав лай овчарки Чако, забирался на облучок и терпеливо ждал. Выходил управляющий и говорил, будет сегодня работа или нет. Чаще всего Карпыч приезжал не напрасно. У Платайса, вполне освоившегося с ролью Митряева, поездок было много. Он осматривал склады с товарами, доставшиеся ему по наследству, съездил на кладбище к могиле старшего Митряева, делал визиты представителям городских властей, встречался с деловыми людьми, вёл переговоры о продаже имущества. Во время этих поездок Платайс подробно расспросил Карпыча и понял, что положение крайне сложное. Семёновская контрразведка зверствовала. Особенно отличался подполковник Свиридов - хитрый и дальновидный офицер. Аресты следовали за арестами. Одних расстреливали, других выселяли из Читы. Кроме Лапотника, Карпыч не мог назвать Платайсу ни одного человека, которому можно довериться. Конечно, в Чите были честные и смелые люди, но, чтобы найти их, требовалось время. А у Платайса его - в обрез. Готовилось наступление красных. К этому моменту Платайс должен был разведать расположение семёновских войск и передать все сведения советскому командованию. В первый день наступления ему предстояло во чтобы то ни стало вывести из строя железную дорогу, чтобы семёновцы не могли отступить в Маньчжурию. Для одного человека это непосильная задача. Вот почему Платайс каждый день разъезжал по городу, заводил знакомства и искал, искал людей, на которых можно опереться. В то утро Платайс уехал с Карпычем очень рано. Чуть позже ушёл и управляющий. Он похудел за это время, стал совсем тощий. Его мучили сомнения. Когда умер старший Митряев, управляющий почувствовал, что у него появилась возможность быстро разбогатеть. Он знал, что у его хозяина в России нет родственников. И вдруг пришла телеграмма от младшего Митряева. Это был удар. Рухнули мечты о богатстве. Присмотревшись к новому хозяину и его дочери, управляющий решил, что рано отказываться от надежды разбогатеть. Он пока ещё не мог объяснить, когда и почему зародилось у него подозрение в том, что приехал не Митряев, а кто-то совсем чужой. С каждым днём это подозрение усиливалось. "А что, если сходить к подполковнику Свиридову?" - подумал управляющий и сам испугался. Риск был большой. Если это действительно Митряев, то за клевету придётся расплачиваться. У контрразведки расправа короткая. А если он всё же окажется прав? Пусть самое ценное заберут японцы и семёновцы, но и ему, Алексею Ицко, останется достаточно. Вышел управляющий за ворота, но ещё не знал, дойдёт ли до красного кирпичного здания контрразведки или передумает и вернётся обратно. Шорох за забором заставил его скосить глаза. Он увидел, как приоткрылся и быстро захлопнулся потайной глазок. Эта странная девчонка следит за ним. Но как она узнала, что в заборе есть глазок? Неосторожность Мики сделала своё дело. Управляющий больше не колебался. У подполковника Свиридова во всём были свои правила. Около дома контрразведки всегда дежурили часовые. Но они не останавливали входящих. Попасть в дом мог любой. Зато выйти из него было невозможно без провожатого - одного из помощников подполковника. Управляющий подошёл к красному кирпичному зданию, подождал, пока ближайший часовой не взглянул в его сторону. - Разрешите... - Можно!
– сказал часовой почти любезно.
– Не заперто. Ицко вошёл в дом. Светлый коридор. Несколько дверей учрежденческого типа. Ещё трое часовых. Видя, что вошедший не знает, куда идти, один из них спросил: - Вам?.. - Я к подполковнику Свиридову, - выдавил из себя управляющий, ошеломлённый неожиданной простотой. - Последняя дверь, - услышал он и, уже раскаиваясь в том, что рискнул зайти в это пугающее внешней благопристойностью логово, добрёл до указанной двери и, холодея, приоткрыл её. Это была приёмная перед кабинетом подполковника. За столом сидел пожилой офицер с погонами капитана. - Пройдите!
– сказал он.
– Подполковник Свиридов ждёт вас. - Меня?
– вырвалось у Ицко. - И вас, и каждого, у кого есть дело... У вас оно, вероятно, безотлагательное? Капитан встал, приоткрыл дверь в кабинет. Управляющий и не заметил, как очутился в мягком кресле. Свиридов заканчивал телефонный разговор. Он добродушно и подслеповато щурился. Мягкие пшеничные усы ещё более подчёркивали добродушное выражение лица. И голос его звучал задушевно и тепло. - Да, да! Пожалуйста!
– говорил он в трубку.
– Приводите в исполнение... Только очень вас прошу - подальше от города. До сознания Ицко с трудом дошёл смысл этих слов, а когда он всё-таки понял, что Свиридов приказал кого-то расстрелять, ему захотелось бежать из этого уютного кабинета. Но подполковник улыбнулся гостю и спросил: - Разрешите узнать, с чем пожаловали? И тут Ицко почувствовал, что ничего конкретного сказать не может. Чтобы хоть как-то собраться с мыслями, он молча протянул Свиридову телеграмму о приезде младшего Митряева. Подполковник прочитал её, положил на стол, разгладил ладонью и произнёс: - Понимаю... С этой телеграммы всё и началось. Не так ли? - Именно так! Так, господин подполковник!
– подхватил Ицко и торопливо начал рассказывать о приезде наследника с дочерью. Свиридов умел слушать, умел схватывать самое главное и принимать быстрые решения. Он только один раз прервал Ицко и, извинившись, вызвал в кабинет капитана. На оборотной стороне телеграфного бланка Свиридов аккуратно написал три вопроса: 1. Отношение японцев к господину Митряеву. 2. Куда он выехал из Владивостока - прямо ли в Читу. 3. Порода, масть и кличка собаки. Передав телеграмму капитану, подполковник попросил: - Постарайтесь в самом срочном порядке. Адъютант прочитал текст телеграммы, вопросы, написанные Свиридовым, и спросил: - А приметы людей, господин подполковник? - Не стоит. Если... Вы понимаете? То о внешнем сходстве людей там позаботились, а про собаку могли забыть. Капитан вышел. Ицко продолжал свой сбивчивый рассказ, а подполковник внимательно слушал и изредка задавал вопросы, короткие, цепкие. - Не сохранились ли в доме фотографии младшего брата? - Нету ни одной. Уничтожены ещё в русско-японскую войну. - А образец почерка? - Братья никогда не переписывались. - Господин Митряев знает японский язык? - Никак нет. Говорит, жена переводит. - Наследство большое? - Значительное. Ицко был осторожен и старался скрыть то основное, ради чего он пришёл в контрразведку. Но подполковник хорошо знал таких людей. Он понимал, что не любовь к Семёнову или к японцам привела управляющего в его кабинет, а надежда поживиться, оторвать кусочек от наследства старшего Митряева. Оно должно быть богатым, не случайно младший Митряев бросил свои дела в Токио и приехал в охваченную пожаром Россию. Чем больше говорил Ицко, тем любезнее становился подполковник. Дело начинало интересовать его по-настоящему. Свиридов лучше других разбирался в военной и политической обстановке. Он не строил иллюзий и знал, что ни японцам, ни семёновцам не удержаться в Забайкалье и на Дальнем Востоке. Рано или поздно, но их обязательно вышвырнут из России. И он готовился к безбедной обеспеченной жизни где-нибудь в Китае. У атамана Семёнова под Читой стоял всегда готовый к вылету аэроплан с драгоценностями. У многих высших офицеров были специальные вагоны, в которых хранилось награбленное добро. Подполковник Свиридов аэроплана не имел, а вагоны считал опасной бессмыслицей. Наступление красных могло быть неожиданным и таким стремительным, что некогда будет думать о вагонах. Свиридов хранил один небольшой чемодан, куда постепенно складывал крупные купюры в твёрдой иностранной валюте. Чемодан пока не был наполнен, и превращённое в деньги наследство купца Митряева могло туда вместиться. Лишь бы японцы не помешали. Младший Митряев - из Токио. Кто знает, какие у него там связи? Это опасение подтвердилось. Контрразведка работала быстро и чётко. Ицко ещё находился в кабинете Свиридова, когда с телеграфа вернулся капитан с длинным мотком бумажной ленты. На ней в том же порядке, в каком были заданы вопросы, следовали ответы, которые подполковник счёл нужным прочитать вслух: - "Первое. Личный друг генерала Оой. Второе. Выехал с дочерью в Читу с десятидневной остановкой на станции Хайлар в Маньчжурии. Третье. Овчарка. Светло-серая. Чако". Ицко позеленел и сник. В ушах снова прозвучал приятный баритон подполковника: "Пожалуйста, приводите в исполнение... Только прошу вас подальше от города". Но ничего страшного не произошло. - Вижу, что всё совпадает, - произнёс Свиридов.
– А собака? - И собака, - пролепетал управляющий.
– Овчарка... Чако... Но... но не светло, а просто серая... - Простите меня, но очень уж это тонко. Вам она кажется серой, а кому-то светло-серой. Восприятие цвета индивидуально и зависит от освещения. - Что же... Как же мне теперь?
– еле шевеля губами, спросил управляющий. Свиридов молчал. Он не хотел ссориться с генералом Оой, который командовал японскими оккупационными войсками и мог сместить не только подполковника Свиридова, но и самого Семёнова. И всё-таки управляющий вселил в подполковника смутное недоверие к Митряеву. Стоило ли сразу отказываться от этого дела? Свиридов думал, а управляющий переживал страшные минуты. Наконец он не выдержал: - Вы... вы отпустите меня? - Что за вопрос!
– воскликнул подполковник.
– И вот вам мой совет: будьте внимательны к мелочам... Ну, а вход к нам, как вы убедились, всегда открыт... Капитан вывел Ицко на улицу, а Свиридов долго сидел за столом и смотрел на опустевшее кресло. Подполковнику, как и управляющему, было жалко расставаться с мыслью о наследстве купца Митряева. Но подступиться к нему трудно, хотя и возможно. Если в Читу приехал подлинный Митряев, то надо дать ему возможность распродать всё имущество, а затем... Затем привычная для контрразведки операция. Митряев исчезает вместе с деньгами, а генерал Оой получает очередное донесение о зверствах забайкальских партизан, осмелившихся похитить его личного друга. Если же это не Митряев, а советский разведчик, то ещё лучше. А как это проверить? Подключить к делу японскую разведку? Но можно ли тогда рассчитывать на пополнение чемодана? Свиридов позвал адъютанта. - Установите, пожалуйста, наблюдение за домом Митряева. - Круглосуточное? - Нет. Днём не надо. Будем считать, что Митряев умный и осторожный человек...