Аршин, сын Вершка
Шрифт:
И под нос ему тычет.
— Не иначе, как в самое пекло провалилась… — ответил Аршин, покачал головой и поплёлся к меже.
На то место, где его сермяга осталась. Долго думал председатель, к чему бы приспособить великана с карликовым умом, какую работу ему дать, чтобы он и на хлеб себе заработал, и колхозу убытка не причинил. По способностям, значит.
— Свинопас из тебя не получился, посмотрим, может, с гусями справишься, сказал Заседаускас и перевёл Аршина на другую должность.
Вместо бича хворостину дал.
Ничего
Свил Аршин верёвку да и связал всех птиц: крыло-к ноге, нога — к шее, шея — к хвосту, хвост ~ к голове. Побросал бедняг в кучу и смотрит, что дальше будет. А гуси, конечно, рвутся, дёргаются, дерутся между собой. Только пух летит,
— Нехорошо! — решил заботливый пастух. — Так ни пуха, ни пера не останется. Лучше я сам и пух выщипаю, и перья выдеру.
Что ни говори, приработок! Сказано — сделано. Ощипал, ободрал всех птиц, связал их ещё покрепче, а сам пошёл в правление требовать премии за рационализацию.
— Да ты хуже, чем хорёк, набедокурил! — раскричались колхозники.
А сын Кризаса знай своё твердит:
— Такой способ даст нам сто больших и сто малых выгод. Во-первых, гуси без перьев никуда не улетят. Во-вторых, пастух теперь может отдыхать или другим делом заниматься. В-третьих, ни одно перышко зря не пропадёт. В-четвёртых, ни один воробей из того пуха гнездо не совьёт. В-пятых, ни один жук воробьев не побоится. В-шестых, ни один сад без вредителей не останется. В-седьмых, ни один садовник бездельничать не будет…
Однако председатель не стал дожидаться, пока Аршин все выгоды перечислит, и выгнал нашего рационализатора из колхоза. А бухгалтеру велел убыток покрыть за счёт Дараты. И через суд взыскать.
Опять вернулся Аршин домой без славы и без денег, если не считать тот грош, который ему за Шари-ковы труды перепал. Да вдобавок и мать без заработка оставил.
— Что мне делать с тобой, негодником? — горько плакала Дарата. — Не котёнок ведь, в реке тебя не утопишь.
Услыхав такие слова, Аршин схватил свои трусы и мигом за дверь. Даже есть не попросил.
— Ты куда сломя голову? — крикнула мать в окно.
— Бегу учиться плавать! — ответил сын.
Мать кинулась было за ним, да разве за таким скороходом угонишься? Дарата — шаг, Аршин — два… И каждый — впятеро длинней! Остановилась мать на пригорке и предупредила сына:
— Утонешь — так и знай: домой не приходи! Тоже мне пловец выискался. Как топор на дно пойдёшь!
Махнула рукой и вернулась в избу.
Пришёл Аршин на речку, трусы надел, выломал длинную палку и стал глубину мерить. Куда ни ткнёт — везде в дно упирается. Где в илистое, а где и в каменистое.
— Что ты делаешь? — заинтересовались ребята, загоравшие на берегу.
— Плавать учусь, — отвечает Аршин и снова палку в воду суёт.
Как в горшке мешает.
— А зачем ты дно меришь?
— Мать сказала, я, как топор, на дно пойду, вот и ищу местечко, где дна нет. А то в самом деле утонуть можно!
— Ну и дурак же ты, Аршин! — смеются ребята. — Разве так научишься? Прыгни с берега, нырни, сосчитай до двадцати, а потом вынырни и молоти изо всех сил руками и ногами. Только дольше-то под водой не сиди — утонешь!
Аршин послушался, нырнул с разбегу в самый глубокий омут и давай считать. Собьётся — снова начинает. Ребята ждут-ждут на берегу, а его всё нет и нет. Позвали взрослых, а Аршин по-прежнему не выныривает. Ни руками, ни ногами не молотит. Кончилось тем, что рыбаки его полуживого на берег вытащили, кое-как откачали. Очнулся пловец, поморгал глазами и дальше счёт ведёт:
— Одиннадцать… двенадцать… тринадцать…
Вспомнил, наконец, какое число за десятью идёт! А на четырнадцати опять сбился.
Люди подняли его и понесли домой. Семеро муж-чин с трудом тащили. Восьмой, в три погибели согнувшись, одежду нёс. Увидав это шествие, Дарата рванулась было навстречу, но только охнула и упала как подкошенная. Скончалась на месте от разрыва сердца. Один как перст остался Аршин на белом свете. Круглый сирота.
НЕ ПЕНЯЙ НА СОСЕДА, ЕСЛИ СПИШЬ ДО ОБЕДА
Целую неделю пролежал безвылазно в избе Аршин, сын Вершка, оплакивая мать, и все семь дней соседи утешали его, соседки поесть носили. Всем колхозом жалели сироту.
Но у каждого своих забот полон рот, понемногу люди стали забывать об Аршиновом горе. Голод не тётка. Видя, что никто ему завтрак в постель не принесёт, Аршин отправился в хлев — доить корову.
Поставил между ног ведро, присел на корточки и давай молоко в рукава цедить. Только струи по локтям бегут.
Корова, мух отгоняя, раз хлестнула Аршина хвостом, затем второй и третий норовит по глазам попасть. Разозлился Аршин, схватил коровий хвост и к своему ремню привязал. Морским узлом.
Корова стала отбрыкиваться от мух и ненароком задела его ногу. Даже кровь показалась. Не выдержал сын Вершка, шлёпнул в сердцах корову по спине. Бурёнка шарахнулась, опрокинула парня и во двор за ремень выволокла. Как на салазках.
Аршин руками машет, ногами сучит, никак встать не может. А ведро опрокинулось, и всё молоко пропало. В песок ушло.
Смотрит Аршин на ушибленную ногу, удивляется — корова хромает, а ему хоть бы хны. Только слезы по щекам текут: молока жалко.
Недолго думая накинул бурёнке верёвку на рога и поволок её на базар, чтобы раз и навсегда избавиться от коровы. На козу сменять.
Только коза и близко к себе его не подпускала. Бодалась, бородой трясла, а молока — ни капли. Видно, козлятам берегла.