Арса
Шрифт:
В происшествии с лисой была еще одна ценная сторона. Заключалась она вот в чем: в голову лисы еще только закралась и даже еще не оформилась мысль о возможном визите в наш курятник, а я уже узнал об этом. Я не могу подробно останавливаться на каждом этапе моего обучения-это очень долго!
Достаточно сказать, что после лесных животных настала очередь языка птиц, и не только домашних, но и вольных. Потом я прислушивался к мыслям обитателей рек, озер, болот и морей.
Я в жизни никогда не видел моря, но зато все знаю о нем, от его обитателей, как будто родился в темных морских глубинах. И прожил в нем всю жизнь. Самых тяжелым, как не странно,
То, что не удалось с растительным миром, я с лихвой наверстал с людьми и богами.
– Да, да, - повторил Людота, поймав недоуменный взгляд княжны, - богами! Я в совершенстве научился распознавать мысли людей и научился языку богов. Потому что не имеет смысла учиться чтобы стать хранителем ворот, если не знаешь, для кого ты их охраняешь. О, княжна, неужели ты хочешь сказать, что тебе неведомо, кто населяет Арсанию? Город, который лежит за этими горами-это город, в котором живут боги. Это легендарная Арса. Там побывало очень мало чужестранцев благодаря тому, что хранители ворот всегда на посту.
Ну вот, - перебил сам себя Людота, - хотел коротко, а получился такой длинный рассказ! Ничего-то я толком вам не рассказал, а мы уже пришли. Вот мой дом.
– Слушай, - перебил его дед, - ты уверен, что в доме никого нет? Я слышу чьи-то голоса, плач и стоны!
– Уверен ли я, - горько усмехнулся юноша,-да я бы в жизни не ступил ногой за ворота поселка, если бы в доме оставался хоть один человек. Странно, - Людота насторожился, - теперь и я слышу голоса. Но это не голоса моих родных. В доме кто-то чужой!
– Может, пройдем мимо?
– боязливо поежилась девочка, - вдруг там какие-то лиходеи?
– Нет, - возразил Людота, - я слышу плач и стоны. Но в любом случае, решать не нам с тобой. Как твой дедушка скажет, так мы и поступим.
В этот момент из дома донесся такой отчаянный крик боли, что дед, ни слова ни говоря, решительно распахнул двери дома Людоты.
Первый же взгляд на дом подтвердил слова юноши. Здесь не жили. На всем лежала печать запустения. И тем неожиданнее было присутствие двух людей, которые совершенно не вписывались в обстановку этого дома. На полу, возле холодной, давно не топленой печки, лежал смуглый молодой хазарин. Вернее, смуглым он был когда-то, сейчас же был он мертвенно бледен, и немудрено, вся одежда, и видимо наскоро состряпанные повязки, были пропитаны кровью. Вторым же, вернее второй, была женщина.
Прекрасная женщина из рода Росов. На ней была летняя одежда, но вероятно она пока не осознавала, как холодно было в доме. Пытаясь как-то облегчить муки молодого мужчины, она сидела на холодном полу и гладила его по голове. Увидев вошедших, она никак не отреагировала на их приход, лишь задержала взгляд на одежде Влады, потом перевела его на лицо девочки, и снова ее глаза опустились, к искаженному болью лицу раненного, который метался и кричал.
– Я здесь, потерпи немного, - успокаивающе говорила женщина, - я никогда от тебя не уйду.
Дед опустился на корточки рядом с женщиной.
– Кто это сотворил с ним такое?
–
От воспоминаний у женщины перехватило горло, однако отдышавшись, она снова заговорила
– А когда Сакел напомнил своему брату, потому что именно старший брат стал теперь вождем в каганате, что отец обещал меня ему, Сакелу, брат ответил, что вождь теперь он и только ему решать, что теперь делать со мной.
Женщина помолчала.
– Когда Сакел спросил меня, ибо к этому времени я уже понимала их язык, убегу ли я вместе с ним, я, конечно же, согласилась.Я на что угодно бы согласилась, лишь бы не быть перепроданной в рабство и увезенной еще дальше от родного дома.
– А где твой дом, красавица?
– спросил дед
– Дреговичи мы,-вздохнув, ответила женщина,-там все мои родные, мой муж и моя маленькая дочь, -женщина снова покосилась на Владу, но не девочка ее интересовала, а кафтан Влады, в котором девочка осталась, когда сняла шубу,- но теперь то моя малышка наверно уже подросла, столько времени прошло!
– Бедная ты, бедная, - доставая что-то из калиты, проговорил дед, - так что-же с вами случилось, когда вы убежали?
– Подстрелили его. Сразу две стрелы в него вонзилось. А стрелы у этих дьяволов отравленные. Сакел мне рассказывал об этом, пока был в сознании. Эти стрелы, даже ранив человека легонько, смертельны. Они намазаны таким ядом, который заставляет кровушку человека течь и течь, пока она вся не вытечет. А у Сакела еще к тому же и раны тяжелые. Ты знахарь?
– вдруг спросила женщина, видя, как дед Добрит, накладывает снадобье на чистую ткань, и прикладывает к страшным ранам Сакела, - ты поможешь ему? Жалко мне его до боли. Как сын он мне стал за эти несколько дней. Не знала бы его, не поверила, что среди этих зверей-хазарцев встречаются такие, как он. Добрый он, ласковый. Когда мы бежали к лошадям, еще тогда нас заметили и стали в нас стрелять. Одна из этих стрел мне предназначалась, а он прикрыл меня, принял стрелу на себя. О чудо, ты помог ему! Он перестал кричать от боли. Он будет здоров?!
– Не хотелось бы огорчать тебя, но солгать тебе не могу, - грустно проговорил Добрит, - смог я только облегчить его муки и то ненадолго, а спасти его я уже не могу, слишком поздно!
Он потерял слишком много крови. Вот Людота печку затопил, да еду приготовил, ты иди, поешь пока!
– Нет, - вяло запротестовала женщина,-я буду с ним до конца.
– Тогда это будет и твой конец, - сурово проговорил дед,-ты когда ела то? И синяя вся от холода. На, возьми мою шубу!
– Мне совершенно не хочется есть, - удивилась женщина, - помню, когда по лесу пробирались да деревья наших коней пожрали, очень хотелось есть, а теперь…Нет, не хочу я есть!
– Это значит ты уже больше трех дней голодная!
– подсчитал подошедший Людота, - только после этого срока становится все равно и есть уже не хочется!
– Дедушка, - вмешалась княжна, - что она говорит? Как это деревья могут лошадей сьесть? Она или врет или у нее бред начинается?!
– И это говоришь ты?
– укоризненно покачал головой Добрит, - что, уже про Пущу, и ее хозяина, забыла?
– Но, дедушка…
– К сожалению, она говорит правду, - вздохнул дед, - удивительно как они сами выбрались!