Ароматы кофе
Шрифт:
Внезапно вельможа моргнул, развел руками, замотал головой. Все было кончено. Краткий порыв рукоплесканий — которые быстро стихли, как только до присутствующих дошло, что едва ли стоит аплодировать победе бедного купца над могущественным представителем свиты султана. Аукцион продолжался.
Во время всего этого действа Фикре, сидевшая посреди залы, нарочито не поднимала глаз. Но вот она подняла голову и взглянула на меня. Никогда не забуду этот взгляд. Он выражал крайнее презрение.
Я поставил на карту все, лишь бы стать ее обладателем — человеком, от которого зависела бы ее жизнь и смерть, — она же не выразила ни страха передо
Где-то позади в серебристой тьме верблюд исходит переливчатым бульканьем, потом чмокает губами, производя звук наподобие хлопка. Хозяин что-то говорит ему, тихое бормотание бедуина.
— Да, я стал ее обладателем, — тихо, как будто про себя произносит Бей. — Представьте, если сможете, что это значит. Всю ответственность… все решения, которые я должен принимать. Представьте, в какое сложное положение теперь я попал.
— Отчего?
— А? — будто очнувшись, переспрашивает Бей.
— Отчего вы попали в сложное положение?
Мне кажется, Бей не столько рассказывал для меня, сколько для себя самого. Он явно весьма удивлен моим вопросом.
— Это, друг мой, уж история для другого раза, — бросает он, припуская своего верблюда вперед к головной части каравана.
Глава тридцатая
Очередная стоянка, очередная попытка заснуть в часы дневного зноя. Когда солнце, наливаясь, как спелый плод, наконец, густо краснеет, мы загружаем своих верблюдов. Песок под ногами теперь уже не похож на кварц, он черен — россыпь черных гагатовых бусинок; теперь мы в вулканической стране, в самаду.
Рядом со мной едет Десмонд Хэммонд, по самые ноздри замотанный бедуинским платком от летучего песка; его задубевшая, в морщинах от солнца физиономия уже почти как у африканца. Долгое время он молчит, потом произносит;
— Вы уж простите, Роберт, только на плантатора, по-моему, вы не слишком похожи.
— Пару месяцев назад я счел бы это за высочайший комплимент.
Хэммонд хмыкнул:
— Что, были причины сюда отправиться, да?
— Еще какие!
— Там, куда вы едете, европейцев почти не будет. Не говоря уж об англичанах. Если у вас возникнут сложности… Можете попытаться отправить нам письмо с бедуинами. Как ни удивительно, они вполне надежны, хоть и несколько медлительны.
— Благодарю, — говорю я искренне.
— Могли бы вместе с вами, если хотите, заняться торговлей. Я слышал, там есть и слоновая кость, и золото, и бриллианты. Если вздумаете продать что-нибудь, дайте мне знать.
— Думаю, моим ближайшим соседом будет Бей. В Хараре.
— Бей… — Хэммонд готов что-то сказать, но, видно, передумал. Кивает на Фикре, которая бредет за верблюдом Бея, держась рукой за повод. — Известна вам история про эту его женщину?
— Да. Как раз прошлой ночью он мне рассказал. Как купил ее на торгах.
Хэммонд снова хмыкнул:
— Это он так говорит.
— Вы что, ему не верите?
— Я не верю всей этой истории. Лицемерней арабов в свете нет никого, а уж араб-торговец лицемер из лицемеров.
— Предприятие моего хозяина уже многие годы ведет с ним дела. Я сам испробовал его кофе. Его товар неизменно весьма высокого качества.
Произнося это, я поймал себя на мысли, что, наверно, то же справедливо и в отношении к Фикре с торгом невольниц, — Ибрагим Бей просто всегда нацелен на самый лучший товар, будь то кофе или рабыня.
— Знаете, что говорят о Бее бедуины?
Я отрицательно качнул головой.
— Они говорят, что он слишком чувствительный. Считают, что купил девушку из самой презренной надобности — потому что влюбился.
— Что ж в этом такого ужасного?
— Дело с утехой не смешивают. Вдумайтесь. Ну, купил он ее. И что дальше?
Я уже представил себе в мельчайших подробностях рычащий экстаз срывания девственных лепестков, как следствие подобной покупки.
— Он ведь не шлюху покупает, — продолжал Хэммонд. — Такая девушка в их понятии это вовсе не блудница, такая во сто крат дороже стоит. Но цена ее зависит от двух обстоятельств. Первейшее — ее девственность, — не забудьте, Бей выложил за нее немалое состояние. Стоит ему ей овладеть, как она потеряет цену. Таковы особенности подобной торговли. Девушка будет стоить столько, сколько он за нее заплатил до тех пор, пока до нее не дотронулся мужчина, и он в том числе.
— А другое обстоятельство?
— Молодость, — припечатал Хэммонд. — Богатые арабы покупают жен, вступающих в период половой зрелости. К восемнадцати годам женщина уже сильно теряет в цене. Двадцатипятилетняя уже ничего не стоит — и уже, конечно, не попадет в крупный гарем.
Так что представьте теперь себя на месте Ибрагима Бея. Вы выложили состояние за эту девушку — все свое богатство вложили вы в нее. Вы ее владелец, вы можете делать с ней все, что вам заблагорассудится. И наверняка грезите о подобном. Ну, разумеется, как же иначе. Достаточно на нее взглянуть — ее захочет каждый. Но, будучи торговцем, вы также понимаете, что стоит вам это сделать, как она уже не будет стоить ничего. Ваши деньги, ваши вложения утекут бесследно, как вода сквозь песок.
Так продать или трахнуть? Неизбежный вопрос. И вы медлите в оцепенении, пытаясь его разрешить. Но злая ирония заключена в том, что пока вы ждете, она день за днем теряет в цене.
А вы все никак не можете решиться. Проходит год. К этому времени уже всем известно ваше злосчастье. Вы становитесь объектом насмешек — а для торговца это весьма пагубно. Люди не хотят иметь с вами дел, а если имеют, норовят вас надуть. Вы не можете рассчитывать на ссуду — кто даст вам в долг, если всем известно, что вы не способны заставить себя продать единственное свое достояние? Ваши соперники потешаются у вас за спиной. Между тем сама девушка становится все капризней и своенравней. Вы понимаете, что единственный выход это решиться и продать ее. Но что-то вас останавливает… Сантименты.
— Он обмолвился, что попал в сложное положение, — говорю я. — Должно быть, он это имел в виду.
Хэммонд кивает:
— Я уже достаточно давно блуждаю по Восточной Африке. Приходится наблюдать разный народ — арабов, африканцев, европейцев. Мы, европейцы, решаем для себя, что делать, и затем это делаем. В этом наша сила. У африканцев ментальность иная — они выжидают и смотрят, как все обернется: жизнью они не управляют. И в этом, в какой-то степени, их сильная сторона — их гибкость. Но арабы — самая восхитительная нация: вы никогда не поймете, как они к вам относятся. Их намерения всегда неясны: то ли в силу их религии, то ли из тщеславия, то ли из гордости. — Помолчав, он продолжает: — Думаю, сказанное можно свести к одному: держитесь с Беем на расстоянии. Одним словом, он не такой, как они, но и не такой, как мы.