Артания
Шрифт:
Нет, сказал он себе упрямо, все построено так, как хотели те чудовища, что жили до появления благословенной Луны. И в этом храме спит их чудовищный бог!
– А мы, – сказал он, – разве не люди?
Она запнулась, он пошел к храму, остановился, помахал ей рукой. Вместо ворот треугольный проход, то ли ворота вынесло неведомой силой, то ли так и должно быть, изнутри веет холодом, будто там сразу бездна.
Придон выждал чуть, глаза прощупывали полумрак внутри храма.
– Подождешь здесь?
– Ни за что, – сказала она решительно.
– Ладно… Но иди за мной
Холод охватил тела, едва миновали треугольный вход. Сердце застучало чаще, разгоняя кровь, согревая кожу, а холод сочился из каменных стен, из треугольного свода, из массивных плит пола, сильно пощербленных, побитых, исцарапанных.
Придон часто останавливался, осматривался, иногда с силой топал, даже подпрыгивал и бил в пол обеими ногами. Лицо стало отстраненное, он прислушивался, принюхивался, ноздри трепетали, как у хищного зверя, даже пригнулся, будто готовился к прыжку.
– Что ты ищешь? – спросила она шепотом.
– Да хоть что-нибудь, – ответил он так же тихо. – Лучше бы топор… но сойдет и меч. Даже молот или палица – неплохо.
Она помолчала, спросила совсем устрашенно:
– Столько непонятных слов… Что такое топор? Меч?.. Молот?
– Увидишь, – ответил он. – Не мешай.
– А они… тут?
– Могут быть тут, – пояснил он. – Место здесь такое, понимаешь?
– Нет.
– Я тоже не понимаю. Но мужчины такое чувствуют шкурой. У нас шерсть поднимается и начинает звенеть, как железная. Ух ты, какая плита…
Цветок подбежала и тоже ухватилась за край плиты. Вдвоем подняли, это оказалась почти скала, но Придон чувствовал в теле неимоверную силу, поднатужился, отшвырнул. Снизу пахнуло могильным холодом, воздух пошел влажный, затхлый, наполненным запахом гниющего дерева.
Придон присмотрелся, прыгнул в яму, ненадолго завис на растопыренных руках, упираясь в края.
– Ты что-то видишь? – вскрикнула Цветок.
– Оставайся наверху, – велел Придон.
Он исчез в темноте, Цветок упала на живот, вслушивалась и всматривалась до рези в глазах. Долгое время слышались шаги далеко внизу, скрипело, потрескивало, однажды донесся вроде бы голос, но не голос Придона. Она извелась, уже приготовила длинные плети ползающих деревьев, собиралась опускаться, как за стебли дернуло, снизу раздался голос:
– Цветок!.. Ты молодец, догадалась! Хорошо закрепила?
– Вылезай! – закричала она во весь голос. – А то сейчас сама спрыгну!
Из темноты показались черные волосы, в них запутались травинки, паутина, щепочки, но, когда Придон поднялся, она увидела его смеющееся лицо и веселые глаза. Грудь перекрещена теперь двумя перевязями, вторая с широким чехлом, откуда торчит длинная черная рукоять. Еще на поясе висит маленький кожаный мешочек, в нем что-то тихо позванивает.
– Вот теперь я – артанин, – сказал он счастливо.
– Артанин? – повторила она. – Это что… это хорошо?
– Лучше не бывает, – заверил он.
Он выпрыгнул, оглядывался, она спросила нерешительно:
– А
Он посмотрел на нее, запнулся, словно проглотил ответ, уже соскакивающий с кончика языка, сказал уверенно:
– Ты тоже. Иначе бы не рискнула за пределы своего мира. Ладно, что это там…
ГЛАВА 8
Под противоположной стеной храма высился, похожий на сгусток мрака, черный камень. Придон уже с топором в руке пошел к нему неслышным крадущимся шагом. Сердце бухало тяжело и часто, он чувствовал, как воспламенилась вся кровь, на лбу испарина, от камня веет опасностью, но пальцы наконец-то сжимают рукоять топора!
Сзади тихонько вскрикнула Цветок, он чувствовал, как женщина остановилась. И сам замедлил шаг, движения стали вязкими, что-то пробует остановить, приходится ломиться, как сквозь невидимую бурю.
Каменное изваяние изображало человека. Лучше бы до-лунный бог явился в образе зверя или птицы, подумал Придон с дрожью. Никто на свете не может быть ужаснее человека. Яростная мощь стремилась покинуть тело, ноги становятся слабыми, а топор потяжелел, едва не выскальзывает из взмокшей ладони.
Огромные тяжелые веки каменного идола начали подниматься. Лицо не двигалось, губы не шелохнулись, но в страшной тишине толстые веки поднимались и поднимались, Придон задержал дыхание, тело напряглось в страхе.
Из-под век блеснули два рубиновых огня. На темном камне, в этом темном храме красный свет будто ударил Придона в грудь. Он закашлялся, отступил на шаг. Веки продолжали подниматься, наконец глаза открылись полностью: горящие яростью, красные, без радужной оболочки и зрачков.
Придон, шатаясь, отступил еще на шаг. Сильный жар охватил все тело, череп сдавило, как орех в лапе великана. Прямо на пути вспыхнул огонь. Пламя поднималось из каменных плит, языки огня бурно трепетали, словно под ударами ветра, слышался треск горящего дерева и стреляющих угольков, даже слышно, как сухо лопаются мелкие камешки…
Сцепив зубы, он двинулся прямо в стену огня. Немыслимый жар охватил кожу, волосы вспыхнули и сгорели, кожа покрылась волдырями, те сразу же лопались, обнажая красную плоть, что тут же высыхала в страшном жаре, вспыхивала.
– Итания, – прорычал он. – С твоим именем пройду!
Он шагнул из стены огня, жар остался позади, а он торопливо взглянул на руки. Не только кожа цела, но даже черные волосы все так же стоят дыбом от страха.
– Ну что? – сказал он громко. Пальцы крепче ухватили рукоять топора. – Ты еще не встречал артан, червяк?..
Каменная пасть раскрылась шире, Придон занес над головой топор. Пасть дрогнула, начала закрываться. Струя огня истончилась, через мгновение только сизый дымок выбивался из сомкнутых челюстей.
– Это лучше, – сказал Придон. – Я – артанин, запомнил?.. Мы рождены в огне, нас не испугать дымком с искрами. Если ответишь правильно, я пощажу твое капище. Если соврешь, я разнесу все в щебень, превращу щебень в песок, а тот – в пыль, дабы ветер разнес и развеял…
Пасть слегка разомкнулась, тяжелый голос прорычал угрюмо: