Артур-полководец

Асприн Роберт Линн

Бард на миг оторопел. В конце концов верность Артусу требовала, чтобы он немедленно разобрался, в чем дело, учитывая странное поведение Ланселота в последние дни. С какой бы стати Бедивиру заглядывать в покои Ланселота, когда того там явно не было?

С другой стороны, Ланселот бы не задумываясь прикончил Корса Канта на месте, застань его у себя. Несколько минут постояв в нерешительности, бард рванул к занавесу, загораживавшему вход в комнату Ланселота, пугливо оглянулся, вдохнул поглубже и заглянул за занавес.

Он чуть не ослеп от яркого солнца, заливавшего

комнату. Бард долго моргал, но наконец его глаза привыкли к ослепительному свету. Поначалу тесная комнатушка показалась юноше точно такой же, как вчера, когда он торчал тут у Ланселота, который заставлял его в муках переводить исковерканные латинские фразы. Корс Кант стоял посреди комнаты, тупо озираясь по сторонам и в страхе прислушиваясь – не поднимается ли кто по лестнице.

Как консул Ланселот имел возможность избрать себе покои попросторнее. Но он отвергал роскошь как таковую, презирал ковры и удобную мебель. Воины боготворили его за этот аскетизм, а он управлял ими, как хорошо смазанной колесницей.

Он немилосердно терзал воинов во время учений, но что удивительно – они обожали его. У Артуса было еще пятеро полководцев, двое из них – легаты, и их почитали все жители Британии. Но никто из них не мог добиться такой преданности от своих воинов, как Ланселот.

Мирддин рассказывал Корсу Канту, что как-то раз Ланселоту выпало столкнуться в бою с эйрским войском, намного превосходящим числом его силы. Герой выехал вперед один и дал знак, что желает говорить с королем.

Войска встретились на берегу озера. Ланселот не произнес ни единого слова. Он просто знаком подозвал к себе командира небольшого отряда легионеров и указал на озеро.

Легионеры без слов вошли в озеро – со щитами, копьями, в доспехах – и, ничуть не колеблясь, утонули.

Эйрское войско безмолвно отступило и не приняло боя.

Бард отбросил задумчивость и поспешно осмотрел комнату – не изменилось ли что. И вот тут-то он заприметил непочатую бутылку вина, на дне которой белел толстый слой сахаристого осадка. Вчера ее на столе не было.

Осадок. Толстый слой осадка – чуть ли не до половины бутылки… Даже самое паршивое вино из Трансальпийской Галлии или Сикамбрии не могло иметь такого жуткого осадка.

С сердцем, бьющимся так, что, казалось, оно вот-вот выскочит из груди, Корс Кант вытащил пробку и принюхался. От вина исходил еле ощутимый маслянистый запах – так не пахло ни одно из тех вин, которые доводилось пробовать Корсу Канту. Отравленное? Корс Кант снова принюхался и вспомнил: он уже ощущал как-то раз такой же запах, когда готовил зелье для Мирддина.

«Паслен! Неужто Бедивир собрался отравить Ланселота?»

Корс Кант торопливо заткнул бутылку пробкой. Возможно, он принес эту бутылку Ланселоту, чтобы не он выпил отраву, а дал ее кому-то еще? Но на что принцу Ланселоту отравленное вино?

Вот тут-то Корс Кант и услышал тот самый звук, которого так боялся. Кто-то размеренно шагал, поднимаясь по лестнице. Несомненно, Ланселот, кто же еще?

Бард в ужасе посмотрел на дверь. Выскочи он из комнаты – Ланселот может его

заметить. Куда спрятаться в этой пустой комнате?

Окно? Он бросился к окну, выглянул. Третий этаж… Он разобьется.

Шаги послышались уже в коридоре. Ланселот шел к комнате. Страшась мысли о том, что сейчас его разрубят на куски. Корс Кант, затаив дыхание, шагнул к окну, ступил на широкий дубовый подоконник. Ухватился за него, перебросил ноги. Он отчаянно искал какую-нибудь опору на стене.

В конце концов он нащупал небольшую выбоину в штукатурке, уперся в нее носком сандалии. Он висел на подоконнике, перенеся вес тела на ногу, упираясь, наверное, в одну-единственную трещинку на стене Каэр Камланна.

Качнулся занавес. Ланселот вошел в комнату, ругаясь, на чем свет стоит.

Корс Кант затаил дыхание. Обнаружь его Ланселот, он не смог бы объяснить, зачем он здесь оказался. Да тот ему и слова не дал бы сказать – заколол бы насмерть.

«А может, и того легче, – с горечью подумал юноша, – отцепит мои пальцы – и все. Мертвый бард во дворе, о, какое горе для всех!»

А Ланселот расхаживал по комнате – пять шагов туда, пять обратно, и снова, и снова…

Нога у Корса Канта заныла. Он немного опустился – теперь он, пожалуй, висел на руках, нежели стоял, опираясь на выбоину. Еще несколько секунд – у него онемеют пальцы. Он немного подтянулся.

Стену облизывал холодный ветер. Опять немилосердно свело ногу. Юноша зажмурился, сжал губы, чтобы из них не вырвался крик боли.

Ланселот перестал ходить по комнате. На миг Корсу Канту стало страшно – он боялся, что принц услышит его безмолвный крик. Но Ланселот и не думал подходить к окну.

Сикамбриец пробормотал имена Христа и Богородицы. Корс Кант забыл о боли. С какой бы стати Ланселоту из Лангедока поминать римских богов? «Уже отравился», – решил Корс Кант и услышал совершенно отчетливый звук:

Ланселот поставил бутылку на стол.

«Значит.., принц увидел вино и понял, что оно отравлено. Запах паслена ни с чем не спутаешь, и тем не менее он спокойно поставил бутылку на стол. Стало быть, Ланселот не слишком удивлен, и бутылка предназначена не для него.

Корса Канта пронял озноб. Отравление – трусливейшее из убийств, трусливейшее и по римским и по бриттским понятиям. Неужели сикамбриец докатился до такого варварства?

Шаги Ланселота зазвучали вновь, он направился к двери. «Диана, Рианнон, молю вас, пусть он уйдет!» – мысленно взмолился Корс Кант. Зашуршал занавес, но Ланселот не ушел – нет, он впустил в комнату гостя. Тот вошел почти бесшумно.

– Ланселот, дела складываются не совсем обычно… – произнес голос Аргуса.

«О боги, только не это. Теперь еще и Dux Bellorum здесь! – Корс Кант в отчаянии запрокинул голову. – Они никогда не уйдут! Буду тут висеть, пока не свалюсь!»

А голову он запрокинул зря. Потеряв равновесие, бард в страхе пытался покрепче уцепиться онемевшими пальцами за край подоконника, а нога неуклонно сползала вниз с выбоины в стене. Он падал.., но очень медленно… Левая рука отцепилась… Еще мгновение и…