Артист миманса

Кузнецов Анатолий Васильевич

Это был уже фурор.

Потом были еще разговоры. Вспоминали аналогичные случаи, знаменитого актера МХАТа, который, играя в «Ревизоре» крохотную роль жандарма, потрясал зал. Илья Ильич, смятенный, поскорее переоделся, чтобы уйти от внимания и славы.

Внизу, уже в дверях, он

столкнулся с Платоновым, который уходил с гобоем под мышкой.

– Я видел, – сказал Платонов первый. – Все в зале как заржут, думаю, что за черт? Гляжу, это ты. Здорово, брат! Я сам заржал.

– Сам не знаю, как получилось, – сказал Илья Ильич. – Ей богу, не знаю… Выговор не сняли, путевку пообещали, но убей меня на этом месте, я не виноват!

Они вышли на улицу из актерского подъезда. Было еще не поздно, улица бурлила, Платонов глубокомысленно сказал:

– В том комедия, едри его в корень, что сам не знаешь, что на тебя свалится. Но заметь, в жизни никогда не бывают одни несчастья. Неудачи, неудачи, потом – трах! – удача. Верно, это сделано так специально, чтоб сравнивать. Вот и тебе долго не везло, ан, оказывается, ты талант… Может, дюбнем по этому поводу?

Они пошли в ресторан, сели в углу, заказали коньяку и дюбнули. Закусили семгой. Гулять так гулять.

– А про выговор забыть? – спрашивал Илья Ильич.

– Конечно! Надо делом доказывать, – сказал Платонов. – Ходить, канючить – ну его к черту, только себе и другим нервы мотать. Ты делом докажи, каков ты есть! Дюбнем за это.

После третьей рюмки жизнь показалась Илье Ильичу вполне приемлемой. Он даже ужаснулся, как это он мог считать вчера ее постылой. Мысль его напряженно работала.

– По-слу-шай! – воскликнул он, озаренный

внезапным открытием. – В следующий раз я надену парик пепельно-серый, растрепанный, в сосульках, а перед выходом положу косяк, чтобы естественно спотыкаться. Я все запомнил! Я споткнусь так, что едва не упаду, но все же не упаду, лишь барабан перекатится на голову. Ничего?

– Ничего, – сказал Платонов, – и при этом смотри этаким недорезанным: чего, мол, скалитесь, думаете, легко такой барабан всю жизнь тащить?

– Да, да! Если это отрепетировать…

– Получится! – поддержал Платонов. – У тебя все получится. И япошка у тебя в Чио-Сан хороший, один грим чего стоит, а походка!… Да если разобраться, ты, может, не хуже иных премьеров.

Тут Илья Ильич некстати вспомнил, как его сбил с ног Валентин Борзых, и на миг негодование окатило его, даже заныло ребро.

– Ладно. Пусть он делает антраша, молодой козел, – возмущенно сказал он. – Пусть рыдает зал. Но ведь и мы кое-что можем?

– Можешь, душа любезный, можешь, – закричал Платонов. – Погоди, ты еще королей будешь играть!

Илья Ильич посмотрел на него потрясенно:

– Королей?

– Да! А чего бы и нет? Сиди себе на троне, кивай.

– А что? – храбро сказал Илья Ильич. – И королей могу! Я в театре всю жизнь. Я актер миманса. Скажи, пожалуйста, ты видел театр без миманса? Вот ты гобой, я мим. Убери нас – что останется? Одни премьеры на проволочках, так я говорю?

– Так, старый дурак, правда, – сказал Платонов, прослезясь. – Похвалим сами себя. Давай за нас с тобой. За миманс, старик!