Аромат золотой розы
Шрифт:
– Чего изволите?
– Доложи хозяйке, что приехал старый друг, – жёстко заявил гость и, отодвинув лакея, шагнул в вестибюль. Он больше не обращал внимания на слугу, а молча направился в гостиную. Дорогу гость знал прекрасно, поэтому уже через минуту устроился в пухлом раззолоченном кресле и, вынув из кармана портсигар, с удовольствием закурил.
Мужчина огляделся по сторонам и хмыкнул. Прошёл ровно год с его последнего визита в эту обитую алым шёлком помпезную гостиную. Только вот у него самого этот год растянулся на все десять. А здесь время словно бы застыло – все так же сверкали в косых утренних лучах позолоченные капители колонн, отливали полированными боками бронзовые накладки на шкафах красного дерева. Нежные краски обюссонского ковра ничуть не потускнели, и атласная обивка резных диванов по-прежнему смотрелась безукоризненно новой.
– Чёрт… – пробурчал гость себе под нос.
Казалось, будто они с Франсуазой только вчера пили кофе за вот этим овальным столиком. Чтобы отогнать наваждение, мужчина даже тряхнул головой. Какое «вчера», если он успел побывать на каторге, сбежать оттуда, прихватив с собой чуть ли не сотню заключённых, и даже начать новую жизнь, став жестоким вожаком разбойничьей шайки. Да и Франсуаза успела накуролесить. Сначала предала своего многолетнего любовника, присвоив всё, что тому принадлежало, а потом и вовсе исчезла, а вместе с ней пропали и надежды отнять украденное. С этим нужно было разбираться – не просто вернуть своё, но и отомстить. За этим ранний гость и пожаловал сегодня на улицу Савой.
Уже подзабытый звук – шелест дорого шёлка по паркету – сообщил визитёру, что хозяйка дома всё же решилась к нему выйти. Мужчина не ошибся: на ходу поправляя манжеты пышного чёрного платья, в комнату вошла высокая стройная брюнетка лет тридцати. Женщина в изумлении уставилась на гостя большими тёмными глазами и замерла в дверях, испуганно приоткрыв пухлый карминно-красный рот. Игнорируя правила приличия, гость не поднялся навстречу даме, он лениво затянулся сигарой, демонстративно выпустил в сторону вошедшей несколько колечек дыма и лишь потом высокомерно протянул:
– Мари-Элен, я искал хозяйку дома, а не тебя… Где твоя мать?
При звуках его голоса женщина как будто бы пришла в себя. Она надменно вскинула голову и изрекла:
– Я графиня де Гренвиль. Хозяйка этого дома.
– С чего это ты так себя именуешь? – усмехнулся гость. – Ещё год назад ты считалась русской княгиней. Ты что, вновь вышла замуж? Так уверяю тебя, что твой муж – самозванец, ведь среди Гренвилей не уцелел никто – их семейство свело знакомство с гильотиной в полном составе.
Щёки женщины вспыхнули, но ответила она твёрдо и с достоинством:
– Я взяла фамилию своего отца – последнего графа.
– Да? – картинно прижав руки к сердцу, изумился визитёр. – Надо же, я ведь был его другом, а бедняга ни разу не заикнулся, что у него есть дочь. Наверно, запамятовал, а может, просто не знал…
Мари-Элен уже пылала, как маков цвет, и от этого её унижение только возрастало. Ну надо же, каков подлец! Смеётся ей прямо в лицо. Графиня топнула ногой и, словно простолюдинка, уперев руки в бока, злобно прошипела:
– Говори, зачем пришёл и проваливай. Ты думаешь, что я не знаю о твоих делишках? Не обольщайся! Я своими глазами видела объявление о награде за твою голову…
– Да ты обиделась, что ли? – удивился гость. – Не сердись, дорогая, я ведь любя. Однако ты не ответила на мой вопрос. Итак… Где же твоя мать?
Женщина пожала плечами и коротко сообщила:
– В Дижоне…
– Неужто Франсуаза рискнула оставить все дела на тебя? – поразился гость.
– Как видишь…
Мужчина на мгновение задумался, а потом спросил:
– Тогда, надо понимать, ты знаешь, что твоя мать имела наглость присвоить мою часть нашего общего имущества?
Мари-Элен вновь пожала плечами и ответила вопросом на вопрос:
– А что ей, по-твоему, оставалось делать? Тебя осудили на двадцать лет. Мы и подумать не могли, что ты сможешь бежать с каторги. Хотя, впрочем, это ничего не меняет. Барон де Виларден – преступник, за голову которого объявлена награда. Как только власти дознаются о твоём имуществе, его сразу же реквизируют в казну. Мать не хотела, чтобы у наших заведений была такая судьба. Мы с тобой собирались пожениться, поэтому Франсуаза решила, что твоя часть в деле как невесте отойдёт мне. По-моему, это честно.
Женщина подняла на барона твёрдый взгляд ясных глаз и застыла, ожидая его ответа. Но визитёр молчал, посасывая кончик сигары. Наконец, когда молчание уже стало казаться угрожающим, он заговорил:
– Будет честно, если ты сдержишь слово – выйдешь за меня, через приданое вернув всё украденное. Во всех других случаях это будет грабежом, а за такие вещи нужно отвечать. Ну, так как? Венчаемся?
Глаза Мари-Элен заметались, выдав её страх, но женщина всё-таки смогла сохранить видимость спокойствия. Она развела руками, указав на чёрный шёлк своих юбок, и произнесла:
– Но я же в трауре…
– Интересно по кому? По второму мужу – русскому старику или по первому – молодцу Франсину, гниющему нынче в Сибири? Ты же у нас многомужница…
Взгляд Мари-Элен сделался укоризненным.
– Траур – по матери, – строго сказала она. – Я похоронила Франсуазу на монастырском кладбище в Дижоне всего полгода назад. Моё горе слишком свежо, и мне ещё рано думать о новом браке.
Как видно, де Виларден не ожидал такого ответа, он замер в недоумении, а потом тихо прошептал: – Врешь…
– Не веришь? Проверь. Моя мать лежит на старом кладбище монастыря бернардинок рядом со своей покойной сестрой.
Барон в раздумье почесал коротко остриженные волосы, и Мари-Элен наконец-то поняла, что же изменилось во внешности гостя – волосы и брови де Вилардена побила седина, но теперь это, похоже, барона не волновало.
«Интересно, под каким же именем он нынче живёт?» – подумала женщина, но спросить не решилась. Гость о чём-то напряжённо размышлял, и Мари-Элен даже показалось, что барон проникся её горем, но слова де Вилардена всё расставили по своим местам. Вердикт его оказался жёстким и циничным: