Армия Трясогузки
Шрифт:
— Ничего, Карпыч, ничего! — сказал Платайс. — Дайте мне только оглядеться… А кто второй?
— Тоже извозчик — ломовой.
— А звать как?
— Все Лапотником прозывают. И вам так же надо, — Карпыч причмокнул на лошадь и кнутом указал на почерневший от времени особняк. — А вон и усадьба Митряева… Держитесь: управляющий — жох! Что там проверка на вокзале! Этот похуже будет — печёнку выест!.. Ну, а меня, когда надо, на площади у станции найдёте.
— Мы что-нибудь получше придумаем, — возразил Платайс.
— Все, однако! — прервал его Карпыч. — Помолчим…
Забор вокруг усадьбы был добротный, высокий, без единой щёлочки. Ворота и небольшая дверь в них наглухо заперты. Массивные ставни на окнах второго этажа, видневшегося за забором, тоже были закрыты. Не дом, а крепость или острог, угрюмый, почерневший.
Карпыч остановил лошадь у ворот и долго стучал кнутовищем в запертую дверь. Платайс и Мика сидели в коляске. Овчарка скулила и с беспокойством поглядывала то на них, то на забор. Она просила разрешения отойти от хозяев. Платайс кивнул головой — разрешил. Чако сорвался с места. Он мчался не к воротам, а вдоль забора. И Платайс успел заметить, как метрах в десяти справа от ворот закрылся потайной глазок, прорезанный в доске.
Не добежав до «глазка», Чако остановился и пошёл назад. Он слышал шаги за забором. Человек, следивший за коляской, приближался к воротам. Дверь открылась.
— Кого привёз, Карпыч? — спросил высокий костлявый мужчина с черными крохотными усиками и гладко причёсанными на прямой пробор волосами.
— Известно кого, Ляксей Петрович, — ответил извозчик. — Братца хозяина вашего — царство ему небесное. Не дождался, горемычный…
Управляющий пригнулся, пролез сквозь низкую дверь с высоким порогом и, косясь на овчарку, скалившую зубы, дважды сдержанно поклонился: сначала Платайсу, потом — Мике.
— Милости просим!
Выпрямившись, он представился:
— Ицко, Алексей Петрович. При вашем брате состоял в управляющих, а теперь — ваша воля.
— Я думаю, — ответил Платайс, — мой брат плохих людей не держал, а хорошие и мне нужны.
— Милости просим! — повторил управляющий и, скрывшись за воротами, быстро распахнул обе створки.
Карпыч подвёл лошадь к широкому крыльцу с резными потрескавшимися балясинами, покрякивая, снял чемоданы и сказал Платайсу:
— Вот и прибыли… Дай вам бог удачи, однако, господин Митряев!
Платайс достал кошелёк, протянул Карпычу пару крупных бумажек, предупредил:
— У меня много будет поездок. Ты, дед, каждое утро заглядывай сюда. Управляющий скажет, нужен ты или нет.
Пряча поглубже деньги, Карпыч широко улыбнулся. Рубцы на щеке разошлись, как меха гармошки. За сивыми усами прорезались белые крепкие зубы.
— Да за такую деньжищу!.. Да я день-деньской у ваших, ворот торчать буду!
— Не надо! — улыбнулся и Платайс. — По утрам заезжай.
— Куда прикажете? — спросил управляющий, подымая чемоданы.
— Оба в спальню. А затем приходите в кабинет, — сказал Платайс и первый уверенно вошёл в дом, знакомый по плану, начерченному настоящим Митряевым. — Ну, здравствуй, хоромина!.. Сколько же лет я в тебе не был?.. Лет пятнадцать?.. Нет, больше! — В голосе Платайса звучало неподдельное волнение. — Мэри! Я здесь и родился!.. Нравится тебе этот дом?
— Не очень, папочка! — хрипловато ответил Мика и прокашлялся, чтобы голос стал потоньше.
— Ваша дочка простыла в дороге? — спросил управляющий. — Можно ванну истопить горячую. Только служанки в доме нет. Я всех слуг уволил, чтобы не платить даром.
— Не надо! — отказался Платайс. — Ванну истопите вечером… А у Мэри это после тифа, да ещё и воспаление лёгких было.
— То-то я смотрю — волоски короткие! — посочувствовал управляющий.
«Глазастина длинноногая!» — про себя обругал его Мика.
— Жду вас в кабинете, — сказал Платайс, остановившись у одной из дверей.
— Слушаюсь!
Управляющий кивнул головой и понёс чемоданы дальше — в спальню.
Кабинет был обставлен вполне современной мебелью. Большой стол с богатым чернильным прибором и дорогими костяными счетами. Диван и три кожаных кресла. По стенам — шкафы с застеклёнными дверцами, на полках — конторские книги. У камина — новая полированная качалка с длинными выгнутыми полозьями. И только за столом стояло очень старое широкое дубовое кресло с высокой, как у трона, фигурной спинкой и толстыми подлокотниками.
Платайс заинтересовался этим креслом, а Мика забрался в качалку. Такой штуковины он никогда не видывал. Тяжёлая, с хорошо подогнанными полозьями, она закачалась плавно и бесшумно.
— Мэри! — одёрнул сына Платайс. — Не увлекайся!
Постучав, вошёл управляющий, снова сдержанно поклонился и прищурил без того маленькие острые глаза.
— К вашим услугам.
— Садитесь! — предложил Платайс. — И расскажите мне о брате. Я ведь ничего не знаю. Мне только во Владивостоке сообщили о его кончине, но что и почему — никаких подробностей.
— Кто сообщил? — глядя на свои острые колени, спросил управляющий.
— Я привык спрашивать, а не отвечать, — сухо произнёс Платайс. — Прошу учесть это на будущее. Но для первого раза отвечу: мой давний токийский друг — генерал Оой из тёплых ко мне чувств очень заинтересован, чтобы оставленное братом наследство целиком, без потерь перешло в мои руки.
— Пока не пропал ни один гвоздь! — хмуро сказал управляющий. — Вы сможете в этом убедиться, прочитав завещание. В нем перечислено все.
— Где же оно?
Управляющий достал из кармана длинный ключ со сложной бородкой.
— Пожалуйста… Секрет сейфа, надеюсь, вы знаете?
Платайс задумался.
— Я здесь не был больше пятнадцати лет…
Управляющий перебил его:
— А сейф установлен ещё вашим батюшкой — лет сорок назад!
Платайс зашёл за стол, сел в старинное дубовое кресло и на секунду прикрыл глаза, делая вид, что старается припомнить секрет сейфа.
Недаром Платайс провёл с Митряевым несколько дней и ночей, по капле выжимая из него необходимые сведения о брате, об отце, о Чите, о доме, о сейфе… Замочная скважина — в левом подлокотнике кресла. Повернуть два раза… А что, если Митряев и сам забыл секрет замка или умышленно сказал неправду?..