Ароматы кофе
Шрифт:
— Ни о чем, кроме тебя, думать не могу, — шепчу я.
Мгновение мне кажется, что она не поняла. Как вдруг отчетливо, с четким акцентом она произносит:
— Не говори так. Так онговорит.
— А если это правда?
Она презрительно фыркает:
— Говорил он тебе, как меня получил?
— Говорил.
— Любит об этом говорить. Думаю, ему в голову не приходит, что по мне лучше б меня купил тот, другой.
— Почему?
Она поводит плечами:
— Перед торгом нам позволили пойти и собрать свои вещи. Я помнила, что на
Она снова переводит взгляд на гаснущий огонь.
— Каждую ночь я ждала. Но Бей не приходил. Это могло только означать, что он хочет продать меня. Но и этого он не делал. Это было странно… наконец я сообразила. Он хотел владеть мной и одновременно беречь меня, как какую-нибудь драгоценность, которую только он может вынуть из шкатулки, полюбоваться и снова убрать.
Она резко поворачивается ко мне. В полумраке я ясно вижу из-под ее полуоткрытых губ зубы, белые-белые.
Я придвигаюсь к ней. Миг колебания, и вот наши губы соприкасаются. Она обхватывает руками мою голову, еле слышно произносит:
— Пусть меня покупают, пусть продают. Но сердце мое им не принадлежит.
Еще один поцелуй, дольше. Она оглядывается на тени спящих.
— Надо остерегаться. Казнят и за меньшую провинность.
Она накрывает нас обоих с головой двумя нашими одеялами.
Здесь, во тьме, в этом укрытии под одеялами, как в детской игре… Запах ее дыхания: мирра, корица, фиалки, мускус… вкус ее кожи, ее языка, нежная теплота поцелуя, звуки, роняемые ею, ее прерывистое дыхание.
И слова, которые она шепчет, прильнув к моим губам:
Всю жизнь я ждала тебя.
Глава тридцать пятая
«Кожаный» — это мощный, животный запах хорошо продубленной шкуры.
И вот Эмили включает политическую деятельность в круг своих интересов. Трижды в неделю в полдень она отправляется с вокзала «Ватерлоо» в Илинг, в контору к Артуру помогать ему в работе с избирателями. Среди добровольных помощников еще несколько суфражисток. Работа интересная, более того, увлекательная. Чувство товарищества, общих устремлений; ведь все эти, такие разные люди, из разных слоев общества, из разных побуждений объединяют свои действия во имя общего идеала.
Ведь у всех идеалов есть что-то общее. И вот что Эмили теперь понимает: мир разделен на тех, кто стремится использовать его ради собственного блага, и тех, кто хочет изменить его ради блага общего. Если ты сторонник перемен, тогда тебе по пути со всеми идеалистами. И тот, кто за равные избирательные права, и тот, кто за тюремную реформу, и тот, кто за Закон для бедных, и тот, кто за учреждение пенсий, — все идут в едином строю, все сплачиваются вместе, чтоб быть сильней.
А Артур — он глава их маленькой группы, но свое главенство осуществляет легко, никогда не забывая о том, чтобы поблагодарить добровольцев за их содействие в его работе. Иногда он приглашает кое-кого из помощников на чай в Палату представителей. Приглашает среди прочих и Эмили, и она очень ему благодарна, что особого внимания ей не выказывает. Провожает ее наверх, на Балкон для дам, откуда женщинам, скрытым за железным решетчатым ограждением, позволено наблюдать за деятельностью Палаты. Обсуждается ситуация с войной — либералы убеждают правительство гарантировать рабочие места всем тем, кого отправляют воевать за пределами Англии. Эмили поражена накалом страстей: точь-в-точь как страсти вокруг сахара на бирже. Но здесь агрессивность и потасовка еще более привычное дело. На ее глазах те, кто только что во весь голос оскорблял друг дружку, через пять минут покидают зал чуть ли ни в обнимку.
Артур ставит вопрос. Произносит его отчетливо и в подчеркнуто учтивой манере, и этим, похоже, слегка восстанавливает порядок. Садится под дружный хор: «Правильно! Правильно!» Когда Эмили встречает его в кулуарах, он победно сияет.
— Слышали, как я уязвил Адмиралтейство? — выкрикивает он. — Это им явно не по нраву.
Эмили его поздравляет. Мимо спешат какие-то люди. Один останавливается.
— Отличная работа, Брюэр! — говорит человек, улыбаясь и хлопая Артура по плечу.
— Благодарю вас, сэр, — гордо отвечает Артур.
Незнакомец переводит взгляд — завораживающий, лучистый взгляд, — на Эмили.
— А это кто? — спрашивает он.
— Мисс Эмили Пинкер — сэр Генри Кэмпбелл-Бэннермен, — представляет Брюэр. Особо, для Эмили: — Великий реформатор!
— Какого же вы мнения о нашем Парламенте, мисс Пинкер?
— Прекрасного! — с чувством отвечает она. — По-моему, здесь так много людей, пытающихся, что-то сделать, чтобы двигаться вперед.
— Пожалуй, хотя почти столько же и тех, кто пытается преуспеть в обратном направлении, — произносит сэр Генри, комично качая головой.
Стоящие вокруг весело смеются. На миг ее накрывает теплой волной причастности к этому умному, энергичному и талантливому содружеству.
— Мисс Пинкер проявляет особый интерес к женскому движению за равноправие, — замечает Брюэр.
— Да? — восклицает сэр Генри. — Но, как вы изволили заметить, — он указывает на окружение, — в текущий момент все присутствующие здесь мужчины. Именуем это место праматерью парламентов, но не допускаем в его палаты потенциальных матерей. Быть может, мисс Пинкер, настанет день, когда вы не только обретете право голоса, но за вас даже, возможно, станут голосовать.
— Вы действительно так считаете?
Улыбка сэра Генри говорила: разве могут быть сомнения? И с поклоном он исчез, уже окунувшись в разговор с кем-то из своей свиты. Окружение потянулось следом. А Эмили продолжала светиться, воспламененная мощью его оптимизма.
Артур распрощался с ней, проводив до станции подземки у Вестминстерского моста, откуда поезд увезет ее обратно к Лаймхаусу, и Эмили внезапно почувствовала себя ужасно неприкаянной, как будто оказалась изгнанной из Райского сада строгим, хоть и любезным ангелом.