Арвары. Книга 2. Магический кристалл
Шрифт:
По представлениям македон, это было не только святилище, где совершаются недоступные смертным таинства, но еще и жилище пророка, поэтому кроме толстых наружных стен существовали еще две внутренних, разделяющих пространство на три части, как на три мира: алтарную — вместилище ларца с магическим кристаллом, царскую, куда имели право входить лишь Урджавадза либо его дочь, и покои Ара дагдар урбада. Многочисленные его жрицы, а по обычаям артаванского царства эти обязанности исполняли исключительно женщины, находились в подземных каморках, вырубленных под храмом. При свете солнца они были незримы, как летучие мыши, и появлялись из своих пещер лишь ночью, дабы принести топливо, воду и пищу для пророка. Но три из них — ясновидящие старицы, входили
Поселившись в храме на Астре, Космомысл первое время чаще всего бродил по узкой дорожке вдоль стен и с тоской созерцал окрестности. С полунощной стороны, за зеленой долиной, поднимался сиреневый хребет, напоминающий крепостную стену, с полуденной — синее и бескрайнее шелковое полотнище озера Ван, а у подошвы горы, растянувшись вдоль берега по каменным уступам, лежал город Артаван, сверху напоминавший выстроенное в походную колонну войско. Ровными рядами, словно белые колесницы, стояли роскошные царские дворцы, за ними ехала конница из богатых домов, затем шла тяжелая от доспехов пехота каменных особняков, за ними, будто легкие лучники, рассыпались по склону небольшие лачуги, и, замыкая этот строй, тянулся длинный обоз воинских и хозяйственных сооружений, где ковали оружие, выплавляли золото и чеканили монеты. И точно так же выстроившись, ходили люди.
Иногда Космомысл подолгу стоял на краю отвесного обрыва, выходящего к озеру, и заглядывал вниз. Это был путь с горы, но он мог стать последним путем, и потому, думая о Краснозоре, он смотрел на единственную дорогу, ведущую к вершине. Она была высечена в крутых каменных склонах и поднималась спиралью, прерываясь лишь дважды, на востоке и западе, и образуя арки, перекрытые мощными, в рост исполина, железными воротами. В отвесных стенах вдоль всего пути к храму зияли черные глазницы вырубленных в скале жилищ, где обитали оскопленные мужчины — жрецы низкой степени посвящения, выше по склону горы жили двухголовые, многорукие Гурбад-ажар и под самыми стенами храма днем и ночью стояли воинственные девы-стражницы, насмерть засекавшие плетями всякого, кто смел прорваться к пророку сквозь заслоны. Если особо неистовые молельники пытались взойти в храм по отвесным стенам, в обход всех преград, то девы доставали их концами плетей с любого уступа, ловко набрасывая на шею змеистые петли. Юные, но жестокие и безжалостные, они давали обет безбрачия, поскольку дети, рожденные ими, обрастали шерстью и имели собачьи пасти с клыками. И сами они, состарившись, часто убегали в горы, где доживали остаток дней в звериных стаях.
Вместе с восходом население недр Астры выстраивалось в затылок друг к другу и выходило на дорогу, где по слову одной из жриц становилось на колени и вскидывало'руки, ожидая, когда выйдет Ара дагдар урбад. Все другие жители города и ближайших горных селений по утрам строились в походные колонны, которые потом тяжелой, ритмичной поступью выходили к подножью горы и вставали лицом к храму.
Коленопреклоненные македоны молчали, ибо в их уста еще не были вложены слова молитв, а в разум — истины, которые и должен был принести пророк. Безмолвное поклонение длилось около часа, после чего для народа начинался обычный день, а жрецы устремляли свои взоры в сторону главного дворца Урджавадзы, откуда в сопровождении сотни слуг выезжали на верблюдах царь и его дочь Авездра. Караван начинал медленное восхождение, собирая за собой длинный строй из обитателей каменных нор Астры, и скоро на узкой дороге становилось тесно. Первые арочные врата отсекали жрецов-мужчин, а вторые — всех остальных, кроме Гурбад-ажар, которые могли приблизиться к храму, но входили в него лишь царственные особы. За исключением дев-стражниц с плетями в руках, жрецы и жрицы падали ниц, входили в полубезумное состояние и с плачем катались по земле. Часто кто-нибудь из них срывался и летел вниз с отвесной скалы, разбиваясь насмерть, а если повисал на уступе, то стражницы хладнокровно били кнутами по пальцам, пока несчастный не отпускал каменную кромку обрыва.
Эти люди считались жертвами, возданными Ара дагдар урбаду.
По завету, тайно заключенному с Авездрой, пророк обязан был каждое утро являться народу, всходя на возвышение перед главными вратами, а потом встречать Урджавадзу и его дочь в царской части храма, чтобы сообщать им открывшиеся истины. Магический кристалл был помещен в святилище год назад — в ту же пору, как исполина поселили в храме, однако несмотря на терпеливое ожидание народа и их царя, Космомысл не вынес им ни единого пророчества.
Все это время в разную пору суток, когда по преданию македон наступает миг откровения — в полдень, в полночь, на утренней и вечерней заре, он входил в алтарь и поднимал хрустальную крышку ларца. Астра лежала на золотой подставке в углублении и была привязана крест-накрест птичьей жилкой, которые используют, чтобы нанизывать жемчуга. То, что арвары называли живым огнем, представлял собой малое, величиной чуть более орлиного, но очень тяжелое яйцо с сиреневой и в полумраке святилища непрозрачной скорлупой, мертвое и окаменевшее на вид. Невзирая на все утверждения, в этот миг исполин ничего не испытывал, кроме тех чувств, что всегда жили в нем, не слышал никаких слов и речей и не ощущал ни дыхания огня, ни потока солнечного ветра, как если бы в ларце лежал простой, обкатанный морем голыш.
И лишь прямой солнечный луч, преломившись в крупном, чистой воды алмазе, вдруг оживлял его, заставляя мерцать всеми цветами радуги. При этом из острой части яйца источались длинные искры, более напоминавшие молнии, способные воспламенить корабль, оплавить камень или заживо испепелить человека — никакой иной силы этот живой огонь не имел.
— Откройся мне, — всякий раз просил Космомысл, поднимая крышку ларца. — Македоны ждут от тебя истин, а ты лежишь, как безмолвный камень. Может, напрасно верят в тебя люди? И ты суть воплощения зла, а не божественный огонь?
Поначалу Урджавадза не спешил и не торопил Космомысла, полагая, что еще не настал час откровения и поэтому магический кристалл не открывается вместе с крышкой ларца. Его вполне удовлетворяло, что Авездра не ошиблась и исполин воистину бессмертный Ара дагдар урбад, ибо не умер, как великий воитель, впервые заглянув в ларец, и не покрылся незаживающими язвами, как покрывались ими жрецы, использующие Астру против своих врагов. Однако со временем Урджавадза все больше мрачнел, когда, входя в храм, слышал слова пророка:
— Мне нечего сказать тебе, царь.
Потом он призвал к себе советников-жрецов Астры, и те сказали, что подозревают обман, мол, Космомысл ни разу не открывал ларца, потому и не открываются истины. Урджавадза послушал их и тайно послал одну из жриц, чтоб посмотрела, входит ли исполин в алтарь, и если входит, то что там делает. Несчастная дева не могла ослушаться царя и, дождавшись, когда ровно в полночь пророк откроет дверь алтаря, незаметно проскользнула за ним, и ей, смертной, в единый миг вместе с крышкой ларца открылась истина. Только вот сообщить это царю она уже не смогла, поскольку стала безумно кричать и корчиться в страшных муках, на глазах покрываясь язвами и, пока Космомысл выносил ее из храма, умерла на его руке.
Еще несколько лун царь терпел, каждое утро одолевая долгий путь на вершину горы, однако прирожденному воину, привыкшему побеждать скоро и сокрушительно, не доставало выдержки, чтоб познать или хотя бы приблизиться к вечному. Артаванский владыка снова созвал советников, на сей раз ясновидящих жриц Астры, которые следили за каждым шагом пророка и могли прочесть его мысли. Они-то и сказали, что Ара дагдар урбад все время думает о некой деве по имени Краснозора и мысленно молится ей, даже когда входит в алтарь и открывает ларец. Иногда он вторит молитвы и произносит какие-то клятвы вслух на неведомом наречии, при этом обращаясь к мечу, с которым не расстается даже ночью, и часто в ответ слышен то ли звон лезвия, то ли смех.