Армия Трясогузки
Шрифт:
— Служба у них поставлена хорошо! — похвалил караульного Трясогузка.
— А сколько их? — с тревогой спросил Цыган. — Изобьют ещё!
— Накормят! — уверенно ответил командир, будто шёл к старым и добрым друзьям.
Больше никто не появлялся на развалинах, но, когда мальчишки подошли поближе, из всех щелей, как муравьи, поползли беспризорники и плотным кольцом окружили незваных гостей.
— Здорово! — по-свойски приветствовал их Цыган.
Никто не ответил, но и никто пока не лез драться. Все ждали Хряща. Как он скажет — так и будет.
Круг разомкнулся.
— Здорово! — повторил Цыган.
Хрящ даже не взглянул на него. Он смотрел на гитару, шевелил хрящеватым носом. Перевёл взгляд на правого телохранителя, спросил:
— Что за артисты?
— Пожрать бы! — сказал Трясогузка. — А потом и поговорить можно…
Тонкие губы Хряща чуть раздвинулись, и вся толпа беспризорников захохотала. Царёк перестал улыбаться, и все умолкли. Короткий кивок головы — и правый телохранитель пошёл на Трясогузку, но отлетел, наткнувшись на встречный удар. Царёк взглянул влево — на второго телохранителя. Теперь уже два парня пошли на Трясогузку.
Несдобровать бы ребятам, если бы не гитара. Цыган сдёрнул её с плеча, ударил по струнам и запел тоскливым, отчаянным голосом:
Ах, где мой табор, маманя с батей?..Это было так неожиданно, что все замерли. А Цыган прошёлся пальцами по струнам, заставил гитару заплакать и пропел, точно пожаловался на свою горькую судьбу:
Пришли солдаты да на закате…
— с болью пел Цыган.
Второй и третий!..И сиротою рассвет я встретил…Погасли злобные огоньки в глазах беспризорников. Гитара рыдала, а Цыган пел — рассказывал о горе, о сиротской жизни. Хрящ надвинул на глаза мятый цилиндр и, когда Цыган замолчал, глуховато объявил:
— Обед!
Потом он подозвал Трясогузку и Цыгана и грязным пальцем с длинным ногтем указал на самое почётное место — у своих ног.
Лужайка перед развалинами превратилась в столовую. Для гостей на земле постелили салфетки — листовки, которые днём лётчик сбросил с аэроплана. На эти салфетки телохранители выложили хлеб, колбасу и даже сахар. Цыган с Трясогузкой набросились на еду. Жевал что-то и Хрящ, и телохранители, и все беспризорники, рассевшиеся вокруг кресла царька. Никто не разговаривал. Слышалось чавканье и тихое всхлипывание.
Трясогузка оглянулся, но не увидел, кто плачет.
— Кто это? — спросил он у Хряща.
— Малявка! — с презрением ответил царёк.
Услышав своё прозвище, из-за груды битого кирпича выглянул тот малыш-беспризорник, который пытался стащить мясо.
— Ты чего? — крикнул Цыган. — Руки болят?
Малявка замотал головой и жалобно заморгал глазами. На грязных щеках белели промытые слезами извилистые полосы.
— Есть хочу! — пропищал он.
— Не заработал! — изрёк Хрящ.
Цыган подмигнул Малявке, вскочил на ноги и разыграл всю сцену, которая произошла у походной кухни. Он был то Малявкой, то кашеваром. И голос у него менялся. Он то пищал, как Малявка, то рычал и ругался, как тот солдат. Беспризорники хохотали. Улыбался и Хрящ тонкими губами. А Цыган, показывая, как Малявка вылетел из ворот, несколько раз перевернулся в воздухе через голову и попросил у царька:
— Накорми ты его!
Хрящ повелительным жестом вытянул руку. Телохранитель вытащил из кармана большой кусок сахару и положил ему на ладонь. Сахар полетел через головы беспризорников. Малявка поймал его, спрятался за груду кирпича, и оттуда сразу же долетел громкий хруст.
За обедом Трясогузка поднял листовку и прочитал первую строку:
— «Товарищи солдаты! Против кого вы воюете? Атаман Семёнов и японские генералы обманули вас!..» Откуда это у тебя? — спросил он у Хряща.
— С неба! — усмехнулся царёк.
— Спрячь подальше, а то сам на небо попадёшь!
— Ты не пугай! — нахмурился Хрящ. — Поел и отвечай: кто такие, зачем притопали?
Ссориться с царьком было невыгодно, и Трясогузка сказал уважительно:
— Помощь твоя нужна. Без тебя — амба!
— Амба! — подтвердил польщённый Хрящ и выжидательно произнёс: — Ну-у?
— Ищем мы птичку! — понизив голос, таинственно сообщил Трясогузка. — Мелом нарисована… Вот так нужно! — он чиркнул по горлу пальцем. — Позарез!.. Не видал где-нибудь в городе?
— Может, и видал! — неопределённо ответил Хрящ и наклонился к Трясогузке. — А мне отколется?
— Законы знаем! — многообещающе прошептал тот.
— Урки! — повелительно, крикнул царёк беспризорникам. — Кто птаху видал? Мелом намалёвана…
Минуту длилось молчание. Потом встал один мальчишка, проглотил комок творога, вытер руки о штаны и сказал:
— Видал… Мелом… Три штуки… И крылья — в стороны.
— Иди сюда, Конопатый! — приказал Хрящ. — Где?
Мальчишка подошёл. И лицо, и шея, и даже уши у него были густо усыпаны веснушками. Из-под рыжих и каких-то пушистых ресниц хитренько поблёскивали быстрые глаза.
— Где? — переспросил он и зажмурился. Распахнув рыжие пушистые ресницы, он проговорил отрывистой азартной скороговоркой: — Домина там — во! Крыши не видать! И собака — морда страшенная! Сунулся — она на меня! Я — ходу!.. А пожива там есть! Фраер один туда въехал — богач из Японии! С дочкой! Шляпа — зонтик!
— Ты про птицу, про птицу! — напомнил ему Трясогузка.
Конопатый зажмурился, подумал и выпалил:
— На заборе… Справа от ворот… Пятая доска… Три птахи сидят.
— Отведёшь их завтра! — приказал Хрящ и добавил, грозно взглянув на Трясогузку: — Помни!