Артефаки. Часть 2
Шрифт:
Очень хотелось напиться.
Выхлебать бутылку чего-нибудь настолько крепкого, чтобы желудок аж скрутило: в таком состоянии не о чем думать, кроме того, насколько же человеку может быть невыносимо просто существовать.
Эта мысль настолько мне понравилась, что я даже сползла с больничной койки и доковыляла до двери. Только вот когда она отъехала в сторону, меня ждал огромный такой сюрприз.
— Пап?! — выдохнула.
— Пап, — подтвердил он, явно не успев придумать ответ достойнее.
У него
— Ты пришёл меня хоронить? — Я моргнула, тщетно надеясь это развидеть.
— Нет, просто… так с твоего ракурса выглядит, их тут три на самом деле, вот, видишь.
Одновременно со словами он нервно начал отлеплять стебли друг от друга. Отлепил. Продемонстрировал.
Повисла пауза.
— М… ну… проходи, — испытывая жутчайшую неловкость, промямлила я.
Он прошёл. Огляделся, не сильно заостряя внимание на деталях. Обернулся.
— Как дела? — начал с самого банального вопроса из всех ныне существующих банальных вопросов.
— Нормально, — ответила я самой банальной фразой из всех ныне…
— Как рука?
— Не очень.
— Болит?
— Есть немного.
— А… лекарства пьёшь?
— Заставляют.
— И правильно делают. — Он помолчал и добавил спустя пропасть времени: — Лекарства нужно пить.
— Как у тебя дела? — проявила я чудеса оригинальности.
— Нормально, — проявил и он чудеса оригинальности.
Я положила цветы на тумбочку, прошла к своей койке и забралась на неё с ногами. Пятки укутала в простынь — так теплее.
— Ты за этим пришёл? Спросить, как у меня дела? — На этот раз мой вопрос был уже не самым вежливым, да и тон оставлял желать лучшего.
Отец, тем не менее, его проигнорировал.
— А цветы в вазу поставить не хочешь?
— У меня нет вазы.
— Да? Вроде бы VIP-палата. Сейчас я договорюсь.
— Не… — моё восклицание затерялось в пустоте, Руперт уже покинул помещение. Из коридора донёсся его голос, потом двери закрылись.
Я устало откинулась на подушку. Этот день никак не мог быть хуже, но теперь он явно войдёт в ТОП худших дней за всю мою жизнь.
Руперт вернулся с вазой в руках. Поставил в неё цветы и украдкой взглянул на меня.
— Врачи о тебе хорошо заботятся? — предпринял новую попытку завязать диалог.
— С каких пор тебя это волнует? — раздражённо отозвалась я, устав обмениваться любезностями. — Тебе ведь никогда не было дела.
До меня донёсся тихий, но достаточно красноречивый вздох отца. Руперт стоял ко мне спиной, так что я не видела его лица, но уверена, на нём отпечаталось нечто вроде злости. Я ведь пилила его подобно матери.
— Это нормально, — добавила несколькими секундами позже. — Так бывает. Я тоже такая. Я… на некоторое время я отдалилась от своего друга. Поставила собственные проблемы выше того, чтобы просто поинтересоваться, как он там. И знаешь, что?
Руперт Берлингер методично поправлял листочки у пионов. Кто-то мог подумать, что он перфекционист, но на самом деле ему просто нужно было себя чем-то занять. Тонкие пальцы двигались слажено, завораживая взгляд, но после моего вопроса они замерли. Руперт обернулся.
— Он в коме сейчас, — сказала я бесцветно. — Его сбил поезд. И он так лежит уже почти неделю. А я узнала только сейчас.
— Ему можно чем-то помочь? — попытался проявить участие отец.
— Врачи будут ждать сорок дней. Если не будет никаких улучшений, они отключат его от аппарата и пересадят кому-то сердце.
— Мне жаль. — Фраза прозвучала как-то блекло, хотя не было похоже, что ему всё равно.
— Даже не спросишь про артефакты?
— Нет таких артефактов, которые лечат мозг, — поджал он губы.
— Да, — хрипло подтвердила я то, что подтверждений не требовало.
Руперт не стал продолжать тяжёлый разговор, вместо этого задал странный вопрос:
— Я присяду?
— Угу, — кивнула и подвинулась.
Он сел ко мне на кровать и рассеянным движением погладил простынь.
— Что говорят врачи по поводу руки?
— Восстановится не скоро, да и то не полностью. Об артефактике можно забыть.
— Это врач сказал, что можно забыть?
— Нет, но это очевидно. — Я поймала на себе недовольный взгляд. — Не надо так на меня смотреть! Легко говорить, когда ты не на моём месте. Я бы и хотела что-то сделать, но я не могу. Потому что я скоро заканчиваю институт, мама не будет меня содержать вечно. Мне нужно найти работу, а никому не нужен артефак без руки!
— И чем ты думаешь заниматься?
— Не знаю. Я… я могу работать официанткой. Или баристой. Или могу быть консультантом. Это не то, ради чего я училась, но… хоть что-то.
— Я уверен, что ты преуспеешь в любой работе. — Не успела я даже удивиться такому смирению, как он добавил: — Но стоит ли оно того, если ты уже знаешь, чем хотела бы заниматься?
— Я не могу!
Мне стало физически плохо, заболело сердце. Видимо, сказались нервы и постоянные переживания, нескончаемые слёзы. Я заговорила тише и спокойнее, пытаясь размеренным голосом успокоить саму себя:
— У меня нет никого, кто прикрыл бы тыл. Я не могу себе позволить метаться туда-сюда, потому что мне уже двадцать. Все в этом возрасте уже работают. Мама выгонит меня из дома, если я и дальше буду сидеть у неё на шее. Мне придётся на что-то жить. На работу меня не возьмут без опыта, значит, опыт нужно набирать уже сейчас. И как? Я бы могла стать полноценным артефактником, но теперь нет. Мне нужно определиться, что делать дальше, иначе я упущу драгоценное время. И буду в итоге вообще объявления развешивать.