Арсена Гийо
Шрифт:
Глава третья
Она нашла несчастную девушку в самом плачевном состоянии. Было ясно, что последний час ее близок и что со вчерашнего дня болезнь шагнула далеко вперед. Дыхание Арсены походило на мучительный хрип, и, как узнала г-жа де Пьен, с утра она уже несколько раз принималась бредить; да и врач считал, что она вряд ли протянет до следующего дня.
Арсена все же узнала свою покровительницу
— Вам не придется больше подниматься по моей лестнице, — сказала она угасшим голосом.
Казалось, каждое слово давалось ей с превеликим трудом и отнимало последние ее силы. Надо было наклониться, чтобы расслышать, что она говорит. Г-жа де Пьен взяла ее за руку; рука была уже холодная и как бы неживая.
Вскоре пришел Макс и приблизился к кровати умирающей. Она еле заметно кивнула ему и, видя, что он держит какую-то книгу, прошептала:
— Не надо читать сегодня.
Госпожа де Пьен бросила взгляд на книгу: то была карта Греции в переплете, которую он купил по дороге.
Аббат Дюбиньон, с утра находившийся подле Арсены, заметил, с какой быстротой тают силы болящей, и решил употребить с пользой для ее души те немногие мгновения, которые ей оставалось провести на земле. Он отстранил Макса и г-жу де Пьен и, склонясь над ложем страдания, обратился к несчастной девушке с торжественными словами утешения, уготованными религией для подобных скорбных минут. Г-жа де Пьен молилась на коленях в углу комнаты, а Макс, стоя у окна, казалось, превратился в изваяние.
— Прощаете ли вы тех, кто вас обидел, дочь моя? — взволнованно спросил священник.
— Да… пусть будут счастливы… — ответила умирающая, делая усилие, чтобы ее было слышно.
— Уповайте на милость божию, дочь моя! — произнес аббат. — Раскаяние отверзает врата рая.
Аббат проговорил еще несколько минут, затем умолк: его взяло сомнение, не труп ли лежит перед ним. Г-жа де Пьен медленно поднялась с колен, и все, кто был в комнате, застыли на месте, тревожно всматриваясь в бескровное лицо Арсены. Глаза ее были закрыты. Все затаили дыхание, как бы боясь потревожить тот грозный сон, который, быть может, уже объял ее; раздавалось лишь слабое, но отчетливое тиканье часов, стоявших на ночном столике.
— Скончалась наша барышня! — проговорила наконец сиделка, поднеся свою табакерку к губам Арсены. — Видите, стекло не затуманилось. Она умерла!
— Бедная
Как бы возвращенная к жизни звуком его голоса, Арсена внезапно открыла глаза.
— Я любила! — глухо прошептала она.
Она пошевелила пальцами, словно пытаясь протянуть руки. Макс и г-жа де Пьен подошли к кровати, и каждый из них взял ее за руку.
— Я любила, — повторила она с грустной улыбкой.
То были ее последние слова. Макс и г-жа де Пьен долго не выпускали ее ледяных рук, не смея поднять глаза…
Глава четвертая
Итак, сударыня, вы говорите, что мой рассказ окончен, и не желаете слушать его продолжение. Я полагал, что вам будет интересно узнать, уехал ли в Грецию де Салиньи, чем кончился… но уже поздно, и я вам наскучил. Ну что ж. Воздержитесь по крайней мере от скороспелых суждений; уверяю вас, я не сказал ничего такого, что давало бы вам право на них.
А, главное, не сомневайтесь в истинности рассказанной мною истории. Вы все еще сомневаетесь? В таком случае побывайте на Пер-Лашез: слева от могилы генерала де Фуа [35] , шагах в двадцати от нее, вы увидите простую каменную плиту, неизменно окруженную бордюром прекрасных цветов. На ней вы прочтете высеченное крупными буквами имя моей героини: Арсена Гийо, а наклонившись над могилой, разберете, если только дождь еще не навел там своих порядков, несколько слов, написанных карандашом тонким, изящным почерком:
35
Фуа, Максимилиан-Себастьян (1775–1825) — французский генерал и политический деятель либерального направления. Его похороны превратились в многотысячную демонстрацию республиканцев, противников реакционного режима Бурбонов. Мериме принимал активное участие в этой демонстрации, и его фигура изображена на пьедестале памятника генералу Фуа работы скульптора Давида д'Анже.
Бедная Арсена! Она молится за нас!